Евгений Марков - Славянская спарта
— Теперь сейчасъ и князь будетъ! — съ нѣкоторымъ благоговѣніемъ сказалъ Божо, сдѣлавшись вдругъ необычно серьезнымъ и взволнованно оправляя свой костюмъ. Князь дѣйстви*тельно не заставилъ себя ждать. Скоро показалась на крутомъ спускѣ горы, не доѣзжая села Кокети, красивая вѣнская коляска, запряженная парою сѣрыхъ рысаковъ. Три пѣшихъ перянника въ красныхъ гуняхъ, съ ружьями въ рукахъ, шли впереди, три — позади коляски.
Еще одинъ красный воинъ возсѣдалъ на козлахъ, рядомъ съ кучеромъ. Князь Николай сидѣлъ одинъ на заднемъ сидѣньѣ коляски, разодѣтый въ свой яркій многоцвѣтный нарядъ, весь въ золотѣ, въ звѣздахъ, въ крестахъ, широкоплечій, могучій, но вмѣстѣ съ тѣмъ сіяющій своею привѣтливою доброю улыбкою. На шеѣ у него былъ русскій бѣлый георгіевскій крестъ, не знаю, второй или третьей степени. Мнѣ кажется, что и Георгій первой степени былъ бы вполнѣ умѣстенъ на груди этого вождя племени-героевъ, чтобы въ его лицѣ былъ увѣнчанъ высшимъ знакомъ военной доблести весь- этотъ идеально-храбрый и идеально-доблестный народъ…
Противъ князя, на передней лавочкѣ, сидѣлъ сѣдоусый суровый воевода, сухой и высокій, — тесть его Петаръ Вукотичъ, — знаменитый побѣдитель Дервиша-пати, теперь уже не у дѣлъ по старости своей.
По принятому здѣсь обычаю, нѣсколько напомнившему намъ знакомые обычаи каирскихъ жителей при встрѣчахъ ихъ съ хедивомъ Египта, — экипажи проѣзжающихъ, верховые, пѣшеходы — всѣ останавливаются при проѣздѣ князя, отодвигаются въ сторону и почтительно привѣтствуютъ владыку Черногоріи.
Божо нашъ продѣлалъ, конечно, то же самое, остановилъ лошадей въ сторонѣ и, снявъ шапку, проворно соскочилъ съ козелъ. То же сдѣлала и ѣхавшая за нами коляска тройкою съ какимъ-то туркомъ изъ Подгорицы. Когда экипажъ князя поровнялся съ нашимъ и я поклонился ему, приподнявъ шляпу, князь сейчасъ же узналъ меня и, къ моему немалому удивленію, крикнувъ кучеру остановиться, вдругъ выскочилъ изъ коляски. Я поторопился предупредить его и пошелъ ему на встрѣчу.
— Вы уже изъ Никшича возвращаетесь такъ скоро? — спросилъ меня князь по-французски. — Представьте же меня вашей супругѣ.
Онъ подошелъ со мною къ коляскѣ и сталъ бесѣдовать съ моею женою, стоя у дверцы, какъ самый любезный свѣтскій человѣкъ, съ тою простотою и естественностью, которыя такъ обаятельно дѣйствуютъ на всѣхъ, кто имѣлъ счастливый случай, хотя мимолетно, познакомиться съ этимъ княземъ-поэтомъ и княземъ-рыцаремъ.
Князь выразилъ сожалѣніе, что мы. не дождались его въ Никшичѣ, не увидимъ интереснаго торжества закладки новаго собора и не услышимъ приготовленной имъ къ этому случаю политической рѣчи…
— Рѣчь эта не особенно будетъ пріятна нашей сосѣдкѣ Австріи, потому что придется коснуться Герцеговины и герцеговинцевъ, указать на то, что историческія цѣли Черногоріи не были достигнуты на берлинскомъ конгрессѣ и что нужно уповать на будущее… — съ насмѣшливою улыбкою прибавилъ князь.
Онъ спросилъ также мою жену, были ли мы въ его дворцѣ около Подгорицы. Жена отвѣчала, что мы упустили попросить разрѣшенія на осмотръ дворца, когда были въ Цетиньѣ, а не имѣя разрѣшенія, думали, что насъ не пропустятъ во дворецъ.
— Напрасно; васъ бы пропустили безъ всякаго препятствія, — оказалъ князь;- а между тѣмъ вы увидѣли бы тамъ кое-что интересное по части діоклейскихъ древностей… Вы вѣрно замѣтили колонны, которыя тамъ стоятъ, — онѣ тоже найдены въ развалинахъ.
Князь разспрашивалъ насъ про наши впечатлѣнія по Черногоріи, хотѣлъ знать, гдѣ мы были, что именно видѣли и сильно ли устали. Онъ очень удивлялся, что моя жена рѣшилась пѣшкомъ подняться въ Горній, чего непривычныя въ горамъ европейскія дамы обыкновенно избѣгаютъ.
Когда я спросилъ князя, правду ли пишутъ про него, будто въ молодости онъ пѣшкомъ обошелъ всю Черногорію, князь отвѣчать, улыбнувшись:
— О, нѣтъ, далеко не всю. Какъ ни часто и ни много ѣздилъ я по Черногоріи, но и до сихъ поръ есть еще мѣста, которыхъ я никогда не видѣлъ.
Въ это время княжескую коляску нагналъ шарабанъ въ одну лошадь, въ которомъ сидѣлъ молодой княжичъ Мирно съ кѣмъ-то изъ приближенныхъ князя.
Удалой красавецъ Мирко, весело улыбаясь, проворно выпрыгнулъ изъ шарабана и тоже направился въ нашей коляскѣ, прося меня представить его моей женѣ.
