Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Еврейский момент генеалогии Ленина ЦК РКП(б) распорядился держать в строгом секрете. Хотя Елизарова и резко возражала против такого решения, но как член партии вынуждена была ему подчиниться. Однако совсем смириться с такой, по ее мнению, несправедливостью она не могла, и 28 декабря 1932 г. направила письмо Сталину, в котором настаивала на предании гласности всех документов о еврейских родственниках Ленина и последующем их использовании при подготовке его научной биографии. В ответ вождь, сославшись на неблагоприятную политическую ситуацию, приказал Елизаровой о своем архивном открытии молчать «абсолютно». Но та, продолжая оставаться при своем мнении, через два года вновь обратилась к Сталину. «Вообще же, я не знаю, — недоуменно сетовала она, — какие могут быть у нас, коммунистов, мотивы для замолчания этого факта. Логически это из признания полного равноправия национальностей не вытекает»[428]. Однако теперь, после прихода к власти в Германии нацистов, которые давно мусолили в своей пропаганде слухи о еврейском следе в происхождении Ленина, Сталин еще более утвердился в намерении во что бы то ни стало сохранить семейную «тайну» учителя, тем более что круг посвященных в нее с каждым годом сужался. В 1935 году умерла неугомонная А.И. Ульянова-Елизарова, через два года не стало М.И. Ульяновой, которая, правда, считала, что о еврейских корнях Ленина народу можно будет сообщить лет через сто. В 1938 году расстреляли Рыкова и Аросева, а в 1939-м умерла Крупская. Когда в 1942 году вышла наконец в свет первая научная биография Ленина, то в ней о его национальном происхождении вообще ничего не говорилось[429]. Тогда многонациональная страна, переживая годину тяжких испытаний, вопреки предсказанию Гитлера, не развалилась, подобно колоссу на глиняных ногах, а выстояла и в конечном счете победила, что Сталин потом использовал в пропаганде как практическое доказательство правильности его предвоенной внутренней политики, в том числе и идеологической.
В формирование того пропагандистского курса немалый вклад внес Л.3. Мехлис, «без лести преданный» порученец вождя. Занимая после Б.М. Таля пост заведующего отделом печати и издательств ЦК, он, например, в октябре 1937 года обратился в секретариат ЦК по поводу того, что на Украине, в отличие от других союзных республик, не издавалось ни одной республиканской газеты на русском языке, а из 12 областей этой республики только одна Донбасская имела русскоязычную газету. Учитывая то, что в восточных и южных регионах УССР проживало много русских, ЦК ВКП(б) по предложению Мехлиса распорядился начать с 20 декабря в Киеве выпуск всеукраинской, а в Харькове, Николаеве, Днепропетровске и Одессе — областных ежедневных газет на русском языке[430]. Нечто подобное, причем в более явных и сугубо директивных формах, происходило и в многонациональной Красной армии. Добиваясь лучшей управляемости ее боевыми частями и более эффективного взаимодействия между ними, 7 марта 1937 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление о расформировании национальных частей, появившихся еще в период гражданской войны. А 6 июля 1940 г. вышло решение политбюро «Об обучении русскому языку призывников, подлежащих призыву в Красную Армию и не знающих русского языка»[431].
Понимая, что подобные шаги могут быть восприняты номенклатурой из числа коренного населения республик как проявление великодержавия центра, Сталин старался уравновесить их мерами, демонстрировавшими «националам» его готовность сдержать рост великорусского шовинизма. 6 декабря 1940 г. по его настоянию политбюро распорядилось срочно исправить «негодное положение», которое заключалось в том, что «многие руководящие партийные и советские работники» в союзных и автономных республиках не знают и не изучают язык коренной национальности[432]. В то же время, пытаясь в преддверии новой войны как можно сильнее сплотить вокруг русского центра национальные окраины своей империи, Сталин шел на самые жесткие шаги в борьбе с сепаратизмом, хотя его проявления носили не столько реальный, сколько потенциальный характер. Особую озабоченность у него всегда вызывали «происки» буржуазных националистов, действительных и мнимых, на все той же Украине, второй по значению после России республики в составе СССР.
