Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи
В ста метрах к югу от крепостной стены, на краю той же самой речной террасы, находилось еще одно укрепление, раз в пять поменьше площадью, опоясанное валом и рвом. Здесь археологи не нашли ни следов жилищ, ни культурного слоя — только несколько костей домашних животных. Возможно, это был общественный загон для скота.
Люди, жившие на Иволгинском городище, занимались не только скотоводством, но и земледелием: здесь найдены земледельческие орудия (которые очень похожи на китайские). Судя по большому количеству рыбьих костей, рыболовство жителям тоже было не чуждо.
Расположенный неподалеку от городища некрополь был ограблен, по-видимому, еще в древности: из 216 исследованных археологами могил нетронутыми сохранились только 16. Причем грабители вытаскивали из-под земли не только ценности, но и кости — археологи допускают мысль, что это было не банальное ограбление, но намеренное осквернение кладбища{428}. Так или иначе, несколько черепов все-таки попали в руки антропологов, и те сделали вывод, что на Иволгинском городище обитало смешанное население: собственно сюнну, аборигены (возможно, потомки людей, создавших культуру плиточных могил) и китайцы.{429}
Сюннуских городов и поселений, как мы уже говорили, известно довольно много. Но в них стояли небольшие однотипные жилища, владельцы которых, во всяком случае, не принадлежали к сливкам общества. На Иволгинском городище были обнаружены остатки одного дома, который по размеру намного превосходил остальные, но он, скорее всего, имел общественное назначение, и признаков роскоши в нем не обнаружено. Строить дворцы сюнну начали лишь после того, как первый сюннуский император взошел на трон Поднебесной. И тем не менее известен дворец, который был возведен на территории их империи, на Енисее (неподалеку от современного города Абакан), задолго до того, как сюнну захватили китайские столицы и приобщились к китайской роскоши. Он был построен в I веке до н. э. или же в начале I века н. э. — о более точной дате, а также о том, для кого был возведен этот дворец, в научном мире не утихают споры.
Здание это было одноэтажным, но трехъярусным, в центре его высота превышала 11 метров. Площадь его составляла примерно 45 на 35 метров. Окантованный декоративными плитками вход вел в вестибюль, за которым располагался большой квадратный зал со сторонами 15,5 метра. Вокруг него шли ряды комнаток поменьше, их было восемнадцать; те их них, что примыкали к парадному залу, имели высокие потолки и освещались окнами второго яруса. Стены были глинобитными, но очень толстыми (до двух метров), очень крепкими и ровными, — вероятно, глину укладывали между дощатой опалубкой, которая потом удалялась. Полы тоже были глинобитными, но с подогревом: под ними проходила система воздуховодов, по которым шел горячий воздух; кроме того, для обогрева использовались жаровни.
У археологов вызвал некоторое недоумение тот факт, что во дворце почти не было найдено ни осколков керамики, ни костей животных — обычно и то и другое встречается в жилых помещениях, причем глинобитный пол способствует сохранению разного рода мелочей — они в него попросту втаптываются. Объяснить это можно тем, что дворец не был рядовым жилищем, он принадлежал высокопоставленному лицу и многочисленные слуги следили за его чистотой.
Крышу дворца покрывала черепица: крупные изогнутые прямоугольники и полуцилиндры, которые на краях крыши закрывались черепичными дисками. На этих дисках многократно повторялась одна и та же надпись, сделанная китайскими иероглифами{430}. Разночтения в ее переводе привели к тому, что разные ученые приписывали дворцу разное время существования и соответственно разных хозяев. Высказывалось мнение, что он был построен для китайского полководца Ли Лина, который попал в плен к сюнну в 99 году до н. э. Сыма Цянь писал: «Взяв в плен Ли Лина, шаньюй, будучи наслышан о славе рода [Ли], о храбрости и отваге [Ли Лина], отдал ему в жены свою дочь и возвысил в знатности»{431}.
Но надо отметить, что сюнну неоднократно пленяли выдающихся китайских военачальников, и нет никаких оснований думать, что они возводили для них особо роскошные дворцы. До наших дней дошло письмо, которое Ли Лин написал из плена, и то, как он описывает свою жизнь среди сюнну, не наводит на мысль о дворцах:
«Со времени моего подчинения и до сегодняшнего дня моя жизнь тягостная и трудная. Я остался один, огорченный и страждущий, весь день я не вижу, на чем остановить мой взгляд. Я не вижу ничего, кроме чуждых мне вещей: халаты из кожи, войлочный шатер для предохранения от ветра и дождя. Мясо козла и кислое молоко для утоления голода и жажды. Если я поднимаю мои глаза для того, чтобы разговаривать или смеяться, — что может меня развеселить?