Они съ княземъ еще нѣсколько минутъ любезно бесѣдовали съ нами, выражая сожалѣніе, что мы такъ недолго пробыли въ Черногоріи.
— Пріѣзжайте къ намъ еще разъ, если Черногорія вамъ понравилась; тутъ еще многое интересно было бы вамъ посмотрѣть… — заключилъ князь на прощанье.- Bon voyage!..
Мы изъ вѣжливости подождали, пока тронулся княжескій поѣздъ, и тогда только двинулись дальше, искренно тронутые и не мало удивленные такою выходящею изъ ряду привѣтливость черногорскаго владыки.
Мы съ женою невольно сопоставляли съ этою истинною благовоспитанностью и истинною просвѣщенностью человѣка, стоящаго все-таки въ ряду царственныхъ особъ, — съ обычнымъ у насъ чванствомъ и надменностью какого-нибудь мало-мальски крупнаго чиновника, едва доступнаго въ своемъ воображаемомъ бюрократическомъ величіи простому смертному…
* * *За княземъ слѣдовалъ цѣлый длинный цугъ его приближенныхъ. Проѣхали какіе-то черногорскіе сановники въ нѣсколькихъ коляскахъ; проѣхали подводы отставшихъ перянниковъ, которыхъ мы захватили въ селѣ Кокета у кафаны, гдѣ они по пути прохлаждались стаканчиками ракіи. Они вели съ собою коней, осѣдланныхъ кавалерійскими сѣдлами, и, вѣроятно, должны были ѣхать прямо въ Никшичъ, пока князь пробудетъ у себя въ Крушевцѣ.
Въ селеньѣ Дражевнинѣ,- если я вѣрно запомнилъ это названіе, — у корчмы опять княжескій обозъ, коляска и арба, полная вещей, и опять веселые ребята черногорцы безпечно засѣдаютъ въ кафанѣ со стаканчиками въ рукахъ. Старый черногорецъ сидитъ по серединѣ ихъ и поетъ полу-разбитымъ голосомъ какія-то заунывныя народныя рапсодіи, перебирая своими изсохшими пальцами самодѣльныя гусли. На дворѣ, подъ окнами, собралась небольшая толпа и тоже внимательно слушаетъ…
Закупала црва куковице
На средъ тверда Скадра на Бояну…
— доносятся до насъ отрывочные звуки. Одинъ изъ слушателей долго всматривается въ насъ, пока наши лошади отдыхали передъ дверью кафаны, и словно порѣшивъ самъ съ собою, что мы ни въ какомъ случаѣ не можемъ понять православной сербской рѣчи, неожиданно спрашиваетъ насъ по-нѣмецки:
— Ist es schwer in Черногорія zu reisen?..
Мы ему отвѣчаемъ, въ его очевидному удовольствію, что нисколько не schwer, что въ Черногоріи у нихъ теперь стаи такія хорошія дороги, такъ все удобно и интересно, какъ и въ любомъ европейскомъ государствѣ. Объясняется вскорѣ, что ми русскіе, а не нѣмцы, и къ намъ уже обращаются наперерывъ любопытные вопросы и сочувственныя восклицанія не на ненавистномъ черногорцу швабскомъ, а на родномъ и сердцу любезномъ сербскомъ языкѣ.
Далеко проѣхавъ Дражевнину, опять видимъ спускающіяся съ горы двѣ коляски. На козлахъ каждой по два черногорца; въ передней коляскѣ митрополитъ Митрофанъ съ какимъ-то монахомъ; тоже, очевидно, ѣдутъ въ Никшичъ на закладку собора.
Мы оба съ женою раскланялись съ знакомымъ уже намъ митрополитомъ и продолжали-было спокойно свой путь, какъ вдругъ Божо остановилъ лошадей и шепнулъ намъ встревоженно:
— Владыко остановился, къ вамъ идетъ!
Дѣйствительно, проѣхавъ нѣсколько саженей подъ гору, митрополитъ приказалъ вдругъ остановить лошадей и вышелъ изъ коляски.
Мы съ женою тотчасъ же поспѣшили въ нему на встрѣчу, озадаченные такою неожиданною любезностью.
Преосвященный извинился, что встрѣчаетъ насъ въ дорожной одеждѣ, хотя, по правдѣ сказать, нарядъ его не требовалъ никакихъ оправданій; на немъ была короткая черная душегрѣйка поверхъ чернаго подрясника и панагія, украшенная изумрудами. Онъ сообщилъ намъ, что ѣдетъ въ Никшичъ класть первый камень новаго православнаго собора; посѣтовалъ на насъ, что мы такъ не во-время уѣхали изъ Никшича, не дождавшись торжества; очень былъ доволенъ, угнавъ что мы посѣтили не только Доній, но и Горній-Острогъ, и разспросивъ, какъ понравилась намъ Черногорія, долго ли мы еще пробудемъ здѣсь, пожелалъ намъ счастливаго возвращенія и поручилъ передать его поклоны знакомымъ ему русскимъ дѣятелямъ изъ числа главныхъ руководителей славянскаго общества.
Такое деликатное вниманіе духовнаго главы Черногоріи къ простымъ русскимъ путешественникамъ тоже пріятно поразило насъ, не привыкшихъ въ своемъ отечествѣ ни къ чему подобному. Можетъ быть, въ этомъ глубоко-человѣчномъ свойствѣ передовыхъ людей Черногоріи сказывается издревле вкоренившееся въ черногорскомъ народѣ священное чувство гостепріимства, выражающееся теперь въ другихъ, болѣе культурныхъ формахъ, чѣмъ въ былыя времена.