До конца 20-х годов, когда Сталин еще не обладал всей полнотой власти в стране, его политика в отношении этой республики носила сложный многовекторный характер и была в зависимости от развития политической ситуации подвержена определенным колебаниям. Если весной 1923-го, после XII съезда РКП(б), Сталин благословил уже упоминавшийся выше курс на «коренизацию» кадров на Украине («украинизацию»), то спустя два года, в апреле 1925-го, он добивается назначения на пост генерального секретаря ЦК КП(б)У своего преданного клеврета Л.М. Кагановича, которого напутствовал указанием призвать к порядку не в меру увлекшихся самостийностью украинских товарищей[433]. Очень скоро наместник вождя, установив контроль над аппаратом власти республики, повел решительное наступление на набиравший силу украинский национализм, имевший в номенклатурных структурах довольно влиятельных приверженцев. Одним из них был А.Я. Шумский — нарком просвещения республики, входивший в состав ЦК КП(б)У и его оргбюро. Осенью 1925 года он, приехав в Москву, добился аудиенции у Сталина, в ходе которой, обвинив Кагановича в грубости и провоцировании «серьезного конфликта» в украинском руководстве, потребовал его отзыва из Украины. Избрав для себя на сей раз роль третейского судьи, находящегося над схваткой, Сталин вынужден был, с одной стороны, несколько умерить административный пыл своего наместника в Харькове, признав при этом, что «целый ряд коммунистов на Украине не понимают смысла и значения» «широкого движения за украинскую культуру и украинскую общественность», но с другой — не упустил случая одернуть Шумского, «серьезным» ошибкам которого посвятил большую часть своего письма, направленного 26 апреля 1926 г. «тов. Кагановичу и другим членам ПБ ЦК КП(б)У». В нем Шумский обвинялся в стремлении насильственно украинизировать русских рабочих, составлявших значительную часть городского населения республики, а также порицался за поддержку той части украинской интеллигенции, которая выступала за культурную «самостийность» Украины, и особенно писателя-коммуниста Н.Г. Хвылевого, выдвинувшего лозунг «Геть вiд Москвы»[434].
Письмо Сталина отнюдь не потушило конфликт в украинском руководстве, скорее наоборот, — только подлило масла в огонь антагонизма между Шумским и Кагановичем. Последний от имени украинского «руководящего ядра» (Г.И. Петровского, В.Я. Чубаря и др.) направил ответ Сталину, в котором заверил вождя, что заявление его оппонента о «системе зажима» критики абсолютно беспочвенно и «вызывает… чувство негодования против человека, посмевшего выступать… в качестве уполномоченного… от имени политбюро».
Вместе с тем Каганович, чтобы умерить недовольство националистически настроенной части ЦК КП(б)У, вынужден был уделять впредь больше внимания проблеме «украинизации». 12 мая он выступил на заседании украинского политбюро с докладом, в котором похвастался успехами в этом деле. Тем не менее раздоры в украинском руководстве не прекращались, они то затухали на время, то разгорались с новой силой, о чем Каганович регулярно информировал Москву. В конце концов в феврале 1927 года он добился от центра снятия Шумского с должности наркома просвещения и его перевода на работу в Ленинград. Только после этого Кагановичу удалось отменить республиканский закон о главенстве украинского языка. Тем не менее сменивший Шумского на посту наркома просвещения республики Н.А. Скрыпник., подобно своему предшественнику, пытался не на словах, а на деле защищать политику «украинизации», за что в декабре на XV съезде партии был подвергнут критическому разносу. Последовавшие в ответ оправдания Скрыпника только усугубили его положение, превратив в мишень саркастических колкостей выступившего на этом форуме Ю. Ларина. Тот, будучи поддержан Кагановичем, назвал Скрыпника «очень опасным конкурентом для римского папы», известного своей претензией на непогрешимость[435].
Тем временем, готовясь посредством политического «великого перелома» прибрать к рукам все бразды правления в центре и потому будучи заинтересованными в поддержке регионов, Сталин вынужден был еще раз продемонстрировать украинской партийной элите добрую волю. 24 мая 1928 г., уступая давлению противников Кагановича в украинском руководстве, он одобрил постановлением политбюро решение республиканского правительства об обязательном изучении служащими всех предприятий и организаций Украины, в том числе и союзного подчинения, украинского языка и ведении на нем всей служебной переписки. А вскоре Сталин сделал еще один подарок украинской номенклатурной верхушке: нелюбимый ею за свои откровенно сатрапские методы руководства Каганович был убран из республики. Летом Сталин отозвал его обратно в Москву, где концентрировал преданных ему людей, готовясь нанести решающий удар по Бухарину, Рыкову и другим «правым». 12 июля Каганович был назначен секретарем ЦК ВКП(б) и в последующие два года, не жалея сил и здоровья, безоговорочно поддерживал Сталина в проведении массовой коллективизации сельского хозяйства и в борьбе с бухаринской оппозицией, заслужив тем самым не только признательность вождя, но и особые знаки внимания с его стороны: 10 ноября 1930 г. было принято специальное постановление политбюро о поддержании расстроенного из-за напряженной работы здоровья Кагановича, который обязывался пройти курс лечения в Германии и «строго соблюдать предписанный врачами режим (обед не позже 5 часов, отдых до обеда — 1/2 часа, после обеда — 1 1/2 часа)». Одновременно жене Кагановича, Марии Марковне, давалось партийное поручение «иметь строгое наблюдение» за мужем и о случаях нарушения им предписанного политбюро режима «немедленно сообщать в ЦК»[436].
