Джон Бэррон - Агент ФБР в Кремле. Успех операции «Соло»
– Были обнаружены три машины, начиненные взрывчаткой и припаркованные у банка Израиля и склада «Эл-Ал» в Нью-Йорке. Эксперты утверждают: если бы они взорвались, все было бы разрушено на сотни ярдов вокруг. Взорвись одна такая машина в центре города, погибли бы или получили ранения сотни людей, а может, даже тысячи.
Его искренность произвела желаемый эффект – воцарились непринужденность и взаимопонимание. Моррис сам перешел к делу, как и надеялись Келли, Уоннол и Бойл.
– Мы уклоняемся от проблемы, поэтому я хочу сказать следующее: когда я думаю о нашей операции, то никогда не отделяю ее от того, что происходит в мире. Не давая никаких гарантий, вы сказали, что комитет будет держать под контролем внешнеполитические аспекты. Но у нас возникнут проблемы с внутренними.
Всем хватило ума промолчать, и Моррис продолжал излагать свои опасения и страхи; его собеседники готовы были слушать, если понадобится, хоть до ночи.
Команду «Соло» тревожила мысль о том, что первая поправка может быть использована прессой, чтобы заполучить важные государственные документы.
– У нас есть президент (Джеральд Форд), который не был избран, власть его подорвана. Я не из тех, кто смеется над политиками, мы должны привлечь их на нашу сторону.
Но некоторые политики – это всего лишь были эгоисты, жаждущие славы.
– Такие личности с политическими амбициями не имеют понятия о честности и лояльности… Я знаю, у русских в нашей стране есть люди, которые встречаются с конгрессменами… Всегда существует вероятность того, что политик, владеющий информацией, поговорит с другим политиком или с его женой, а та поговорит еще с чьей-нибудь женой. Вот почему мы так встревожены… В Нью-Йорке было заявлено об отсутствии гарантий. Я могу это понять. У нас на шее затягивается петля, и мы это осознаем.
Моррис коснулся истории и успехов «Соло» и, почти умоляя, попытался объяснить, что, по его мнению, сейчас поставлено на карту.
– Эта поездка и этот съезд очень важны. Все будет проходить совершенно открыто, на съезде не услышат секретных материалов, зато их услышу я. Я достаточно опытен и смогу понять, что кроется за словами выступающих. К тому же, попав в этот город (Москву), я встречаюсь с партийными лидерами всего мира, и таким образом вы, друзья, получаете от них информацию, которую не смогли бы получить нигде, и факты, которые не спрогнозируют даже величайшие эксперты… Все говорят о поражении коммунистов в Португалии. Что же, год назад мы знали, что русские пытаются одернуть португальских коммунистов, что Советам наплевать на поражение в этой стране.
Подводя итог длинного монолога, Моррис сказал:
– Через два-три дня мне нужно принимать решение и ехать. Если мы решим, что я поеду, или, скорее, мы поедем – ведь Еву тоже пригласили, ей звонят насчет поездки больше, чем мне… то мы отправимся обычным маршрутом, как будто ничего не произошло, хотя все знают, что за последние два месяца много чего случилось… Я говорю долго, но хочу, чтобы вы знали, что у нас на сердце и в мыслях. Я не жду ответа «да» или «нет» на вопрос, стоит ли ехать.
* * *Спустя несколько минут взял слово Уоннол. Он говорил медленно, явно не по сценарию.
– Я не знаю ни одного агента, включая себя самого, который за последние двадцать или двадцать пять лет оказал бы такое влияние на политику нашего правительства. Говорю это для того, чтобы показать, как вас ценят не только в ФБР, но и в самих Штатах. Мы даже не сомневались, стоит ли вам рассказывать все, что случилось. Вы – член нашей семьи. Я хочу, чтобы вы и ваша жена приняли решение, зная все факты. Мы придаем этой операции большое значение, но еще большее значение мы придаем вам…
Если в следующее воскресенье вы не полетите, вы все равно останетесь в ФБР, пока мы в этом нуждаемся. Никого не просили делать столько, сколько вы сделали для страны. Мы хотим, чтобы вы съездили и вернулись обратно. Мы знаем, что нередко вы бывали на пределе физических возможностей. Но вы для нас куда ценнее, чем вся операция. Вы не просто даете информацию, вы отдаете себя, и, если с вами что-то случится, мне трудно будет это перенести. Если вы решите не ехать, мы все равно будем сотрудничать, останемся коллегами и друзьями. Я не могу приказать вам ехать или не ехать. И должен быть с вами честным и откровенным.
Моррис принялся сбивчиво отвечать, и Бойл понял, что сентиментальность и откровенность Уоннола его тронули.
