Пайпс - Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924
Основную поддержку большевики получали не от народа в целом, не от «масс», но от аппарата коммунистической партии, который в течение гражданской войны разрастался не по дням, а по часам: к концу боевых действий в партии состояло от 600 000 до 700 000 человек. Люди набирались без тщательной проверки — необходимо было увеличить число управленческих кадров и укрепить рады армии. Партийцы были заведомо лояльны: в случае победы белых их ожидала кара, возможно смерть. Люди вступали в партию, поскольку членство давало привилегии и безопасность в обществе, где ужасающая нищета и насилие стали нормой жизни. Как все успешные революционеры, большевики создали клиентуру, кровно заинтересованную в сохранении существующего режима: они добивались этого, распределяя среди своих сторонников различные блага и рабочие места. Пользующиеся этой щедростью за чужой счет готовы были любой ценой предотвратить реставрацию монархии или установление демократии. Число их было относительно невелико — около трех миллионов, если считать вместе с иждивенцами, — однако в стране, где, кроме деревни, не осталось никакой формы организованной жизни, эти подчиняющиеся партийной дисциплине кадры являли собой большую силу.
* * *
Число потерь в русской гражданской войне практически невозможно установить. Данные, недавно полученные из архивов Красной Армии, свидетельствуют, что между 1918 и 1920-м в боях погибло 701 847 человек (не считая тех, кто пропал без вести или не вернулся из плена360). К этим цифрам следует прибавить число потерь, понесенных при подавлении крестьянских восстаний, по некоторым оценкам — около четверти миллиона человек (см. ниже). В целом потери, понесенные Красной Армией в гражданской войне, составляли примерно три четверти от потерь, понесенных русской армией во время Первой мировой (оцениваемых в 1,3 млн человек). Потери белых подсчитать еще труднее: один российский демограф определяет их в 127 000361.
К потерям в бою следует прибавить жертвы эпидемий, а также умерших от недоедания, холода и самоубийц: по некоторым данным, эпидемии унесли около 2 млн жизней362. Известно также, что 91% жертв гражданской войны составили гражданские лица363.
Боевые потери и потери мирного населения затронули в основном Великороссию, контролировавшуюся в течение гражданской войны большевиками. Территории, частично или полностью находившиеся под контролем белых (Северный Кавказ, степные районы Средней Азии, особенно Сибирь), испытали приток населения364.
Наконец, к потерям населения, которые понесла Россия в результате гражданской войны, следует прибавить тех, кто эмигрировал за рубеж; число их составляет от полутора до двух миллионов. Основная масса беженцев направилась в Германию и Францию, каждая из этих стран приняла по 400 000 человек. Примерно 100 000 человек нашли прибежище в Китае365.
Русская эмиграция отличалась от эмиграции времен французской революции. 51% французских эмигрантов составляли представители низших слоев, 25% — духовенство, 17% — аристократия366. Большинство русских эмигрантов были чиновниками, представителями свободных профессий, купцами, интеллектуалами. Они составляли в свое время основу предреволюционной российской правящей европеизированной элиты. Кроме того, в то время как большинство французских эмигрантов вернулось впоследствии домой, русские этого не сделали: за небольшими исключениями, они оканчивали дни за рубежом. Их потомство ассимилировалось. Для России поэтому эмиграция стала невосполнимой утратой.
Российская эмиграция вывезла с собой политические убеждения и разногласия. Монархисты тяготели в сторону Германии, где налаживали связи с нарождающимся национал-социалистическим движением и вносили в него антикоммунистические настроения. В 1920 году во время русско-польской войны некоторые представители правой эмиграции стали просоветскими. С точки зрения лидера этого направления Н.В.Устрялова, восстановление России как «могучего и целостного» государства являлось высшим приоритетом: в той мере, в какой большевики, несмотря на все их грехи, стали носителями русской государственности, они должны были рассчитывать на поддержку всех русских, и долг эмигрантов был вернуться назад и помочь им переделать страну. Ленин отнесся к этому движению, известному под названием «Смена вех», как к небесполезному и оказал ему финансовую поддержку. Устрялов и некоторые из его «национал-большевистских» последователей вернулись в Россию: их терпели недолго, большинство из них ждала насильственная смерть.
