Гельмут Кенигсбергер - Средневековая Европа. 400-1500 годы
Стиль и язык подобных рассуждений со временем изменились, а сами аргументы утратили специфически религиозное содержание, но продолжали оставаться краеугольным камнем для всех, кто, вплоть до творцов американской Конституции, опасался чрезмерной концентрации власти и видел в разделении властей единственную надежную защиту от тирании. Инициаторы средневековых споров между церковью и государством добились главного: они заложили фундаментальную и жизненно важную западноевропейскую традицию – традицию поиска правовой защиты от тирании. Эта традиция требовала, чтобы любая политическая власть опиралась не только на прецедент или реальную силу, но имела бы рациональное оправдание.
Россия
После христианизации Киевская Русь переживала период процветания и стремительного культурного развития. Согласно летописи начала XI в., в самом городе Киеве было «больше сорока церквей, восемь рыночных площадей и бесчисленное множество жителей». В эпоху расцвета Киев вполне мог насчитывать порядка 20 тыс. жителей, что ставило его в один ряд с крупнейшими западноевропейскими городами того времени, кроме Константинополя.
Российские историки описывают эту эпоху как период феодализма. На деле это значит лишь одно: в обществе существовал класс крупных землевладельцев, которые происходили либо из скандинавского окружения князей, либо из круга вождей старых славянских племен; впоследствии их стали называть боярами. Однако их земли не являлись ленными владениями, а сами они не были связаны сложной системой договорных отношений господства и верности, что отличило феодализм Западной Европы. Крестьяне, вне сомнения, нередко страдавшие от притеснений богатых землевладельцев, в основном были свободными и могли селиться там, где хотели.
Если киевские великие князья, как они сами стали себя именовать, и заимствовали немало византийских придворных церемоний, то управление их обширными землями оставалось крайне примитивным как по византийским, так и по западным меркам. Устойчивость власти в значительной мере зависела от продолжения международной торговли предметами роскоши по Днепру, от способности великих князей защищать свои земли против азиатских кочевников и от готовности княжеского семейства Рюриковичей регулировать сложные правила династического наследования власти от старшего брата к младшему. Приблизительно к середине XII в. ни одно из этих условий более не существовало. Генуэзские и венецианские купцы перенесли свою торговлю из Черного моря в Средиземное. Кочевники из азиатских степей наносили сокрушительные поражения русским войскам, а князья Рюриковичи боролись друг с другом, пока наконец Киевская Русь вновь не распалась на самостоятельные княжества, объединение которых под властью правителей Киева было формальным и недолговечным.
Возвышение НовгородаСамым важным из этих княжеств было Новгородское. Князья Новгорода распространили свою власть далеко на северо-восток и северо-запад, и постепенно славянские поселенцы либо ассимилировали местные финно-угорские племена, либо вытеснили их в сравнительно узкую полосу земель вдоль восточного побережья Балтики – Финляндию и Эстонию. Упадок Киева позволил жителям Новгорода в 1136 г. объявить себя независимыми от княжеской власти. С тех пор Новгород фактически стал городской республикой с олигархическим управлением. Власть принадлежала небольшой группе боярских и богатых купеческих семейств – что во многом напоминало западно– и центральноевропейские города, однако было совершенно необычно для России. Новгород продолжал «приглашать» князей, но только на своих условиях. В конце XII в. немецкие купцы из Любека, незадолго до того основанного на Балтике порта, сделали Новгород восточной факторией в своей расширяющейся торговле между Востоком и Западом и тем самым обеспечили экономическое процветание этого русского города.
Русская церковьКак и в Латинской Европе, именно церковь поддерживала культурное единство обширной и политически раздробленной Киевской Руси. Сам Киев стал митрополией для всей Руси, а вскоре были основаны еще десять епархий. Все они признавали авторитет исключительно Константинопольского патриарха и, естественно, заняли сторону Византийской православной церкви, когда в 1054 г. произошел ее окончательный разрыв с Римом.
Предельная и строгая ортодоксальность стала отличительной чертой Русской церкви. Иначе и не могло быть. Русская церковь проводила богослужения на старославянском языке; на нем же писалась духовная литература. Однако на этот язык было переведено сравнительно небольшое число христианских текстов; огромный корпус разнообразнейших греческих и латинских теологических сочинений и практически все философские трактаты Античности, на которых основывалась эта теология, оставались практически неизвестными на Руси. Таким образом, «ренессанс», попытка возрождения утраченного более совершенного мира, был здесь немыслим. Поэтому Русь, приняв христианство и в этом смысле став европейской страной, имела совсем иные традиции интеллектуального и культурного развития, нежели Латинская Европа с ее крепнущей привычкой к исследованию, аргументированию и рационализации. На Руси, напротив, люди не считали, что стоит задаваться вопросами о том, что было признано всеми как истинная вера и непреложное учение. Более того, Русская церковь в силу своих византийских традиций признавала абсолютную власть князей над собою: принцип, отвергавшийся Римской церковью.