Лед земли варваров плотен настолько, что он темный, пограничная область весьма холодная. Я слышу только шум мрачного ветра, который печально свистит. Уже на девятом месяце холодной осенью гибнут травы окружающих горных проходов. Ночью я не могу спать, я прислушиваюсь к тому, что делается вдали. Только свирели варваров звучат, и им в ответ доносится грустное ржание пасущихся лошадей, которые собираются в табуны. С четырех сторон идет шум из пограничных областей. По утрам я сижу и слушаю их и не чувствую, как падают мои слезы»{432}.
Другая гипотеза приписывает «Абаканский дворец» жившей на рубеже эр сюннуской принцессе Юнь — дочери шаньюя Хуханье I и китаянки Ван Чжаоцзюнь{433}. Наконец, третья (наиболее обоснованная, с точки зрения авторов настоящей книги) называет хозяином дворца самозваного китайского императора Лу Фана, которого сюнну довольно долго поддерживали в этом качестве (до 40 года н. э.). Поскольку жизнь в Поднебесной у Лу Фана не задалась и он перебрался к сюнну, то последние, раз уж они признали в нем китайского императора, должны были обеспечить его подобающими Сыну Неба условиями{434}.
* * *Быт сюнну отличался простотой и аскетизмом. В «Споре о соли и железе» один из спорщиков упрекает сюнну в том, что они не строят городов, не имеют продовольственных запасов, живут в плетеных шатрах, изготовляемые ими изделия просты, «их лошади не питаются зерном», а сами они «не соблюдают норм поведения». Однако его оппонент вступается за кочевников. Он говорит:
«У сюнну повозки и орудия лишены украшений из серебра и золота, из шелка и лака; они сделаны без излишеств, а [при их изготовлении] стремятся [только] к тому, чтобы они были прочны; что касается одежды из шелка, то у них нет установлений о [ношении] шелка с разноцветными узорами, плахт и юбок, круглых воротников; она сделана без изъяна, а [при ее изготовлении] стремятся [только] к тому, чтобы она была в полном комплекте. Мужчины не занимаются такой работой, как резьба по дереву и гравировка по металлу, [изготовление предметов, требующих] особого уменья, таким трудом, как [строительство] зданий дворцов, внутренних и внешних городских стен; женщины не выполняют такого труда, как [создание] прекрасных вышитых узоров и [предметов роскоши, требующих] необыкновенного уменья, такой работой, как [выделка] тонких или узорных шелков, прозрачной белой шелковой ткани. [Таким образом, лишняя] работа сокращена, а [изделия] годны к употреблению; их легко изготовить, но трудно испортить»{435}.
Надо сказать, что оба спорщика в данном случае были не вполне правы. Конечно, быт кочевников всегда склонен к простоте. Но тем не менее сюнну не были чужды декоративно-прикладного искусства: они изготавливали сами и заказывали в Китае разнообразные украшения из бронзы, серебра, кости и камня, декорировали свою керамику сложными орнаментами. Если рассмотреть находки сюннуского времени, сделанные археологами в некрополях одного только Северного Алтая, мы увидим десятки типов украшений. Женщины нашивали на свои головные уборы металлические бляхи и подвески; они носили серьги и бусы, диадемы, накосники, гривны… Их одежда была расшита бисером и пронизями, украшена разного рода декоративными булавками, бубенчиковиднымм подвесками, крупными бляхами из металла и небольшими — из камня и кости. На поясах могли быть ажурные бронзовые пряжки.
Мужчины украшали себя реже — бижутерией увлекался примерно каждый четвертый, — но делали они это примерно так же, как и женщины. В их могилах тоже встречаются бусы, серьги, гривны (иногда с крупными нагрудными подвесками). Очень популярны были маленькие металлические бляшки, которые нашивались на головной убор. И у большинства воинов-кочевников имелся кожаный пояс с металлической гарнитурой. Причем ранние сюнну чаще носили сравнительно простые пояса с обычной пряжкой и несколькими крепежными кольцами, а позднее вошли в моду пояса, обильно покрытые и функциональной, и чисто декоративной гарнитурой — она отражала социальный уровень своего владельца…{436}
