Вольфганг Акунов - ЧЕСТЬ И ВЕРНОСТЬ. ЛЕЙБШТАНДАРТ История 1-й танковой дивизии СС Лейбштандарт СС Адольфа Гитлера
Вслед за тем прошел смотр сил австрийских войск, переименованных в 8-ю армию германского вермахта. Гордые оказанной им высокой честью, австрияки «по-прусски» чеканили шаг, маршируя перед фюрером. Сохранились фотографии тех времен, изображающие солдат австрийской армии, еще сохранивших свои прежние каски с австрийскими орлами, а также свои старые погоны и петлицы с шестиконечными звездами на мундирах, но уже успевших прикрепить над правым нагрудным карманом одноглавых орлов германского вермахта.
Вслед за австрияками по площади Героев прошли колонны вооруженных сил Германской державы — мотопехотный батальон, легкая и тяжелая артиллерия, более сотни легких и средних танков и бронемашин. А завершали парад любимцы фюрера — Лейбштандарт СС Адольфа Гитлера.
Столь радушный прием, оказанный большинством австрийцев введенному в Восточную марку ограниченному контингенту германских войск, объяснялся достаточно просто (хотя и не соответствовал штампам, могущим возникнуть в представлении людей, знакомых с событиями 1938 года в Австрии исключительно по легковесным голливудским мюзиклам вроде «Звуков музыки»). Автору настоящей «Истории Первой танковой дивизии СС Лейбштандарт СС Адольфа Гитлера» довелось ознакомиться с мнением на этот счет потомственного австрийского дворянина Филиппа фон Шёллера, ветерана XV Казачьего Кавалерийского Корпуса (чудом избежавшего выдачи чинов корпуса, сдавшихся в мае 1945 года в Лиенце на честное слово англичанам и вероломно выданных последними сталинским карательным органам), долгие годы возглавлявшего после окончания Европейской Гражданской войны национальный Олимпийский Комитет Австрийской республики. Филипп фон Шёллер вспоминал:
«Как Вы думаете, почему я — еще почти ребенком — не без воодушевления пошел воевать? Потому что мне, сыну офицера-драгуна Императорской и Королевской (австро-венгерской — В.А.) армии служба в вермахте представлялась единственной возможностью принять участие в борьбе против несправедливости, причиненной моей стране 20 (всего 20!) годами ранее теми, кто одержал победу в Первой мировой войне — уничтожения Австрийской монархии. Эта по сей день не замененная ничем равноценным великая держава — гарант порядка в Восточной Европе — была путем жестокого насилия низведена до уровня карликового государства — карликового государства, которое Клемансо, преисполненный традиционной для французов ненависти к Австрии, издевательски именовал не иначе, как «остатком».
По прошествии всего лишь 20 лет экономического прозябания и жесточайшей социальной нужды образ старой, прежней, довоенной Австрии еще не успел поблекнуть в сознании австрийцев. Этот образ еще не был изгнан даже из сознания рабочих, многие из которых не давали изгладить его из своей памяти и из своих сердец. Прозябая в нищете, они не могли поверить в то, что у превращенной в карликовое государство, лишенной своих экономических ресурсов Австрии есть будущее…
Мы же, тогдашние юноши, тогда еще не могли знать, что Уинстон Черчилль напишет в 1948 году в 1 томе своего исторического труда «Вторая мировая война» о «договорах, подписанных в парижском предместье»: «Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными… Они служили обоснованием курса, взятого на войну… В этом диктате нашел свое выражение гнев держав-победительниц[437] …Другой важнейшей трагедией был полный развал Австро-Венгерской империи в результате заключения Сен-Жерменского и Трианонского договоров. На протяжении многих столетий это уцелевшее воплощение Священной Римской империи давало возможность совместно жить, пользуясь преимуществами торговли и безопасности, большому числу народов, из которых в наше время ни один не обладал достаточной силой или жизнеспособностью, чтобы в одиночву противостоять давлению со стороны возрожденной Германии (под «возрожденной Германией» Черчилль имел в виду Второй рейх, провозглашенный в 1871 году в Версале и просуществоваший под скипетром Гогенцоллернов до 1918 года — В.А.) или России. Все эти народы хотели вырваться из рамок федерации или империи, и поощрение их в этом стремлении считалось либеральным политическим курсом. Происходила быстрая балканизация Юго-Восточной Европы, что имело своим следствием относительное усиление Германского рейха, который, несмотря на усталость от войны и причиненные ею разрушения, оставался в целости и располагал в этом районе подавляющей мощью.
