Кирилл Резников - Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра
Преподобному Фёдору вторит Конрад Буссов, служивший наёмником у царика. Он пишет, что в его появлении участвовали люди, близкие к Мнишеку, и болотниковцы. Первые нашли «у одного белорусского попа в Шклове... школьного учителя, который по рождению был московит, но давно жил в Белоруссии, умел чисто говорить, читать и писать по-московитски и по-польски. Звали его Иван... Это был хитрый парень. С ним они вели переговоры до тех пор, пока он, наконец, не согласился стать Димитрием. Затем они научили его всему и послали в Путивль с господином Меховецким». Мацей Меховецкий, ветеран похода первого самозванца, занимал важнейшее место в интриге. Маскевич пишет, что Меховецкий как-то увидел человека, «телосложением похожего на покойника, решился его возвысить, и стал разглашать в народе, что Димитрий ушел от убийственных рук Москвитян». Он «воскресил» Дмитрия: «зная все дела и обыкновения первого Димитрия, заставлял второго плясать по своей дудке».
О еврействе самозванца. Иезуит Каспар Савицкий, обративший в католичество Отрепьева, в своем дневнике сообщает, что первый «Дмитрий» имел при себе крещёного еврея по имени Богданка, коего употреблял для сочинения писем на русском языке. По смерти «Дмитрия» этот человек бежал в Литву, в Могилев, где «один протопоп... принял его в дом свой, поручил ему в заведывание находящуюся при его церкви русскую школу, и обращался с ним как с другом и приятелем. Но Богданка отплатил неблагодарностью за гостеприимство протопопа, и домогался преступной связи с его женою; потому протопоп приказал высечь его и выгнал из своего дома». Богданка надумал назваться Дмитрием, но недалеко от русской границы, куда пробирался, был принят за лазутчика и взят под стражу. Вины за ним не нашли, его отпустили, и он ушел в землю Северскую, в город Стародуб.
Три автора — о. Федор, Буссов и Савицкий — утверждают, что самозванец учительствовал в Могилеве, а потом объявил себя царем Дмитрием. При этом о. Фёдор не пишет о его происхождении, у Буссова он московит Иван, у Савицкого — выкрест Богданка. О. Фёдор жил в тех местах, где учительствовал самозванец, Буссов у него служил, а Савицкий его вообще не знал. Секретарь Богданка у первого ««Дмитрия» не служил, но был думный дьяк Богдан Сутупов, бежавший после его гибели и ставший окольничим и дворецким у второго «Дмитрия». Если среди переписчиков в царской канцелярии и был крещёный еврей, Савицкий, приехавший на свадьбу царя и занятый переговорами, вряд ли его видел. Сведения о Богданке патер скорее всего получил от других иезуитов.
Часто пишут, что Карамзин знал о еврействе Лжедмитрия II. На самом деле историк высказывается осторожно: «... разумел, если верить одному чужеземному историку, и язык еврейский, читал Тальмуд, книги раввинов, среди самых опасностей воинских». Карамзин ссылается на книгу Станислава Кобержицкого, опубликованную в 1655 г. Польский историк сообщает, что после гибели царика в его вещах были найдены библия, талмуд на еврейском языке и кожаные ящики на ремнях, привязываемые ко лбу во время молитвы. Автор не указал источник сведений. Во время Смуты ему не было и десяти лет. В «Истории Димитрия... и Марины Мнишек», приписываемой Мартину Стадницкому, сообщается, что после гибели царика в его вещах нашли Талмуд, еврейские письмена, и бумаги, написанные на еврейском. «История» Стадницкого представляет компиляцию 60-х годов XVII в. и содержит сведения, нередко недостоверные.
О талмуде есть запись в «Дневнике похода Сигизмунда III в Россию в 1609 г», который вели секретари короля. Там сказано, что когда царик сбежал из Тушина, «у него после побега нашли талмуд». Стоит отметить крайнюю неприязнь к царику секретарей короля. Они рисуют его презренным негодяем: «...он человек ничтожный, необразованный, без чести и совести, страшный хульник, пьяница, развратник... ни сам не придумает ничего дельного, ни советов не принимает, не бывает ни на каком богослужении, о поляках... ничего хорошего не думает и не говорит, и если бы имел силу и возможность, то всех их истребил бы». Еврейство добавляет чёрных красок в этот портрет. Наёмники, знавшие царика лично — Ян Сапега, Йозеф Будило, Миколай Мархоцкий и Конрад Буссов, — ничего о его еврействе и талмуде не пишут.
До воцарения Романовых из русских о еврействе самозванца писал лишь новгородский митрополит Исидор. Зато в грамотах царя Михаила Романова европейским монархам всегда присутствует история Смуты с указанием, что после гибели «вора еретика» Гришки Жигимонт король и паны-рада «нашли другого вора родом жидовина, называючи ево Царем Дмитрием». Подобные сообщения повторяются на протяжении десяти лет, начиная с извещений о восшествии на престол Михаила Фёдоровича, отправленных в 1513—1515 гг. императору Матвею в Вену, штатгальтеру Голландии принцу Морису Оранскому и королю Франции Людовику XIII, и вплоть до трактата о дружбе и торговле, заключенного с королем Англии Яковом I (1623).