Эсеры и меньшевики пошли в эмиграции своим путем. Хотя и критически относясь к коммунизму, они отвергали возможность вооруженного противостояния на том знакомом уже основании, что оно послужит сплочению масс в поддержку режима, который, будучи предоставлен сам себе, уступит со временем место здоровым демократическим силам. Они уповали на естественную эволюцию коммунизма в сторону социализма и демократии.
Либералы пережили в эмиграции раскол. Милюков примкнул к социалистам, в то время как основная масса его соратников по партии желала продолжать в той или иной форме сопротивление коммунистическому режиму. Петр Струве, изолировавшийся ото всех политических течений, но национально-либеральный по убеждениям, призывал эмигрантов сосредоточиться на сохранении русской национальной культуры вплоть до того дня, когда родина станет свободной. Он не признавал за коммунизмом возможности эволюционировать: вследствие специфического взаимоотношения политики и экономики в Советской России, считал он, «эволюция большевизма будет условием и сигналом для революции против большевизма»367.
Ветераны русской белой армии держались в стороне от этих разногласий, хотя вследствие враждебного отношения социалистов и лево-либералов к их борьбе они приблизились к правым монархистам. Врангель обосновался в Югославии, где и умер в 1928 г. Деникин закончил свои дни в Соединенных Штатах.
Многие русские верили, подобно Струве, что основной задачей и национальной миссией диаспоры было поддержание русской культуры. При финансовой помощи чехословацкого и югославского правительств они развернули энергичную культурную деятельность, создавая университеты, школы, научные институты, издавая книги, журналы и газеты. В 1920 г. за рубежом появилось 138 новых газет на русском языке; только в Берлине выходило 58 русских ежедневных и периодических изданий368. Русские писатели, музыканты и художники, многие из которых пользовались мировой известностью, зачастую в невыносимо тяжелых условиях продолжали заниматься творчеством. На десятой годовщине большевистского переворота Владимир Набоков обратился к эмигрантскому сообществу как хранитель истинной России: «Мы волна России, вышедшей из берегов, мы разлились по всему миру, — но наши скитания не всегда бывают унылы... и хотя нам кажется иногда, что блуждают по миру не одна, а тысяча тысяч России, подчас убогих и злобных, подчас враждующих между собой, — есть, однако, что-то связующее нас, какое-то общее стремление, общий дух, который поймет и оценит будущий историк.
И заодно мы празднуем десять лет свободы. Такой свободы, какую знаем мы, не знал, быть может, ни один народ. В той особенной России, которая невидимо нас окружает, живит и держит нас, пропитывает душу, окрашивает сны, — нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и нет власти, кроме нашей собственной совести. Мы о ней можем все сказать, все написать, скрывать нам нечего, и никакая цензура нам не ставит преграды. Мы свободные граждане нашей мечты»369.
ГЛАВА 3
КРАСНАЯ ИМПЕРИЯ
Первая в Российской империи перепись населения, проведенная в 1897 г., показала, что ее население (за исключением Великого княжества Финляндского) составляло 126 млн человек*. Численность русских при этом зависела от того, как было определено само понятие «русский». Царское правительство объединяло под этой категорией три группы славян, которые в двадцатом столетии были признаны отдельными народами: собственно русских, или «великороссов» (56 млн); украинцев, или «малороссов» (22 млн); и белорусов (6 млн). Вместе они составили две трети населения империи**. Если бы к украинцам и белорусам отнеслись тогда как к отдельным народам, русское (или, точнее, русскоязычное) население осталось бы в меньшинстве и составило 41,2%. Именно для того, чтобы скрыть этот нелицеприятный факт, царский режим и подавлял с такой примерной жестокостью украинский национализм, вплоть до запрета издавать печатную продукцию на украинском языке.
* Данная глава представляет собой краткое изложение моей книги «Образование Советского Союза: коммунизм и национализм, 1917—1923», впервые опубликованной в США в 1954 г.; пересмотренное издание было выпущено десятью годами позднее. Эта работа опиралась на обширную документацию, вполне достаточную для моего исследования, за исключением новых материалов, ставших доступными после 1964 г. и заставивших меня пересмотреть некоторые положения.
