Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Но и это ещё не всё. После отбытия срока наказания «крепостным» выдавалась на руки справка об освобождении. А с этой справкой бывший колхозник превращался в бывшего зэка, а проще говоря, человек становился относительно СВОБОДНЫМ, он мог отправляться на все четыре стороны, в любую точку Советского Союза, где получал паспорт и оседал на жительство. Жизнь в «зоне» оказывалась лучше, сытнее, вольготнее, чем на свободе! К тому же для крестьянина срок наказания обращался в избавление от крепостной колхозной зависимости! Многие селяне, скинувшие таким образом ненавистное колхозное ярмо, выйдя на волю, подсказывали тот же самый путь к свободе своим землякам. Мне довелось беседовать с несколькими «бывшими», для которых воспоминания о послевоенном ГУЛАГе окрашены в самые светлые тона: ведь благодаря ему они из «крепостных» получили «вольную»! Обычно просто открыто крали что-нибудь из колхозного имущества, получали несколько лет, неплохо подрабатывали — и потом на воле становились полноправными горожанами!
Это вовсе не преувеличение, не гротеск. Это — реальность. Кстати, нечто подобное наблюдалось уже в конце 40-х годов. Обратимся к воспоминаниям Льва Копелева. Он описывает торжественное собрание в лесном лагпункте, посвящённое первой годовщине Победы (то есть речь идёт о 1946 годе):
После торжественного собрания, происходившего в клубе за зоной в присутствии самого начальника лагеря, выдавались премии «рекордистам» — лучшим рабочим лесоповала, деревообделочных и швейных фабрик, инженерам, техникам и некоторым врачам. Начальник благодушествовал, он тоже получил из Москвы премию и благодарность за перевыполнение планов. Он произнёс речь, в которой наставлял врачей — «Лечить надо не так порошком, как пирожком… Кормить надо так, чтоб вовсе не было доходных, а только справные работяги».
Вызвали на сцену вольнонаёмного бригадира лесорубов, осетина Ассана. Он отсидел несколько лет за бандитизм, был освобождён досрочно за немыслимые рекорды, — выполнял по три-четыре нормы в день без «чернухи»… Ассану вручили карманные часы с цепочкой. Но ещё не отзвенела последняя нота бодрого туша, как он широкой лапой отодвинул награждавшего офицера, подошёл вплотную к столу, накрытому кумачом, — а он в старом тёмном бушлате, сутулый, небритый, из густой бурой щетины торчал большой ястребиный нос, — положил часы перед начальником и заговорил, всё более разгорячаясь.
— Забери часы, гражданин, товарищ полковник. Забери.
Сыпасибо… Я тебя прошу другая премия, настоящая премия. Законвоируй меня обратно. Хочу назад в зону.
— Ты чего мелешь, чудак? Ты ж свободный гражданин…
— Хочу в зону, понимаешь? Хочу жить, как человек. Когда я был зека, я в лесу давал рекорды, а приходил в зону, имел чистую кабинку, имел хорошее питание. Горячий обед, приварок, хлеб от пуза. Всегда сытый был. Хотел — выпить имел. В кабинке чистая постель — простыня, подушка — первый срок. Бабы имел красивые. Чистые — сколько хотел. Не шалашовки какие, а молодые, городские девочки имел, хорошие самостоятельные женщины. Хотел вольное барахло — купил. Знакомый урка пулял, хоть самый заграничный пинжак. Гроши имел не считал… А теперь што? Кушать хочешь, — карточки надо. Готовить некому. Обедать иди в столовка — стой очередь. Обед совсем говно. В зоне такой обед только последний доходяга хавать будет. Зарплата получать — стой очередь; а там заём берут, налог берут. Что осталось — хрен сосать. Бабы на воле тут вовсе плохие бабы — только бляди без совести… В зоне у меня ни одна вошь не была, каждую неделю бельё менял. А теперь я вшивый стал, вот посмотри пожалуйста… Возьми обратно в зону, начальник, я на совесть работать буду, я пять норм давать буду. Забери, пожалуйста, по-хорошему. А то психану, убью кого-нибудь, большой срок получу, в другой лагерь повезут.