Из современных историков версию о еврейском происхождении Лжедмитрия II поддержал Р.Г. Скрынников. Он писал: «Иезуиты... утверждали, что имя сына Грозного принял некий Богданка, крещёный еврей, служившим писцом при Лжедмитрии I... После восшествия на престол в 1613 году Михаил Романов официально подтвердил версию о еврейском происхождении Тушинского вора... Филарет Романов долгое время служил самозванцу в Тушине и знал его очень хорошо, так что Романовы говорили не с чужого голоса... После гибели Лжедмитрия II стали толковать, что в бумагах убитого нашли Талмуд и еврейские письмена... Смута все перевернула. Лжедмитрии I оказался католиком. "Тушинский вор" — тайным иудеем». Со Скрынниковым согласен его ученик, И.О. Тюменцев, автор монографии о движении Лжедмитрия II. Здесь следует указать, что Филарет с 1611 по 1619 г. находился в польском плену и не участвовал в составлении царских грамот. В «Новом летописце», составленном с санкции патриарха Филарета в 1620-е гг., о Воре сказано: «Тово же Вора Тушинского... отнюдь никто ж не знавше; неведомо откуды взяся. Многие убо, узнаваху, что он был не от служиваго корени; чаяху попова сына иль церковного дьячка, потому что Круг весь Церковный знал».
Скрынников отвергает мысль, что «шкловского бродягу называли евреем, чтобы скомпрометировать»: ведь в 1613 г. Лжедмитрий II был мёртв, и «надобности в его дискредитации не было». Но дело было не в самозванце — московская дипломатия выступала против Сигизмунда. В грамоте принцу Оранскому о нём сказано прямо: «Сигизмунд послал жида, который назвался Дмитрием царевичем». Семь лет польский король пытался оружием посадить на московский престол сына Владислава. Королевич не отказался от претензий на престол и после заключения перемирия (1618). Находясь под угрозой польского вторжения, Кремль делал все возможное, чтобы показать свою правоту правителям Европы. Сигизмунда обвиняли в нарушении крестного целования о мире, заключенном в 1601 г., в поддержке чернокнижника Гришки Расстриги и в приводе «жидовина» Богданки.
Особо следует сказать о портрете Лжедмитрия II. Портрет этот можно увидеть в большинстве статей о самозванце. На нем изображен темноглазый и горбоносый человек в шапке с пером. Скрынников посчитал портрет важным доказательством. В 1988 г. он писал: «Сохранилась польская гравюра XVII века с изображением самозванца. Польский художник запечатлел лицо человека, обладавшего характерной внешностью. Гравюра подтверждает достоверность версии о происхождении Лжедмитрия II, выдвинутой Романовыми и польскими иезуитами». Позже выяснилось, что гравюра взята из книги «Древнее и нынешнее состояние Московии», вышедшей в Лондоне в 1698 г. В последнем издании книги «Три самозванца» (2007) Скрынников пишет о гравюре уже по-другому: «Может ли гравюра помочь вопросу о происхождении самозванца? Вряд ли. Портрет XVII века изображает восточного владетельного князя, никакого отношения к русской истории не имеющего».
Нет сомнений, что царик имел славянскую внешность и говорил как природный русский. Иначе он не подошел бы на роль царя Дмитрия и не продержался в ней четыре года. Никто из лично знавших его поляков (легко различавших евреев) и русских (различавших чужой акцент) не заподозрил его в еврействе или в том, что он не московит.
Стоит заметить, что в XVII в. среди евреев Речи Посполитой не было людей, говоривших без акцента по-русски. Между собой евреи говорили на идише, а с иноверцами общались на польском или на местном западнорусском диалекте, причем с сильным акцентом. Даже немногие евреи, принявшие православие (обычно принимали католичество), переходили на местное украинское или белорусское наречие, но не на русский язык. Нет сообщений и о крещении шкловского учителя, хотя в те времена это было заметным событием.
Очевидно, что самозванец не походил на еврея ни внешне, ни по языку. Но, если верить польским авторам, он исповедовал или изучал иудаизм и мог читать на иврите. Скорее всего, шкловский учитель был из жидовствующих. Русские жидовствующие, многочисленные в Новгороде в начале XVI в., были разгромлены Иваном III. Многие бежали в Литву, где слились с евреями, другие — на российскую украйну, в полусвободное пограничье. Здесь могли осесть деды и бабки самозванца. Ересь они скрывали, но глубоко изучали Священные Писания. Один из потомков ушел в Литву и стал учительствовать. Грамотность и знание Библии приносили ему скудный достаток, пока прелести попадьи не довели до беды и он не оказался на улице. Там, усмотрев внешнее сходство с убитым в Москве царем, его подобрал пан Меховецкий.
