Геннадий Левицкий - Великое княжество Литовское
Граф Станислав Понятовский впервые появился в Петербурге в середине 1755 года в свите английского посла Вильямса. По словам биографа дома Романовых Н. Д. Чечулина, «Понятовский произвел на петербургское общество большое впечатление; молодой, красивый, ловкий, веселый, довольно хорошо образованный, он понравился решительно всем, а сам, в свою очередь, был очарован великой княгиней; Екатерина же влюбилась в него со всей страстью еще не исчерпанного чувства. Уже одно это создавало опасность для Понятовского; положение еще более осложнялось тем, что Вильямс как посол державы, союзной с Пруссией, с которой Россия вела войну, представлялся своего рода соглядатаем в Петербурге; при таких условиях близость Понятовского к великой княгине представлялась вдвойне непозволительной. На нее уже смотрели косо, и в августе 1756 года Понятовский должен был уехать из Петербурга; сделано это было по желанию Бестужева…» Спустя непродолжительное время канцлер Бестужев вынужден был изменить свое желание на противоположное и проявил чудеса изобретательности, чтобы его исполнить. В декабре того же года фаворит Екатерины возвращается в Петербург, но уже в качестве саксонского посланника. Как пишет Н. Д. Чечулин «саксонское министерство уступило Бестужеву, который теперь пожелал опять видеть Понятовского в Петербурге. Бестужев действовал так по настойчивому требованию Екатерины. В декабре 1757 года у Екатерины родилась дочь Анна, вскоре скончавшаяся».
Некоторые историки утверждают, что единственным достоинством Понятовского было то, что он являлся любовником российской императрицы. Сие не совсем верно; будущий польский король был далеко не глуп.
Воспитанием его занималась в основном мать; она строго заботилась о том, чтобы «удалить (сына) от пустого препровождения времени» и заставляла его изучать все возможные науки. Вот что пишет сам Понятовский:
«Действительное и всеобщее несовершенство народного воспитания в Польше, как в научном, так и в нравственном отношении, побудило мою мать не допускать меня к общению со всеми теми, которые могли подать мне дурной пример; это оказало на мое развитие настолько вредное, насколько и благотворное влияние.
При ограничении круга моих знакомых одними совершенными людьми я почти ни с кем не говорил, а вследствие немалого числа лиц, которые считали себя презираемыми мною, я приобрел незавидное отличие иметь врагов уже с пятнадцатилетнего возраста, но зато выдержка, к которой меня приучили, оградила меня от заразы, причиняемой обыкновенно молодым людям дурным товариществом. Я усвоил и питал ненависть ко всякой лжи, но ввиду моего возраста и моего положения уже слишком сильно развилась во мне эта ненависть ко всему тому, что приучили меня считать пошлым и посредственным. Мне, так сказать, никогда не было предоставлено времени быть ребенком, – точно апрель месяц исключить из времен года. Теперь я нахожу, что это – невознаградимое лишение, на которое я могу пожаловаться, так как я думаю, что наклонность к меланхолии, которую я, к сожалению, испытываю так часто, происходит от этого неестественного и раннего благоразумия…» Этот польский вельможа (родившийся, кстати, в Литве 17 января 1732 года, в замке Волчине Брестского воеводства) отнюдь не стремился к высшей в стране власти. Он прекрасно понимал, насколько непрочно положение короля Речи Посполитой. Станислав-Август с удовольствием предпочел бы иное место. «В течение зимы 1762 на 1763 год, – признается Понятовский в своих записках, – я два раза писал императрице: “Не делайте меня королем, но призовите меня к себе”. Я выражался так по двум причинам: во‐первых, вследствие того чувства, которое я питал в своей душе; с другой стороны, я был убежден, что я принесу более пользы своему отечеству как частный человек, находившийся при ней, чем король, царствующий здесь, в Польше. Но это было напрасно, – мои просьбы не были услышаны».
Русское войско, расположившееся в самом сердце Польши, одним своим присутствием не оставляла сейму выбора. Впрочем, чтобы волеизъявление прошло как можно более демократично, на время выборов русские отступили от Варшавы, но всего лишь на три-четыре мили. 7 сентября 1764 года единодушно был избран новый и последний польский король Станислав-Август IV Понятовский.
25 ноября 1766 года под давлением России и Пруссии было восстановлено злополучное liberum veto по делам военным и иным, кроме экономических и судных.
Для всякой войны нужен повод; даже Рим, покоривший добрую половину известного мира, никогда не начинал войну без видимых причин. Поводом для раздела Речи Посполитой стал вопрос о так называемых диссидентах – речь идет о 600 тысячах православных и 200 тысячах протестантов.