… У нас в корпусе лежал мастер леса, заключённый с 1937 года. Образованный экономист. Слушая разговоры об этом «молении о зоне», он объяснил нам, что жизнь вольных работяг в леспромхозах, находившихся в тех же районах, что и лагерь, как правило, хуже, чем у заключённых и чем у военнопленных… («Хранить вечно»)
Но в 40-е годы это было всё-таки скорее исключением; «сидельцев» вроде Ассана, умевших и так вкалывать, и так неплохо пристроиться (отдельная «бендешка», женщины, еженедельное чистое бельё) было не так много. В 50-е, в результате изменений и послаблений режима (на которые власть пошла в результате арестантских бунтов), преимущества лагерей перед волей стали очевидными для многих заключённых. Выходило, что «воры», насаждая свои «законы», часто уже имели дело не с людьми, обделёнными судьбой, сломанными «системой», жестоко наказанными государством. Они покушались на счастливую долю настоящего мужика — того, кого они презрительно называли «на время взятый от сохи»! Мужик этот, вкалывая в лагере «на всю катушку», мог не только неплохо жить внутри «зоны» — он имел возможность и отложить неплохие деньги на будущую, свободную жизнь! И делиться ни с кем не желал. А в случае непонимания этой простой жизненной позиции он мог доходчиво разъяснить её как «законникам», так и «сукам». Где-то доходило до кровавой «мясни», где-то зарвавшегося «урку» просто «пускали под пилораму».
В кровавом деле борьбы против привилегий «воровского братства» «мужики» неожиданно получили самую высокую поддержку. Не просто лагерного начальства — бери выше…
Никита Хрущёв и «воровская ломка»
Короткий период с середины 50-х до начала 60-х годов — сложное время для «воровского» мира. И связано это прежде всего с XX съездом КПСС, который состоялся с 14 по 25 февраля 1956 года в Кремле и собрал 1436 делегатов со всех концов страны. Съезд этот положил начало так называемой «хрущёвской оттепели» — управляемому процессу десталинизации страны.
Хотя, казалось, всё для «законников» предвещало положительные перемены. Не будем забывать, что подрыву всесилия «законников» в лагерях способствовали не только «суки», но и «вояки», «автоматчики», первыми из «фраеров» оказавшие реальное сопротивление «блатному» миру и сумевшие организовать выступления арестантов как против «уркаганов», так и против «вертухаев». Это мощное лагерное движение в немалой степени определяло порядок в ГУЛАГе 50-х годов.
Но в середине 50-х постепенно начинается процесс освобождения арестантов, участников Великой Отечественной войны. Сначала, впрочем, ветерок перемен коснулся лишь одной из сторон. 17 сентября 1955 г. объявляется амнистия советским гражданам, сотрудничавшим с оккупантами в период Великой Отечественной войны. Выходят на волю осуждённые на сроки до 10 лет за измену родине, шпионаж, призыв к свержению Советской власти и за недонесение об этих преступлениях. Осуждённым за те же преступления на сроки свыше 10 лет наказание сокращалось наполовину. Независимо от длительности срока освобождались осуждённые за службу в немецкой армии, полиции и специальных формированиях. Освобождавшихся ссылали в отдалённые местности.
Таким образом, свободу обрели власовцы и повстанцы-националисты. В то же время этот указ не касался советских солдат и военнопленных, воевавших в составе Красной Армии!
Указ от 28 сентября 1955 года досрочно освобождает около 9 тысяч немецких военнопленных и других граждан Германии, осуждённых за военные преступления, в том числе за особо тяжкие преступления против человечества. Несомненно, появление этого документа было связано с приездом в Москву канцлера ФРГ Аденауэра.
И, наконец, 20 сентября 1956 года постановление Президиума Верховного Совета СССР распространяет амнистию от 17 сентября 1955 года на советских военных, осуждённых за нахождение в плену во время второй мировой войны.
Таким образом, ГУЛАГ постепенно очищается от «вояк» — самого серьёзного противовеса «блатному» миру. Это был шаг к восстановлению «ворами» своей теневой власти в лагерном сообществе.
Однако наряду с освобождением «автоматчиков», повстанцев-националистов, а также «политиков» XX съезд принёс и другие изменения для «благородного преступного мира», которые вряд ли могли порадовать «законников».
Дело в том, что после разоблачения «культа личности» Сталина Никита Хрущёв решил постепенно избавиться и от ряда наиболее одиозных фигур в руководстве страны и в силовых структурах. Одной из таких фигур, по мнению Хрущёва, был Сергей Круглов — бывший заместитель Лаврентия Берии, назначенный после расстрела этого «врага народа» министром внутренних дел СССР. Круглову не удалось за несколько лет работы на этом посту найти общего языка с Хрущёвым, что тоже не в последнюю очередь сказалось на крахе его карьеры.