– Я поговорил с братом, и мы поняли, что никто за нас не решит. Нельзя уйти в отпуск или просто все бросить. Много раз я мог оказаться в больнице, но для тех людей, которым ты никогда не говоришь о самочувствии, это не имеет значения… Я рад, что вы приехали, но мне очень неудобно, что вам пришлось добираться в такую даль. Я обсудил это с напарником (Бойлом). Если бы не требования безопасности, я бы прилетел к вам в Вашингтон, но сейчас это для меня невозможно… Должен вам сказать, что очень сожалею о вашем уходе (отставке)… В таких дискуссиях не всегда удается решить все проблемы, не всегда находится верное решение. Не хочу своим отказом ухудшать ситуацию. Мне кажется, что, пока наше государство не станет неуязвимым, операцию нужно продолжать. Я пытаюсь предвидеть все возможности, но знаю, что нужно нашей стране.
Затем Моррис сменил тему и заговорил о смерти. Он вспомнил приключения старого приятеля-большевика Ленинской школы, который шпионил в Китае для Коминтерна в те времена, когда за шпионаж рубили головы, а затем в нацистской Германии, где со шпионами расправлялись еще быстрее. Его приятель уцелел, чтобы мирно умереть, так и не будучи разоблачен. Так же надеялся кончить свои дни и Моррис. Однако в Москве ни ему, ни Еве не дали бы умереть спокойно и с достоинством.
Никто не проронил ни слова. Никто не сказал: «Полно, Моррис, этого не случится, с тобой и Евой так не поступят». Все знали, что миллионы раз Советы поступали именно так, и продолжали поступать, хотя и не так сурово, даже в середине 70-х.
Все ждали, что Моррис объявит решение.
– Что же, дело обстоит так, что никто не может решить за нас. По изложенным мною причинам я не могу прервать операцию (поездку в Москву). Стоит только споткнуться, и все застопорится. Несмотря на наши сомнения, душевную боль и проблемы со здоровьем, мы решили ехать. Я попросил сына приехать с Западного побережья поговорить со мной. Сообщать ему детали я не стану, но в целом он в курсе. Я горжусь, что всю жизнь держал его подальше от партии. Так что он приедет, и мы все обсудим, хотя это ничего не изменит. По крайней мере, мы с ним сможем увидеться. Итак, я начинаю готовиться. Пока мы не уедем, пока Уолт не попрощается с нами, неизвестно, состоится ли поездка. Я не прошу гарантий, я думаю о том, что могут сделать люди в Вашингтоне и ФБР. Вы должны быть начеку, чтобы постараться предотвратить возможные накладки и утечку информации. Посмотрим, что случится в ближайшие дни. Крайний срок отъезда – понедельник.
* * *Пока он раздумывал, Ева настояла, чтобы Моррис решил все за них обоих, и не давила на него. В субботу он заявил, что откладывать больше нельзя, и потребовал от нее высказать свое мнение. Ева отказывалась, Моррис настаивал:
– Ты мой партнер, я хочу знать твое мнение.
– Что же, мы все время в движении, так зачем останавливаться?
Моррис позвонил домой Бойлу и сказал:
– Завтра делаем первый шаг.
В воскресенье утром они вылетели в Нью-Йорк, чтобы последний раз встретиться с Джеком, а в понедельник Бойл отвез их в аэропорт Кеннеди. Когда самолет поднялся в воздух, Бойл позвонил Уоннолу в Вашингтон:
– Они вылетели.
В аэропорту под Москвой их сердечно встретили представители Международного отдела и Надежда – персональная сопровождающая Евы. По дороге на ожидавшую их квартиру, сидя в лимузине, они, как обычно, ознакомились с плотным расписанием – встречи с Сусловым и Пономаревым, банкеты, званые обеды, завтрак в честь Евы, устраиваемый женами членов Политбюро. Брежнев рассчитывал поговорить с Моррисом, но в Москву на съезд собралось столько партийных лидеров, что он не мог выбрать время. Ясно было, что Моррис и Ева все еще считались почетными членами одного из самых элитных клубов мира.
Они заранее решили, что квартира нашпигована подслушивающими устройствами, и разговаривали соответствующим образом.
– Здесь все так чудесно, я уверена, мы прекрасно проведем время, – говорила Ева.
– Да, с нетерпением жду встречи с друзьями, – откликался Моррис.
За четыре недели, что они находились в Москве, к беспокойству за положение дел в Вашингтоне добавилась физическая усталость от напряженной работы, которая могла свалить с ног куда более молодого и здорового человека. Когда 13 марта 1976 года они приземлились в Бостоне, Моррис выглядел таким измученным, что Бойл запретил ему садиться на следующий рейс. Он позвонил Лэнтри и попросил сообщить в штаб-квартиру, что 58-й и 66-й (Ева числилась под номером CG-6653S*) благополучно вернулись и он собирается отвезти их домой в Нью-Йорк. Заодно он просил Лэнтри прислать к ним домой врача. Разумеется, спрашивать Лэнтри, сможет ли он помочь, было все равно что спрашивать папу римского, верит ли он в Бога.
