Василий Гладков - Десант на Эльтиген
Даже у сильных, волевых людей бывают такие минуты. Крепко пожав инженеру руку, я поцеловал его, и он ушел вперед.
22.00. Командую:
— Сигнал!
Виниченко нажал на спусковой крючок ракетницы: красная звезда просверлила тучи. Десант пошел в бой.
Метров сто пятьдесят двигались в тишине. Потом со стороны врага застрочил пулемет. Пули, как пчелы, пролетели над головами. Некоторые солдаты легли. Я крикнул: "Вперед!" Мы побежали.
Рядом со мной бежали, тяжело дыша, Копылов и Бушин, на несколько шагов впереди — Виниченко и Иван. Почти в упор ударил автомат. Иван, пригнувшись как для прыжка, швырнул гранату. Взрыв. Вражеский автомат умолк. Мы перепрыгнули траншею. Сразу стало легче на душе. Одно препятствие преодолели.
Атака была настолько стремительной и неожиданной, что вражеский пулеметный батальон не успел открыть организованный огонь. Две его роты, стоявшие перед фронтом прорыва, были уничтожены штыками и прикладами наших штурмовых групп. Но и у нас при прорыве были жертвы. Был убит дивизионный инженер.
О гибели Модина я узнал, когда подходили к Митридату. Как он погиб, мне рассказал Григорян. К траншее они бросились вдвоем. Модин громко, крикнул "ура!" и послал гранату в пулеметную ячейку. Пулемет захлебнулся, но в это время автоматная очередь наповал скосила инженера. Он упал лицом вперед, и тело его осталось на бруствере вражеского окопа.
После прорыва самое опасное было сбиться с маршрута. Ночь настолько темная, что в пяти метрах трудно разглядеть человека. Сориентировался, дал команду принять правее. Слышим: открылась стрельба в направлении Камыш-Буруна. Подбежал начальник связи майор Подлазов и передал, что туда пошла одна группа, человек сто пятьдесят.
— Немедленно вернуть людей!
Кочкарник, подмерзший на декабрьском ветру, мешал идти. Ветер бил по лицу ледяными плетками дождя. Под ногами все чаще всхлипывали болотца, заполненные жидкой тиной. Значит, близко озеро! Связные нырнули в темноту, назад вдоль колонны:
— Подтягивайся!
— Кучнее идти, товарищи. На озере не отставать!
Полур, весь в грязи, мокрый, появился рядом, доложил:
— Озеро в тридцати метрах, но здесь в нем по колено воды.
— Поищите место посуше.
Полур всегда был спокоен и нетороплив. И теперь этот смелый офицер уверенно шел со своими разведчиками впереди.
Десант пересекал озеро.
Идти было очень трудно: ноги вязли в грязи, их приходилось с трудом вытаскивать при каждом шаге. У некоторых сапоги засосало, шли босиком.
Кругом тишина, тьма. В душе крепла надежда на успех задуманного: нас до сих пор не обнаружили. А позади, над Эльтигеном, гудело и ревело. Била Тамань. Вели огонь шестиствольные минометы и немецкие пушки, слышалась автоматная стрельба.
Преодолев озеро, мы вышли восточнее села Красные Горки. Почувствовали под ногами сухую почву степи, но ненадолго. Путь преградил глубокий ров. Одна за другой группы солдат скатывались вниз по его крутым стенам. На дне — топкая грязь. Ивакин попал в трясину, пришлось его вытаскивать. Позже, мы узнали, что этот ров имел страшную славу: в нем фашисты расстреливали непокорившихся жителей Керчи.
Разведчики донесли, что за рвом стоит зенитная батарея немцев. Штурмовые группы, должно быть, обошли ее стороной, и она досталась на нашу долю. Поползли, сливаясь с землей, бросились молча вперед. Прислугу перебили, пушки испортили. Франгулов с солдатами Цымбалом и Королевым ворвались в блиндаж. Немцы спали, часовой дремал, но все же успел крикнуть. Немецкие офицеры бросились на прокурора, но он уже нажал на спуск автомата, уложил офицера и двух солдат. Цымбал с Королевым — остальных пятерых.
И снова — вперед, в степь, на север. Лучи прожекторов справа от нас ощупывали волны на море. Потом их лезвия метнулись в степь. Все бросились на землю. Справа застрочили автоматы и смолкли. Около меня лежали, прижавшись к мокрой земле, Копылов и Ивакин.
— Василий Николаевич, — прошу Ивакина, — останься с Виниченко. Проверь, чтобы никто не отстал.
Мы с Копыловым полубегом двинулись к передовым отрядам поторапливать людей. До рассвета оставалось часов пять, а путь впереди еще долгий. В километре западнее поселка Орджоникидзе стояли на позициях две батареи немецкой тяжелой артиллерии. Их тоже захватили врасплох. Поселок обошли. К нему меж курганов Юз-Оба вела дорога. Там-то, в каменоломнях, скрывались партизаны.