Каждый народ, каждая провинция из тех, что составляли когда-то империю Габсбургов, заплатили за свою независимость такими мучениями, которые у древних поэтов или богословов считались уделом лишь обреченных на вечное проклятие.
Вена, эта благородная столица, очаг так долго защищавшейся культуры и традиций, центр столь многих шоссейных, речных и железнодорожных путей, была оставлена коченеть от холода и голодать, подобно торговому центру в разореннои районе, покинутом большинством жителей… В национальной жизни германского народа образовалась зияющая пустота. Все сильные элементы, как военные, так и феодальные, которые могли бы объединиться для поддержки конституционной монархии и ради нее стали бы уважать и соблюдать новые демократические и парламентарные институты, оказались на время выбитыми из колеи. Веймарская республика, при всех ее достоинствах и совершенствах, рассматривалась как нечто, навязанное врагом. Она не сумела завоевать преданность или захватить воображение германского народа. Одно время он пытался в отчаянии ухватиться за престарелого фельдмаршала Гинденбурга. Затем мощные силы устремились по воле волн. Пустота раскрылась, и через некоторое время в эту пустоту вступил неукротимый маньяк, носитель и выразитель самых злобных чувств, когда-либо разъедавших человеческое сердце — ефрейтор Гитлер»[438] .
Нет, мы, юноши, не могли тогда ничего знать об этих последствиях Парижских диктатов 1919 года, ставших ясными даже Черчиллю много позднее. Но нам было хорошо известно нечто другое — слабость, проявленная державами-победительницами 1918 года перед лицом Гитлера, их молчание по поводу ввода германских войск в Австрию и поддержка, оказанная Англией, Францией и Италией бывшему ефрейтору, ставшему вождем Третьего рейха, путем заключения Мюнхенского соглашения, что позволило ему ввести германские войска в Судетскую область, отделение которой они сами инициировали 20 годами ранее — вопреки международному праву и здравому смыслу.
Неужели нам, тогдашним юношам, следовало быть умнее, чем крупнейшие деятели Западной Европы тех времен? Возможно ли объяснить мужество, проявленное этими юношами, для победы над которыми всему миру понадобилось почти 6 лет, только верой в упомянутого Уинстоном Черчиллем «неукротимого маньяка, носителя и выразителя самых злобных чувств, когда-либо разъедавших человеческое сердце»? Не правильнее ли и не честнее ли было бы признать, что у тех молодых солдат была совсем иная мотивация, движущая и солдатами предыдущих войн, а именно — любовь к своей Родине, а впоследствии, после Сталинграда, еще и опасения за судьбу этой Родины, в случае, если они не выполнят до конца свой воинский долг?»
10 апреля в Австрии и в Германии (Старой державе)[439] состоялось голосование за или против воссоединения. Австрийцы и немцы Старой державы голосовали раздельно. В Австрии бюллетени были зеленого, в Германии — белого цвета. Но текст, как на австрийских, так и на германских бюллетенях, был совершенно одинаковый:
«Согласны ли Вы с состоявшимся 13 марта 1938 года воссоединением Австрии с Германской державой?», и: «Отдаете ли Вы свой голос нашему вождю Адольфу Гитлеру?»
Под каждым из этих вопросов на бюллетене значились заключенные в круг слова «Да» и «Нет». Участнику плебисцита необходимо было поставить крест на одном из ответов, после чего опустить свой бюллетень в прорезь урны.
Ныне уже не остается ни малейших сомнений в том, что — при всем недоверии к официальным данным национал-социалистическлй статистики! — результаты проведенного 10 апреля 1934 года по всей Великой Германии (в том числе и в свежеприсоединенной Восточной марке) нового всенародного референдума по вопросу об аншлюсе — явились неоспоримым свидетельством твердой воли подавляюшего большинства всех тогдашних немцев (в том числе и австрияков) к воссоединению (в Австрии за аншлюс проголосовали 99,75 %, а в Германском рейхе — 99,0 % участников референдума). За присоединение Австрии к Германии проголосовал даже вождь австрийских социалистов Карл Реннер (хотя он полностью отдавал себе отчет в последствиях аншлюса для австрийской социал-демократии). Епископат римско-католической церкви Австрии во главе с кардиналом Инницером распорядился украсить все церкви Остмарка красными национал-социалистическими флагами с крюковидным крестом, «с радостью» подчеркнув в своем пастырском слове «выдающиеся заслуги национал-социализма в области национального и экономического возрождения».
