А. Маньков - Иностранные известия о восстании Степана Разина
316
По-английски означает не только турецкий, но и арабский, сарацинский и проч. Здесь — персидский.
317
Вопрос о предложении разницами своего подданства персидскому шаху сложен и не выяснен до конца, хотя самый факт, видимо, несомненен, так как подтверждается различными независимыми друг от друга источниками. При объяснении этого факта следует иметь в виду, что казаки считали себя вольными людьми, имеющими право служить любому господину в обмен на его покровительство. Также возможно, что предложение Разина было дипломатическим ухищрением, позволявшим выиграть время. О направлении послов Разина к шаху с просьбой об отведении казакам земли на р. Куре есть сведения во многих русских документах: в расспросных речах подьячего Наума Колесникова, находившегося в составе посольства Томаса Брейна (Кр. война, т. I, № 183), в челобитных персидских купцов (там же, т. III, № 244, 252) и в других. Шарден объясняет досылку казаками посольства к персидскому шаху желанием «лучше скрыть свои намерения» и относит его ко времени после ограбления Решта. Приводим его высказывание: «Чтобы лучше скрыть свои намерения, они послали ко двору четырех из своих как депутатов с аккредитивными грамотами, как будто бы это было посольство. Люди губернатора Шемахи их проводили в Исфахан, куда они прибыли немного времени спустя после того, как туда пришло известие об их вторжении. С ними обошлись довольно хорошо, предоставили им жилище, освободили от пошлин, как обычно поступали с другими посланниками. Они попросили аудиенции короля, но им отказали под предлогом, что по характеру их посольства они не могли претендовать на эту честь и что они казались даже врагами. Им предложили аудиенцию первого министра, на что они согласились. Тогда же они заявляли, что они депутаты от 6000 казаков, их товарищей, находившихся на Каспийском море, что они действительно были подданными империи московитов, но, утомленные дурным обращением, которое они там претерпевали, они решили бежать из своей страны с детьми и женами и с имуществом, которое они могли увезти; после обсуждения места их убежища Персия им показалась наиболее справедливой, где лучше других обращались с подданными, вот почему они приняли решение предложить себя в неволю персидского шаха; из любви к королю они станут шахсевен, и теперь они надеются на великодушие этого великого монарха, что он выслушает их мольбы и предоставит им убежище и землю для поселения» (Шарден, с. 115–116).
318
Поход к Решту во всех русских документах относится ко времени, непосредственно следующему за действиями Разина на западном берегу Каспийского моря (на территории современных Дагестана и Азербайджанской ССР). При этом в одних документах сообщается, что в Реште казаков побили (Кр. война, т. I, с. 142), в других — что они послали к шаху посольство бить челом о подданстве и до решения вопроса живут в Реште и получают корм (там же, с. 142). Также сообщалось, что они били челом шаху о подданстве, задержаны «в Ряше и пушки и ружье у них отобраны» (там же, с. 123) или что «приходили на Ряш и на Баку изгоном», «взяли полон и меняли на него русских людей за человека по 2, 3 и 4 человека русских», «да к ним же де пристали для воровства иноземцы, скудные многие люди» (там же, с. 143–144).
