Георгий Суданов - 1812. Всё было не так!
«Всякому известно, кто только имеет крепостных служителей, что род людей сих обыкновенно недоволен господами. Если правительство вынуждено будет оставить столицу, то прежде, нежели б могло последовать нашествие варваров, сии домашние люди, подстрекаемые буйными умами, без всякого состояния и родства здесь живущими, каковых найдется здесь весьма довольно, в соединении с чернью все разграбят, разорят, опустошат».
Будущий декабрист В.И. Штейнгель, вступивший в 1812 году в ополчение, отмечал, что «в одной Москве девяносто тысяч одних дворовых, готовых взяться за нож, и первыми жертвами будут наши бабушки, тетушки, сестры».
Соответственно набор в ополчение строго «фильтровался», и ополченцев не спешили вооружать.
* * *Ратниками ополчения могли быть помещичьи крестьяне, но они не имели права вступать в ополчение добровольно. Как отмечает В.И. Бабкин, «ратник ополчения расценивался только как «дар» помещика, вносимый для защиты Отечества». На эту тему было даже сделано особое пояснение:
«Вызов желающих [послужить] на пользу Отечества не может распространяться <…> на дворовых людей и помещичьих крестьян, коими непосредственно располагают их владельцы, и от их воли зависит объявлять всякое пожертвование ко благу общему».
Впрочем, такие добровольцы были известны (например, некий Иван Коньков, принадлежавший помещице Мининой), но их за это объявляли «беглыми», возвращали владельцам и сурово карали.
Русские ополченцы
М. Голденков подчеркивает:
«Патриотизм простолюдинов без барского одобрения, как видим, не только не поощрялся, но даже наказывался».
Крепостники-помещики в основном отправляли в ополчение (подчеркнем – отправляли силой) лишь тех своих крестьян, которые либо были беспробудными пьяницами, либо от которых в поместье просто не было никакого толку. В связи с этим при приеме ратников предлагалось не браковать «ни в рост, ни в чем, был бы только здоров».
В Московской губернии, как отмечает В.И. Бабкин, разрешалось принимать в ополчение даже кривых, «только не на правый глаз, были бы целы пальцы».
Владелец тысяч крестьян граф В.Г. Орлов предписывал управляющему Усольской вотчиной:
«Наблюдать очередь, между крестьянами в рекрутстве поставленную, пьяниц, мотов, непрочных для вотчины отнюдь не беречь, хотя бы и очереди не было».
Теоретически люди, представленные в ополчение, должны были быть снабжены одеждой по установленной форме, оружием и провиантом на три месяца. Но это делали далеко не все. Например, князь П.В. Мещерский «пожертвовал» 23 ратника без всякого обмундирования, в одной собственной одежде. Он же передал в ополчение истощенных лошадей для конного полка.
«Патриотический» подход, нечего сказать…
* * *Как известно, набор ополчения был объявлен в ближайших к театру военных действий 16 губерниях России, разделенных на три округа. Одновременно с этим в этих 16 губерниях шел сбор средств на ведение войны.
Военный историк М.И. Богданович делает следующую оценку:
«На основании имеющихся недостаточных сведений о пожертвованиях, сделанных шестнадцатью губерниями, участвовавшими в Ополчении 1812 года, оказывается общая сумма приношений свыше тридцати шести миллионов рублей; но можно безошибочно положить, что каждая из губерний, входивших в состав первых двух округов, пожертвовала не менее 4 миллионов рублей, а Санкт-Петербургская, Московская, Смоленская и Тульская губернии – гораздо более; из числа же губерний третьего округа Пензенская пожертвовала до 21/2 миллиона, а прочие, за исключением Казанской и Вятской, – до 11/2 миллиона рублей. По этому приблизительному расчету, губернии, выставив 220 тысяч ратников, пожертвовали деньгами, припасами и поставками около шестидесяти миллионов рублей».
Относительно численности ополчения имеются и другие цифры.
Например, советский историк П.А. Жилин пишет:
«Общее число ополченцев всех трех округов составило 192 976 человек. Из почти 200-тысячной армии ополченцев 147 тысяч человек принимали непосредственное участие в борьбе с противником в период пребывания Наполеона в Москве».
По подсчетам В.И. Бабкина, всего в России «в течение нескольких недель была создана ополченческая армия численностью в 420 297 человек».