Понятно, что более тесные контакты с Западной Европой потенциально могли изменить эти традиции русской социальной жизни. Но события последующих столетий, обратившие энергию России на смертельную борьбу с монголами, а затем на выживание под монгольским игом, исключили подобные возможности.
Исламский мир
В середине IX в. исламский мир все еще сохранял единство, которое христианский мир утратил на века. Правда, Омейяды в Испании обладали политической независимостью, но и они признавали религиозный авторитет Аббасидских халифов в Багдаде. Сто лет спустя государство Аббасидов распалось. Слабые халифы оказались бессильны перед лицом вторжений тюркских «варваров» с севера. Тюркские племена стали селиться в пределах халифата, и в конце концов их военные вожди основали собственные династии в региональных королевствах. Конкретные ситуации складывались по-разному, но в целом это было типичное для истории средиземноморских и ближневосточных империй явление.
В X в. династия Фатимидов предприняла попытку возродить исламский мир подобно тому, как за 400 лет до этого Юстиниан добивался возрождения мира христианского. В отличие от Омейядов и Аббасидов, Фатимиды, возводившие свой род к Фатиме (дочери пророка), принадлежали к исмаилитской ветви шиитского ислама; свои завоевания они начали не с Аравии, Персии или Месопотамии, а с Северной Африки. Фатимиды привлекли на свою сторону несколько сильных берберских племен и с их помощью покорили Египет, основали новую столицу Каир и создали новый, шиитский, халифат в противовес суннитскому халифату в Багдаде. К середине XI в. они захватили прибрежные районы Аравии и Сирии, однако не смогли достичь Месопотамии. Более того, им не удалось обратить в шиизм суннитское большинство своего населения. Исламское единство так никогда и не было достигнуто.
Впервые со времен римского вторжения при Клеопатре Египет обрел независимость и сохранял ее вплоть до XVI в., когда был захвачен турками-османами. Впервые за много веков европейская торговля с Восточным Средиземноморьем стала расширяться. Константинополь все еще оставался крупнейшим торговым перекрестком между Востоком и Западом, но многие европейцы предпочитали теперь покупать восточные пряности и шелковые ткани в Александрии. В XI в. только из одного города Амальфи (Южная Италия) в Каир одновременно приезжали 200–300 купцов. Возрождение египетской торговли с христианской Европой привело к неожиданным последствиям: оно побудило арабских торговцев возвращаться из Индии через Красное море, а не через Персидский залив, как прежде. В результате центр экономической тяжести исламского мира стал вновь смещаться из Месопотамии в Восточное Средиземноморье.
Некоторое время египетский халифат Фатимидов представлял собой наиболее жизнеспособную часть исламского мира: в целом они проводили политику религиозной терпимости, их военный престиж был высок, а великолепие двора халифов в Каире вошло в легенды. Однако существенная часть военной силы, на которую могли рассчитывать халифы, имела иноземное происхождение – берберы из Африки, нубийцы из Судана, армяне и – в первую очередь и главным образом – турки-сельджуки.
Небольшие группы сельджуков, кочевого народа из Центральной Азии, уже давно проникали в Северную Персию и Армению; Аббасидские халифы Багдада использовали их как солдат и поселенцев. Но в XI в. количество турок, вторгшихся в эти области, непомерно возросло. Используя обычные преимущества кочевников: высокую боеспособность, подвижность и абсолютную безжалостность к оседлому населению, они создали обширную, хотя и аморфную, империю, простиравшуюся от Ташкента и Бухары через Персию и Месопотамию до Сирии и далее на юг до Иерусалима и Мертвого моря. Аббасидский халиф Багдада оставался религиозным главой суннитского ислама, но не имел почти никакой политической власти за пределами Багдада и Месопотамии. К концу XI в. поглощение Фатимидского Египта в результате могучего сельджукско-суннитского контрнаступления представлялось лишь вопросом времени: ведь у сельджукских военачальников и солдат уже был плацдарм в Каире. Но именно в это время в Восточном Средиземноморье возникла новая грозная военно-политическая сила. Крестоносцы, равно враждебные к сельджукам и к египетским Фатимидам, фактически перерезали сельджукам доступ в Египет и тем самым продлили жизнь Фатимидского халифата почти на целое столетие.