319
Кемпфер неточен, опровергая мнение Шардена, который в своих записках уделяет много внимания стараниям персидского правительства расшифровать привезенные казаками ко двору шаха грамоты. Приводим отрывок из записок Шардена, относящийся к этому вопросу. «Они (т. е. разницы, — Е. Ш.) предъявили свои аккредитивные грамоты, но персы никак не могли их расшифровать, к чему безуспешно были привлечены самые искусные их переводчики, так же как и европейцы, находившиеся в Исфахане. Первый министр напоследок обратился к почтенному отцу Рафаэлю дю Мане — капуцину, служившему уже двадцать лет министрам этой страны переводчиком, когда другие не понимали посольских грамот Франции, Италии, Германии и провинций Севера. Случайно, когда к нему принесли этот документ, у него был господин Герберт д'Ягер, который в 1666 г. был секретарем голландского посольства в Персии и в то же время был старшиною голландских купцов в Исфахане. Этот человек в знании языков не имел себе равных, он владел в совершенстве языками, употребляющимися теперь на Востоке, кроме того, он знал литературный и простонародный греческий, сирийский и еврейский. Редко можно встретить двух людей, более способных выяснить темные места, тем не менее они ничего не могли сделать. Это были, по их словам, в большинстве случаев греческие буквы, смешанные с другими, неизвестными; некоторые из них приближались к сирийским. Они прочли несколько слов, которые не могли связать, и они не были убеждены, что они их правильно прочли, и, таким образом, были вынуждены отослать это писанье обратно первому министру. Старший капуцин ему сообщил, что это было казацкое, русское письмо, которое он не мог разобрать. Таким образом, были вынуждены поверить их словам, которые они все время повторяли, на что первый министр ответил: „Если то, что вы говорите, верно, что вы прибыли к нам как наши гости, чтобы стать рабами его величества, то почему вы вступили в Персию с мечом в руке? Почему вы убили наших подданных, разорили один из наших городов и опустошили наши земли?“. Казаки в свое оправданье ответили, что они вынуждены были это сделать, потому что, когда они вежливо попросили у жителей продовольствия за свои деньги, горожане, забыв правила гостеприимства и сострадание, которое надо иметь по отношению к иноземцам, им наотрез в этом отказали и дурно с ними обошлись; необходимость защитить себя должна извинить казаков, если они пытались оружием взять то, чего не могли получить просьбами» (Шарден, с. 117–118). Из текста записок Кемпфера создается впечатление, что он был участником событий («письмо показали европейским священникам и, наконец, мне»). Однако этого не могло быть, так как известно, что Кемпфер прибыл в Персию в 1684 г. По-видимому, он хотел сказать, что во время его пребывания в Персии ему показывали казацкое письмо.
320
Это сообщение подтверждается русским источником в листе тарковского шамхала говорится: «… до шахова де указу живут они в Ряше городе, и ряшской'де хандает им корм по 100 по 50 рублев на день» (цифра, конечно, фантастическая) (Кр. война, т. I, с. 142).
321
Описанные здесь действия казаков в Фарабате в основном соответствуют аналогичному месту у Шардена, который называет это вторым вторжением, происшедшим в том же 1668 г.: «В то время как в Испагани спорили, считать ли их друзьями или врагами, и их депутаты возвратились, они продолжали грабить все приморские местности Персии со стороны Востока, говоря персам для их большего обмана прекрасные слова и уверяя их, что их уполномочили дать им очень выгодные условия. Для этого они покинули Саве и, направляясь все время к самым восточным провинциям по Каспийскому морю, достигли Фарабата, столицы Мазендерана. Там они высадились под видом купцов, пришли на рынки, входили в лавки как люди, мало понимающие в торговле, но имеющие в то же время нечто для продажи и покупки; они давали золотые дукаты за пять „шаги“ (видимо, шай, — Е. Ш.), что составляет 25 су на наши деньги, продавали английское сукно за четыре „абаза“, равных стольким же франкам, за „гресс“- персидский аршин. Персы за пять дней, когда это происходило, оказали казакам тысячу ласк, потому что с ними удивительно удачно можно было сводить счеты, и считали их простофилями, которых привело к ним их счастье; но на шестой день эти плуты, продолжая свои проделки до условленного ими между собою часа, чтобы не навлекать подозрений, пока их соберется в городе достаточное количество, расходятся по разным частям города, затем берутся за оружие, убивают всех, кто им встречается, грабят все дома, и, после того как они убили более 500 человек, нагруженные добычей, возвращаются на свои корабли, и, как ив первый раз, отплывают на середину моря, где их не видно с земли» (Шарден, с. 135).
322
У Шардена приводятся более подробные данные о шахском дворце, разграбленном казаками: «Самый значительный убыток, который нельзя восстановить, был причинен разрушением одного прекрасного здания — королевского дворца, расположенного в середине города, где хранилась сокровищница фарфора, китайских ваз, чаш из сердолика, агата, корала, янтаря, посуды из горного хрусталя и других бесчисленных редкостей, которые эти варвары сломали или похитили. Они разрушили и находившийся в этом здании большой так называемый гауз, или танки, т. е. большой бассейн, выложенный золотыми пластинами. Каждый раз, когда я думаю о великолепии и прелести этого прекрасного места, я не могу побороть своего сожаления. И если читатель познакомился с тем описанием, которое я ему сделал, то он, наверное, признал, что такие прекрасные вещи заслуживали вечного хранения» (Шарден, с. 137).
