Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
— Товарищ прапорщик, идите сюда. Почему пушка стоит возле столовой? Если ещё раз будут кататься на пушке — уволю к ёбаной матери!
Легко сказать «обездвижить пушку», но как? Забетонировать — пропадет вся красота. Заварить колёса, — так они МАЗы заводят с толчка. Взвод ставит машину под уклон и толкает. Также заводили и трактора, думаю, что могли бы и танки… Вы никогда не догадаетесь, какое решение было найдено. Простое до гениальности — пушку покрасили серебрянкой, чтобы солдаты на неё не садились.
Замполит полка Дьячков не выговаривал букву «л» и вместо неё произносил «в»: «вампочка-кивоватка». Его идиотизм выражался ещё и в том, что он учился в ВПА им. Ленина заочно. Там пять лет изучали марксизм-ленинизм. Мой замполит Борис Лопаткин — «Бен» — чем-то напоминал фельдкурата Отто Каца. Во время службы «полевой обедни» ставил пластинку «Малая Земля», размером напоминавшую диск культиватора — 45 минут каждая сторона. Солдаты сладко спали под мерный шум. Когда его заставляли «читать проповедь» — устраивать политзанятия, он не утруждал себя конспектом — читал прямо из журнала «Коммунист Вооруженных Сил». Солдата, додумавшегося спросить, сколько немецких дивизий насчитывалось на Восточном фронте, лупил указкой по голове. Форму презирал, рубашку не стирал, обувь не чистил, погоны на плечах загибались крылышками. Однажды замполит части застал его пьяного, спавшим на кровати в каптёрке.
— Как Вам не стыдно, товарищ Вопаткин!
— Я не Лопаткин, я — «Беби».
Родом он был с Дона и люто ненавидел политработу, замполитов и, кажется, саму советскую власть, что и не удивительно. Спустя два года пребывания замполитом роты, был направлен на повышение на капитанскую должность, замполитом в учебную батарею.
Подобную ненависть к советской власти у политработников я встречал часто. Ещё в годы моей солдатской службы, наш завклубом, родом из западной Белоруссии, при каждом удобном случае живописал, как им жилось при «панах».
Пропагандист полка майор Авдонкин, кличка «Гандонкин», помешался на почве борьбы с маоизмом. Сам чуваш по национальности, едал окрошку — помидоры с молоком. Его жена мастер спорта, была феноменальной блядью, что нисколько не смущало мужа, философствовавшего с истинно чувашским стоицизмом:
— Лучше есть мёд обществом, чем говно в одиночку.
Все пропагандисты почему-то отличались косноязычием. Замначальника политотдела полковник Харитонов (кличка «Бу-бу») после службы умудрился устроиться сторожем в детсад. Офицеры приходили туда пьянствовать. Отличался зверским здоровьем, выпивал за раз из горлышка фляжку спирта. Воду на рыбалку не брал, пил из Сыр-Дарьи, что для нас было равносильно самоубийству.
Однажды Харитонов мне велел доставить огурцы с бахчи. Заказывал с мизинец, а бестолковый прапорщик насобирал с указательный палец, да ещё и свой. Как истинный политработник, Харитонов в выражениях не стеснялся, бдя свои свой интерес, набросился на меня, как на врага народа:
— Мудак, что ты привез?!!! Я что говорил, какие размеры должны быть?! Что ты привез?! По морде тебя сеткой?!
Я бросил огурцы в прихожей — и ходу на улицу.
Когда Харитонов приходил на склад, начинался форменный грабёж. Его манера говорить — непередаваема; такое впечатление, что он, подобно Домосфену (тот тоже был косноязычен), держал во рту камни.
— Что это у вас? Рыба. Какая рыба? Окунь. Окунь — не надо. А это? Покажи! (неспрятанный ящик) Горбуша? Ну, давай, ложи, ложи. Для кошечки, ящик. А это что? Паштет. Чей?
— Не знаю.
— Попробуй, — (солдату) — хороший? Ну хватит, хватит, ложи. Весь ящик ложи в машину.
Начальник тыла потом елозил прапорщиков мордой об ящики за то, что не спрятали дефициты. Но разве от Харитонова спрячешь? Чтобы никого не подвозить и доставлять товары, он специально пользовался не «Волгой», а «УАЗиком» со снятыми задними сиденьями. Книги, приходившие в «Военторг», конфисковывал в секунду; жена продавала их на рынке. За нетрудовые доходы сражался, как лев, хотя на собраниях выступал с резкой критикой. Оставшееся от служения Партии и народу время он уделял поискам женихов для своих мордастых перезрелых дочек. Холостым лейтенантам не было спасу. Они его боялись, как чумы. Однако двум спастись не удалось. Ныне «Бу-бу» ошивается на Украине, где как ветеран получает приличную пенсию и пользуется всеми льготами.
