Михаил Геллер - Машина и винтики. История формирования советского человека
Присутствие государства в семье распространяется на самые интимные стороны жизни. В 1966 г. А. Косыгин отказался от имени СССР подписать Хартию населения, подготовленную ООН и направленную на улучшение контроля рождаемости. Он объяснял это тем, что деторождение — частное семейное дело, которое не должно быть объектом планирования — государственного или международного. Действительной причиной было нежелание оставить планирование семьи мужу и жене, согласиться с тем, что это частное дело. Упорное нежелание организовать производство противозачаточных средств, разрешая аборт, объясняется не техническими трудностями, но желанием контролировать человека. По свидетельству врачей, советская женщина делает в среднем 6–8 абортов в течение жизни. Доступная и дешевая операция, которая делается кюреткой, как в девятнадцатом веке, требует предварительно регистрации в больнице, т. е. контролируется государством.
В феврале 1980 г. в рижской газете появилась рубрика «Знакомства», в которой можно было напечатать объявление о желании познакомиться с одинокой женщиной, одиноким мужчиной. Много лет велись разговоры о создании подобной «службы знакомства». Мешали взгляды «идеологические»: в советском обществе, как утверждают социологи, нет причин для одиночества, ибо «нет каких-либо классовых или экономических преград для межличностных отношений». В 1970 г., когда «Литературная газета» впервые провела анкету среди читателей — 20% высказались против подобного способа знакомства, как неморального. Через семь лет — против высказался лишь один процент. Первые же анкеты с вопросом: «чувствуете ли вы себя одиноким(ой)?» принесли неожиданный ответ: 35% мужчин и 43% женщин ответили: «да». В советской литературе описываются примеры трагического одиночества советских людей, в том числе и — в семье. Писатели-мужчины возлагают вину на женщин. Василий Шукшин, один из талантливейших советских писателей 60-х годов, обвинял женщин в излишней привязанности к земным благам, к вещам, в том, что они связывают мужчину, отнимая даже ту свободу, которая остается в рамках государственного контроля. Павел Нилин («Дурь»), Владимир Войнович («Путем взаимной переписки») дополняют женский образ Шукшина живописными чертами, убедительно свидетельствующими о полной несовместимости женщины и мужчины в советской семье. Женщина — хранительница домашнего очага становится в представлении мужчины олицетворением цепей, которые он вынужден нести. Не имея отваги бунтовать против государства, он воюет с женой.
Самиздатовские женские журналы, появившиеся в конце 70-х годов, принесли свидетельства о трагическом положении советской женщины. Через шесть десятилетий после праздника «освобождения», «равноправия», «свободной любви», женщины свидетельствовали о реальности. О кошмарных условиях, в которых происходят роды, об унижениях, связанных с получением необходимых бумаг для аборта, о самой операции без анестезии («одновременно абортируются по две, а то и шесть женщин в одной операционной. Кресла расположены так, что женщины могут видеть все, что происходит напротив»), о яслях, в которых разворовывают пищу, предназначенную детям, о пособии размером в 5 рублей в месяц, выдаваемом — после множества формальностей и унижений — на содержание внебрачного ребенка. Составители самиздатовских журналов, авторы статей в них, возлагают вину на мужчин, на патриархат, который «выродился в фаллократию». Они дают объяснение, какое дают западные феминистки, борющиеся за свои права в демократических странах.
Значительно более убедительное объяснение положения женщины в СССР, причин войны между полами, можно найти в повести Валентины Ермолаевой «Мужские прогулки». Советская писательница может рассказывать о тяжелом положении женщины только намеками. Она описывает женщин, выносящих тяжесть системы, но страдающих прежде всего потому, что они не получают от мужчин ничего: ни помощи, ни участия, нежности, любви. Валентина Ермолаева объясняет отношение мужчины к женщине советским воспитанием. Тем, что советский мужчина остается ребенком на всю жизнь. «Как может быть внутренне свободным человеком, — говорится в повести, — если с самого детства его учат лишь дисциплине. Дома — нельзя, не трогай, не смей! В садике — Фиалков, подтянись, возьми соседа за руку! Фиалков, ну что ты за человек, опять отстал, что ты там не видел, ну, улица, ну, люди, ну, идут. Все дети как дети, один он глазеет по сторонам! В школе — Фиалков, ты свое воображение дома оставляй, а на уроке слушай, что тебе говорят, и делай, что велят старшие! В институте — Фиалков, вы что, умнее всех? Не задавайте глупых вопросов! У нас коллоквиум, а не вечер вопросов-ответов!»
А потом советский мужчина, воспитанный в духе подчинения старшим — женится и остается капризным ребенком, вымещающим на жене все обиды, унижения, свою подчиненность. И только государство — партия — остается арбитром, судьей, исповедником.
