Александр Насибов - Тайник на Эльбе
Вернувшись в цех, Шталекер отыскал пленного Кныша, как бы невзначай толкнул его локтем. Они встретились взглядами, механик указал на пол. Там белела записка. Кныш, улучив момент, поднял ее...
В конце рабочего дня Шталекеру доложили о серьезном происшествии: в цехе вышли из строя три самых важных станка-автомата. Это не было аварией или диверсией - станки никто не взрывал, в их трущиеся части не был подсыпан песок. Но как-то вдруг случилось, что станки разладились и стали давать брак.
Шталекер забил тревогу. Немедленно были уведомлены руководители цеха. Те доложили директору завода. Поднялся переполох - на этих станках производились основные части фаустпатронов; выход станков из строя грозил серьезными осложнениями.
В цех прибыли Кюмметц, инженер завода и другие специалисты. Переходя от станка к станку, они раздраженно наблюдали за работой наладчиков, которые пытались пустить агрегаты. Дело подвигалось туго. Причины неисправности все еще не были найдены. И Кюмметц с тоской подумал о том, что прежде на заводе имелось сколько угодно великолепных механиков, которым любая задача была по плечу.
Прошел час. Станки были в том же состоянии. Кюмметц кусал губы от злости.
- Господин директор, - сказал кто-то рядом, - быть может, помогут русские пленные?
Кюмметц круто обернулся. Рядом стоял заведующий канцелярией Кригер и указывал глазами на угол цеха, где трудилась группа пленных.
Пленные! Директор шумно перевел дыхание. Пленные - это была хорошая мысль. Где тот русский механик, работу которого он наблюдал несколько дней назад? Ага, вот он.
- Эй, - крикнул Кригер. - Эй, ты, поди сюда!
Кныш оставил ящик, который вместе с товарищами передвигал в угол цеха, неторопливо приблизился. Кригер молча указал на бездействующий станок. Кныш вытер руки, подошел к станку, стал его пробовать. Все прекратили работу, столпились вокруг. Закончив осмотр, пленный выпрямился.
- Ну? - нетерпеливо сказал Кюмметц.
- С утра займусь. Денька через два сделаю...
Директору перевели.
- Один станок? - вскричал он.
- Ну да, один.
Три станка - и на каждый по два дня работы! Завод недодаст огромное количество продукции. А это может иметь бог знает какие последствия.
- Исправить к утру, - сказал директор. - Все три - к утру, понял?
Кныш пожал плечами. Кюмметц приблизился к нему, взял за плечо. Все притихли.
- К утру!
Кныш качнул головой.
- К утру, - повторил Кюмметц. - Станки будут работать, или отправишься обратно в Аушвиц!
- Один я ничего не сделаю.
- Оставляй кого хочешь из своих. С завода не уйдешь, пока не кончишь. Сделаешь - двое суток отдыха!
Кныш молчал. Казалось, он в нерешительности.
- Ладно, - сказал наконец он. - Попробую.
Кныш отобрал пятерых пленных. Все они отошли в сторону.
- Останутся эти, - сказал Кныш.
Кюмметц вызвал начальника лагерной охраны. Тот отказался оставить пленных на ночь в цехе. Тогда директор завода позвонил коменданту лагеря и все уладил. Трофим Кныш и его пятеро товарищей принялись за дело.
В одиннадцать часов вечера Кюмметц приехал на завод, прошел в цех и убедился, что дела идут полным ходом. Кныш показал станок, работа над которым была почти закончена.
- Как видите, осталась самая малость. Еще немного, и доведем до нормы.
Кюмметц удовлетворенно кивнул и дал Кнышу сигарету. Нет, это была поистине гениальная мысль - самому отправиться в Аушвиц, отобрать и привезти восточных рабочих!
Кюмметц вышел из цеха в отличном настроении. На глаза ему попался грузовик. Машина вне гаража в ночное время? Это был непорядок.
- Что вы здесь делаете? - строго спросил директор возившегося в моторе шофера.
Водитель, молодой парень с повязкой на глазу, объяснил: он возил песок для литейной, закончил, собирался отправиться в гараж, но закапризничал двигатель. Вот - проверяет топливную систему.
- Все должно делаться своевременно. - Кюмметц досадливо дернул плечом. - Заканчивайте и убирайтесь отсюда!
- Хорошо, господин директор, - сказал шофер. - Это больше не повторится.
Затем Кюмметц отправился домой.
Был первый час ночи, когда вдруг заработала заводская радиотрансляционная сеть. В цеховых репродукторах раздался голос диктора, объявлявшего воздушную тревогу.
К этому на заводе привыкли. Станки и моторы остановились. Рабочие ночной смены поспешили в убежище, расположенное на заводском дворе. Но у входа в подземелье им преградил путь заведующий канцелярией Кригер.