Сейм, послушно избравший Понятовского, взял с него обязательство сохранить ограничения политических и гражданских прав диссидентов, принятые на сеймах 1717, 1733 и 1736 годов. Пруссия и Россия требовали совершенно обратного. Несчастный Понятовский оказался между двух огней. Ему остается только неуклюже оправдываться перед Екатериной II:
«Диссиденты – это часть граждан, над которыми я царствую по Вашему желанию. Вследствие этого я занимаюсь этим вопросом уже в силу своего положения и своей клятвы, слова которой являются для меня законом. Однако, поскольку Ваше Величество лично интересуется ими, это само по себе становится аргументом в их пользу, который нужно изложить представителям католической религии, которые слишком ревностно защищают свои прерогативы. Но чтобы достичь этого, нужно навести порядок в законодательстве этого королевства. А это невозможно без перевоспитания наших депутатов».
Поляки упорно не хотели перевоспитываться, не помогало даже присутствие на их территории русских войск – число которых возрастало пропорционально несговорчивости депутатов сейма. Тогда русский посланник в Варшаве Репнин получил из Петербурга приказ организовать в Польше оппозиционную православную конфедерацию. Опираясь на войска, он взялся за дело. И тут возникли непредвиденные трудности: православных дворян в Польше оказалось настолько мало, что из них невозможно было создать приличную оппозицию. Православную конфедерацию, созданную и провозглашенную в Слуцке 20 марта 1767 года, возглавил кальвинист генерал-майор Я. Грабовский. Одновременно в Торуни, стараниями прусского короля, была образована протестантская конфедерация под началом маршала Генриха фон Гольца.
Потом мятежные конфедерации под охраной российских войск начали плодиться и размножаться, словно комары в теплые майские дни. Они появились почти во всех воеводствах; в июле возникла Виленская конфедерация, состоявшая из 24 меньших конфедераций в Литве; в Радоме князь Радзивилл провозгласил Генеральную конфедерацию.
Под давлением осмелевших диссидентов в сентябре 1767 года король созвал экстраординарный сейм. Чтобы этот орган принял нужные Екатерине II решения, русский дипломат князь Репнин в одну из октябрьских ночей совсем не дипломатично арестовывает видных оппонентов: краковского епископа Солтыка, киевского епископа Залусского, краковского воеводу Ржевусского со старшим сыном. Их отправляют сначала в Вильно, а затем в Калугу.
Сейм послушно уравнял в гражданских правах православных и протестантов с католиками. Во время работы сейма – 13 февраля 1768 года – между Россией и Речью Посполитой был заключен Договор о вечной дружбе и гарантиях, согласно которому Россия стала единственным гарантом польской государственности и она же должна следить за нормальным функционированием всех учреждений, за соблюдением законов в соседней стране.
Влияние России в Речи Посполитой стало безраздельным и абсолютным. Как мы помним, активный интерес к Польше проявляла Пруссия, – так вот по требованию графа Панина прусский посол Бенуа даже не был допущен на последнее заседание сейма.
В марте 1768 года Репнин был награжден орденом Александра Невского и получил 50 тысяч рублей за заслуги в решении польского вопроса. В марте того же года закончился сейм, принявший нужные России постановления. Но торжествовать не довелось никому… Заботясь о религиозном меньшинстве, Россия вызвала чувство ненависти у подавляющего большинства. В том же марте 1768 года в польском городе Бар возникла конфедерация, поставившая целью защиту католической веры от диссидентов и их покровительницы России. Недовольство поляков копилось долго, а потому выплескивалось порой со звериной жестокостью. «Между конфедератами особого рода удалью отличался ротмистр Хлебовский: встретив на дороге нищего, жида или так какого‐нибудь пешехода, сейчас повесит на первом дереве, так что, говорят современники– поляки, русским не нужно было проводников: они могли настигать конфедератов по телам повешенных», – описывает С. М. Соловьев.
Особенно шляхта свирепствовала в Правобережной Украине с ее преобладающим православным населением, в ответ возникали стихийные очаги сопротивления, вылившиеся в движение – гайдаматчину. Барских конфедератов поддержали Турция, Франция и Австрия; Россия бросила в кровавую мясорубку свои войска, чтобы спасти от физического уничтожения тех, чьи права так красиво защитила на сейме. Недавний триумфатор Репнин был отозван из Польши рескриптом Екатерины II от 23 декабря 1768 года, а вместо него получил назначение князь Михаил Волконский.