Советские социологи пришли к выводу, что «наиболее опасным врагом семьи в настоящее время является алкоголизм». На этот счет ни у кого в Советском Союзе нет никаких сомнений. Всесоюзная конференция по проблемам коммунистического воспитания сочла необходимым констатировать важный фактор «коммунистического воспитания»: «В среднем по СССР каждый десятый рубль советской семьи тратится на спиртные напитки. В деревне же на спиртное идет до 30% всех доходов семьи. Ежегодно 12–15 процентов взрослого населения попадает в медицинские вытрезвители». Нет нужды подчеркивать, что это — официальные цифры. Независимые исследования рисуют еще более понурую картину.
Советские социологи отмечают, что «причина алкоголизма окончательно не установлена». Несомненно, есть много причин. Но нельзя не обратить внимания на странный феномен: в условиях хронического дефицита всех продуктов и товаров в советских продовольственных магазинах, как в городе, так и в деревне, всюду имеются спиртные напитки. Необходимость выполнения плана при отсутствии других продуктов вынуждает продавать как можно больше всегда наличного алкоголя. Он является, по выражению самиздатовского автора, «товаром номер один». В 1972 г. доход от торговли алкоголем составил 19 млрд. рублей, превышая расходы на здравоохранение и социальное обеспечение.
Татьяна Мамонова, советская феминистка, один из редакторов журнала «Женщина в СССР», высланная вместе с двумя другими редакторами из Советского Союза, соглашаясь с тем, что мужчины в СССР пьют, чтобы облегчить существование в условиях советской системы, добавляет, что женщины живут в еще более трудных условиях. Но пьют — меньше.
Советские условия позволили провести то, что можно назвать биологическим экспериментом. Несмотря на то, что женщины несут несравненно большую тяжесть, чем мужчины, разрыв между продолжительностью жизни мужчины и женщины в Советском Союзе достиг размеров, неизвестных ни одной другой развитой стране: женщины — в 1980 г. — жили на 12 лет больше, чем мужчины. Важно отметить, что этот разрыв увеличивается: в 1968—1971 гг. он составлял девять лет. Увеличение разрыва продолжительности жизни между женщинами и мужчинами в СССР происходит одновременно с общим сокращением ее средней продолжительности и ростом смертности. По официальным данным, в 1981 г. на 1000 человек приходилось 10,2 умерших, в то время как в США — 5,68 умерших. Характерная черта советской демографии — снижение рождаемости. Официальное ее объяснение — вина женщин: «Основным фактором снижения рождаемости в СССР послужил рост занятости женщин в общественном производстве, обусловленный предоставлением женщинам равноправия в политической, культурной и экономической областях, повышением их образовательного и культурного уровня». Трудно было бы обвинить женщин в резком росте смертности детей: по официальным сведениям, в 1970—75 гг. детская смертность увеличилась на одну треть. Не имея возможности обвинить матерей в смертности детей, не желая дать подлинное объяснение — острый кризис советской медицины, вызванный сокращением ассигнований, идущих на армию и вооружение, — советские руководители приказали прекратить (с 1975 г.) публиковать статистические данные о детской смертности.
Женщины значительно более законопослушны, чем мужчины; несмотря на дополнительную тяжесть домашних работ, они прогуливают гораздо реже, чем мужчины, они гораздо реже меняют место работы. Женщины составляют прочную базу советской системы. Их роль хранительниц домашнего очага, хранительниц остатков моральных ценностей, используется государством для упрочения власти.
Партия настойчиво, упорно, непрерывно твердит о своей обязанности — о своем праве — не спускать глаза с советского гражданина, где бы он ни был, что бы он ни делал. «Всем известно: человек занят на производстве треть своего времени, — пишет в «Правде» секретарь Крапоткинского райкома партии Москвы. — Остальное время он проводит дома. А чем он там занимается?» Секретарь райкома не согласен с теми, кто считает, что «это личное дело». Он утверждает: «Использование свободного времени, поведение в быту в общественном месте… вопрос общегосударственный требующий самого серьезного внимания партийных, советских, профсоюзных и комсомольских органов». Первый секретарь ЦК Белоруссии с гордостью сообщает, что «партийные и комсомольские комитеты, идеологические учреждения» городов и районов республики «стремятся охватить своим влиянием каждый микрорайон, квартал, двор, обеспечить полезное и разумное использование свободного времени, достичь предметного противодействия любым отклонением от норм коммунистической морали». Примерно полвека назад гитлеровский министр труда говорил то же самое: «Больше нет отдельных граждан. Время, когда каждый мог делать или не делать то, что ему хотелось, кончилось».