Ушлый замполит Паша Саенко набил полированную доску гвоздями так, чтобы дневальный, сидя на тумбочке, не мог прислониться и уснуть. Все гордились таким достижением, а Паша поступил в Академию им. Ленина. Что из него вышло — не знаю.
К курсам контрпропаганды
Когда все читали Ленина, я начал читать Сталина. Подполковник один увидел:
— Что Вы читаете? Где Вы взяли?
— В библиотеке, товарищ подполковник.
— Где? В какой библиотеке? Кто выдал? Он же запрещен!
— На абоненте.
Он думал, что после Двадцатого съезда произведения Сталина были запрещены.
Зато я изучал боевое управление. Преподавателю не нравилось, что я плохо наношу обстановку на картах, рисую овалы, ставлю кляксы, пишу от руки, а не полупечатным шрифтом (ну, не обучен). Он мне все время двойки ставил. А на экзамене, при комиссии, когда все отличники провалились, пришлось ему поставить мне пятерку.
Вся культпросветработа в армии сводилась к разврату. Где больше всего разлагались? — в политотделе. Идея уже не конала и эти «политрабочие» предавались пьянству и блуду. Нормальные мужики из замполитов уходили в раскол или впадали в немилость. Одного в нашей части расстригли в физруки. Идею толкали «Бу-бу», Кузнецкий, Дьячков, Довлетов, не осознававшие свою глупость. Но окружавшие-то её осознавали. Кого, и на какие подвиги мог мобилизовать майор Дьячков?
Если верующие обычно собираются в храме, то нас, офицеров, для «разбора полетов» обычно собирали в кабинете контрпропаганды. Заведовал им пропагандист части майор Ржанецкий по кличке «Жопа», мужик весом в полтора центнера, ленивый до безобразия. Он поражал всех тем, что съедал два «бацильника» (шестилитровых термоса каши) и выпивал из горлышка флягу неразведённого спирта. По мере отъедания Ржанецкий добавлял в кашу все новые порции мяса. Солдаты специально накладывали пожёстче, но он стоически пережевывал жилы. Одним из его излюбленных занятий была рыбалка, где он появлялся только во время дележа улова. Только что говорил речь (о чём?), как смотришь — уже спит в КУНГе. Мужики для смеха отдавали ему самую крупную добычу — сомов и змееголовов, килограммов по девять. В условиях пустыни они погибают почти мгновенно. Раз не успел он вечером принести мешок рыбы домой, а утром пришлось её выбрасывать.
Идут политзанятия, прямо с развода отловили и привели, чтобы не сбежали. Спереди замполит, сзади начальник штаба. Посмотришь на Федорца — полная безысходность. Сидит и с бодуна упорно думает:
— Что быстрее всего на свете?
— Ясно, мысль.
— Нет, товарищ подполковник, понос. Вчера не успел подумать, как обосрался.
Часа два обсуждали. Начштаба сокрушался:
— Как я такого в наряд поставлю? Я на него посмотрю — язык отнимается.
Проверка
Когда прибывает проверка из Москвы, создается специальная блядская группа в составе штабных девок и медсестер. Кожанов лично их проверяет на предмет «венерии», после чего девок поселяют в санчасти под видом медперсонала. Там кровати с деревянными спинками и пружинным матрацем. Попробуйте отодрать кого-то на солдатской, покрытой поролоном. На несколько дней санчасть превращается в бордель для мелкой сошки, полковников-тыловиков, которых не допускают в гостиницу на «десятку». Больных на это время выписывают, чтобы никто не спросил, почему синяк под глазом.
К приезду комиссий красили в маскировочный цвет фасады всех зданий (нам-то они были на хрен нужны, да и тень в пустыне не скроешь). Поскольку казармы с одной стороны покрашены, а с другой засраны, все задворки и тылы затягивали МЗП. Пустынный ветер мигом заносил в проволоку обрывки бумаги, очистить заграждения не представлялось возможным, — на них закидывали трос и стаскивали.
Накануне очередного грандиозного шухера, мне была дана команда: подготовить казарму к смотру и показательным занятиям по бытовому обустройству личного состава. Как водится, за три дня до занятий. Я распорядился выкинуть из казармы на стадион кровати, тумбочки и личный состав. Из отпетых создал группу ремонта и захвата тыловых объектов, поскольку кроме приказа подготовить казарму, мне никто не дал даже гвоздя. А когда я подошел к Вене Малыгину за известкой, он меня послал подальше:
— Много вас здесь шатается, не напасешься на вас извести.
В принципе, я знал, что он не даст. Пошел для очистки совести перед тем, как грабить его склад.