- Сюда нельзя, ремонтируется вентиляция. Задохнетесь, если полезете вниз. Идите за ворота, в общее убежище!
Толпа рабочих хлынула к проходной. Охрана завода уже имела распоряжение Кригера и распахнула ворота.
В эти же минуты шофер грузовика Вилли закончил наконец возню с машиной, запустил мотор и тоже собирался выезжать со двора. Для него уже освобождали проезд.
Последними появились на заводском дворе шестеро лагерников. Их конвоировали два автоматчика. Люди, вышедшие из ярко освещенного цеха, двигались на ощупь.
- Выход там, - сказал Кныш, прислушиваясь.
И он повел группу в сторону, откуда доносилось тарахтение мотора грузовика.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Впереди обозначился задний борт машины. Люди засуетились. Конвоиры вдруг оказались в окружении лагерников. Больше во дворе никого не было видно. Кныш улучил момент, взмахнул зажатым в руке куском железа. Конвоир слабо вскрикнул и осел на подогнувшихся ногах. Другой солдат вскинул автомат, но тоже был оглушен и повалился на землю.
Пленные подхватили солдат, бросили в грузовик, влезли туда сами и распластались на дне кузова. Ударами кулака по кабине Кныш просигналил шоферу. Взревел мотор, и машина устремилась за ворота.
Четверть часа спустя над заводом взметнулось пламя, раздался грохот взрыва.
4
Старый Людвиг Мюссель, удалившийся от дел бакалейщика, сидел у окна своей комнаты, Мюсселя мучила подагра. Ноги его, обернутые пледом, покоились на низенькой скамеечке. Тупая, ноющая боль толчками поднималась от лодыжек к коленям. В таких случаях он старался чем-нибудь отвлечься. И он стал наблюдать за прохожими. Внимание его привлек хорошо одетый человек. "Здоровяк", - с неприязнью подумал бакалейщик.
Человек удалялся. На пути его была группа деревьев, за которыми прятался одинокий домик. Дальше вновь начинался пустырь. Прохожий дошел до них, скрылся под кронами вязов и лип.
Острая боль кольнула колени старика. Он глухо застонал, откинулся в кресле, закрыл глаза. Через минуту, когда стало легче, Мюссель вновь посмотрел на улицу. Прохожего не видно. Значит, сейчас появится - он уже должен быть за деревьями. Нет, что-то не показывается. Куда же он девался? Вошел в дом? Странно.
- Хильда! - позвал бакалейщик.
Дверь в комнату отворилась. Вошла жена Мюсселя.
- Чего тебе?
- Подойди. Подойди к окну... Вон тот дом, он все еще пустует?
- Уже год, ты же знаешь.
- А сейчас кто-то туда вошел.
- Не может быть. Утром я шла мимо - на двери замок, окна закрыты ставнями.
- Вошел, - повторил старик, упрямо дернув головой.
- Вечно тебе мерещится бог знает что. - Хильда, шаркая по полу стоптанными туфлями, удалилась.
Мюссель продолжал сидеть у окна. То и дело он поглядывал в сторону дома. Прошло с полчаса. Вдруг бакалейщик вытянул шею, удивленно засопел. Из-за деревьев появился человек. Теперь он шел назад.
- Тот самый, - прошептал старик, узнав прохожего. - Хильда!
Жена вошла. Мюссель пальцем указал на прохожего.
- Гляди. Возвращается, а?
- Ну так что?
- Дом-то нежилой!
Уступая упрямому мужу, старуха сменила туфли, надела плащ и вышла на улицу. Она дошла до дома, так заинтересовавшего бакалейщика, и вернулась обратно.
- Ну? - спросил старик.
Хильда выглядела удивленной.
- Замок, - сказала она. - Замок на месте. И ставни заперты. Все, как прежде.
- Я говорил! - Мюссель разволновался. - Говорил, что тут нечисто. Надо в полицию!
- Но зачем, Людвиг?
- А вдруг - воры?
Он завозился в кресле, попытался встать.
- Хорошо, хорошо, я схожу, - поспешила сказать Хильда.
- Нет, ты не сможешь толком. Я сам!
И, несмотря на протесты жены, он с трудом поднялся на больные ноги, взял палку. Жена помогла ему надеть пальто, подала шляпу.
Через двадцать минут бакалейщик Мюссель сидел у полицейского инспектора и, стараясь не пропустить ни одной подробности, рассказывал о своих подозрениях.
Прохожий, о котором шла речь, был Карл Кригер.
5
- Час прошел, за ним второй и третий, а Дитрих и Торп сидели друг против друга, почти не меняя позы: Торп на полу, прислонившись к стене, вытянув ноги и положив на колени связанные руки, Дитрих на низенькой скамейке у входа, поигрывая изящным "вальтером". У Дитриха побаливали концы лодыжек, на которые были надеты башмаки-протезы, и он время от времени потирал их свободной рукой.