А вот по информации Н.А. Троицкого, «присоединились к регулярной армии и начали боевые действия больше 120 тысяч ополченцев», остальные же «оставались в резерве и выполняли очень важные охранные функции».
Как видим, цифры весьма разнятся и (особенно у советских историков) большого доверия не вызывают.
По свидетельствам очевидцев, значительная часть взятых в ополчение была «по старости и состоянию здоровья совершенно негодна к военной службе». Было много людей в возрасте 50–60 лет и при этом «в струпьях и слабости сил». Ратники не имели ни шапок, ни сапог. О достойном вооружении вообще говорить не приходится…
Матвеев – ратник 1-й дружины Санкт-Петербургского ополчения
Например, ратники Московского ополчения по Можайскому уезду получили всего 5 ружей, 4 пистолета, 34 сабли, 1600 пик и 11 никуда не годных пушек; по Коломенскому уезду – 9 ружей, 29 сабель, 11 тесаков и 485 пик. И так по всем уездам.
К сожалению, и настоящих добровольцев в ополчении практически не было. Например, будущий декабрист Д.И. Завалишин записал слова одного из таких «добровольцев»:
«Вот если бы, господа, вы нам тогда сказали, что будет сбавка службы, да не будут загонять в гроб палками, да по отставке не будешь ходить с сумой, да детей не будут бесповоротно брать в солдаты, ну, за это бы и мы пошли».
Вот такие были в 1812 году «могучие патриотические силы народных масс». Да и трудно было бы ожидать чего-то иного от совершенно бесправных людей, практически рабов.
* * *Следует отметить, что губернии, не вошедшие в число шестнадцати «избранных», делали пожертвования деньгами, провиантом и т. д.
Генерал М.И. Богданович утверждает:
«Из дошедших до нас сведений об этой славной эпохе можно заключить, что приношения губерний, не вошедших в состав трех округов ополчения, простирались на сумму не менее 25 миллионов рублей. Но как многие из пожертвований в натуре не оценены и даже не помещены в имеющихся ведомостях, то нет сомнения в том, что эти поставки вместе с денежными приношениями превышали показанное число, по крайней мере, в полтора раза».
Этот же военный историк делает окончательный вывод:
«Следовательно, Россия, несмотря на несколько наборов, сделанных в продолжение 1811 года и первой половины 1812 года, несмотря на разорение неприятелем многих областей империи, <…> принесла на пользу общую не менее ста миллионов рублей».
Н.А. Троицкий называет аналогичную цифру:
«В целом же население страны пожертвовало 100 млн рублей, то есть сумму, равную всем военным расходам империи на 1812 год по государственному бюджету».
Подобные цифры выглядят весьма серьезно, но не стоит забывать, что деньги на войну давали в основном богатые купцы и помещики. Но, жертвуя миллионы, они их тут же возвращали, «ходко и втридорога сбывая свои товары». Ко всему прочему процветало невиданное воровство, и якобы собранные для нужд армии миллионы уходили куда угодно, но не в армейские кассы.
В этом смысле просто вопиющий случай приводит в своих «Записках» генерал А.П. Ермолов. По его словам, генерал Н.О. Лаба, главный провиантмейстер армии, докладывал военному министру, что в Велиже был сожжен склад, в котором содержалось несколько тысяч четвертей овса и 64 000 пудов сена. Все это якобы было сделано с похвальным намерением лишить противника возможности воспользоваться всем этим. Но потом выяснилось, что все это обман, совершенный с целью наживы: склад сожгли пустой, а деньги из казны были положены в карман. По этому поводу боевой генерал Ермолов сказал, что «за столь наглое грабительство достойно бы вместе с магазином сжечь самого комиссионера».
Подобных случаев было великое множество. Это дало историку Е.В. Тарле полное право написать следующие горестные слова:
«Интендантская часть была поставлена из рук вон плохо. Воровство царило неописуемое».
Что же касается радикального предложения генерала Ермолова, то оно было бесполезно: нельзя же было, как пишет Е.В. Тарле, «сжечь все провиантское ведомство в полном составе».
* * *В 1812 году крепостное крестьянство составляло 23 млн человек, или около 44 % населения империи.
Условия жизни большинства крепостных были просто чудовищными, и, говоря о народном патриотизме в 1812 году, многие историки, как пишет А.И. Михайловский-Данилевский, «активно замалчивают реалии крепостного права, всячески стараясь его приукрасить».