В Солдатской Слободке располагалось какое-то тыловое подразделение противника. Здесь десантникам удалось захватить хлеб, консервы, масло, даже шоколад! Мы смогли подкормить совсем ослабевших людей.
Опять час за часом пробиваемся сквозь темную, изрытую балками степь. Нагнал Франгулов, говорит, что люди идут с большим воодушевлением. Офицеры с железной настойчивостью поторапливают десантников. Смотрю по карте — движение прямо на Керчь. И вот, наконец, справа на горизонте поднялся горб высокой горы. Поворачиваю весь отряд на юг, чтобы выйти к северным склонам Митридата.
Этот двадцатикилометровый марш по ночной степи был нелегок. Ведь люди были до крайности истощены, ослаблены голодом, изранены в ожесточенных боях. Но какая-то неистовая сила несла их вперед. Имя этой силы: жажда жизни и воля к победе. Вот лежит передо мной трофимовскйй дневник, перечитываю записи под заголовком: "Ночь с 6 на 7 декабря в дороге", и картины пережитого десантом заново оживают во всей тяжелой правде и настоящей красоте характеров советских людей.
"…Прорыв обороны. Штурмующие группы далеко впереди.
У домика брошенный пулемет противника. Пытаюсь тащить его вдвоем с санитаром Горискиным. Через сто метров бросаем. Нет сил. Ожесточенный огонь слева. Передаю приказ комдива: "Не растягиваясь, быстро вперед…" Озеро. Ноги вязнут в клейкой глине. Пудовые нашлепки. Взлет ракеты. Ложимся. Стучит в висках.
Хоть бы на пять минут привал! Отставать нельзя.
По дороге все чаще и чаще попадаются вещевые мешки, плащ-палатки, шинели.
Боец, без шинели, без шапки, садится в грязь и начинает снимать ботинки.
Сил нет идти, а прошли каких-нибудь 3—4 километра. Идем без дороги по степи. Сзади усилился пулеметный обстрел. Догоняю большую группу раненых. Идут, поддерживая друг друга, в руках автоматы, за поясом гранаты".
Привал у подножия заветной горы. Связные побежали за командирами полков. Подошел Ивакин и доложил:
— Отстающих нет, но мы нигде не обнаружили Нестерова.
— Куда же он девался? Ведь его люди идут с нами. (Позже мы узнали, что Нестеров с небольшой группой бойцов отклонился от маршрута и оказался в каменоломнях у партизан. Месяца через два партизаны помогли ему перейти линию фронта.)
Подошел легкой спортивной походкой Ковешников. Вместе с ним молчаливый комбат моряков Беляков. Вскоре появился Блбулян, прерывисто дыша и вытирая лоб платком: когда тебе под пятьдесят, то не просто совершать такие марши.
— Где же Челов?
— Здесь, товарищ полковник, — ответил звонким голосом подполковник. — А здорово все-таки маханули!
— Не кажи гоп… — откликнулся Блбулян.
Время — около пяти утра. Командирам частей было сказано: нужно, не теряя времени, к рассвету овладеть Митридатом и берегом моря южнее его. На горе у противника все артиллерийские НП. Захватывать придется стремительной атакой. Северо-восточные склоны атакует полк Ковешникова и морская пехота, восточные склоны — блбуляновский полк, берег и южное предместье Керчи — отряд Челова.
Полчаса отдыхали все, кроме разведчиков.
Недалеко от меня, прислонившись к укутанной в плащ-палатки рации, всхрапывал лейтенант Блохин. Копылов ушел с Ковешниковым в штурмовой отряд. Сейчас он, наверно, уже там и своим негромким «штатским» голосом произносит: "Коммунисты! Прошу ко мне…" Григорян только что рассказал мне о Борисе Модине и сидел, устремив взгляд на юг. Там, далеко, пламенела "Огненная земля", как будто своим немеркнущим заревом стремилась осветить наш путь вперед.
К семи утра мы были на вершине Митридата. В первом же захваченном у немцев капонире Блохин установил рацию и связался с командармом.
…В ночь на 7 декабря начальник штаба корпуса Долгов докладывал И. Е. Петрову: "С Гладковым связь прервана. Где он и что с ним, у нас никаких данных нет. В Эльтигене слышен бой".
В 8 часов утра 7 декабря командарм спросил у Шварева, какие данные имеет корпус о десанте.
Шварев. Данных никаких у нас нет. И связи нет. Но бой в Эльтигене слышен.
Петров. Гладков уже захватил Митридат и ведет там бой. Срочно переключайте всю артиллерию по горе Митридат. Координаты запросите у Гладкова.
В Эльтигене в восемь утра еще шел бой. Вечная слава героям.
Противник поторопился торжествовать победу. Должно быть, командиры немецких частей, окружавших Эльтиген, заранее рапортовали вышестоящему начальству о своем «успехе». В ту ночь, когда наша дивизия захватила с боем Митридат, немцы засыпали листовками весь плацдарм Приморской армии:
