Карен Бликсен - Прощай, Африка!
Мы вернулись домой; Джума принес и откупорил нашу бутылку. Мы насквозь промокли, были с ног до головы заляпаны кровью и грязью, сесть в таком виде за стол было невозможно, так что мы, стоя перед камином, в котором пылал огонь, быстро выпили свое игристое, певучее вино. Мы не сказали ни слова. На этой охоте мы слились воедино, и разговоры нам были ни к чему.
Наших друзей очень позабавило это приключение. Старый мистер Балпетт, которого мы встретили на танцах в клубе, весь вечер с нами не разговаривал.
Деннису Финч-Хэттону я обязана, мне кажется, величайшей, ни с чем не сравнимой радостью: с ним я летала над Африкой. Там, где совсем нет дорог или их очень мало, где можно сделать посадку в любом месте, полеты становятся истинной жизненной необходимостью, и вам открывается новый мир. Деннис привез с собой маленький спортивный самолет, он мог садиться прямо на равнине, в нескольких минутах ходьбы от моего дома, и мы летали почти каждый день.
Когда взлетаешь над африканскими нагорьями, сверху открываются потрясающие картины, поразительные сочетания и перемены освещения, игра красок, радуга на залитой солнечным светом зеленой земле, колоссальные нагромождения облаков, подобные башням, дико крутящиеся черные смерчи — все это кружится вокруг вас, словно в хороводе или на скачках. Косые жесткие струи дождя рассекают воздух, превращая его в сплошную белую завесу. Для описания впечатлений от полета в языке пока еще нет слов, их придется со временем выдумать. Если вам случалось пролетать над Рифтовым разломом и над вулканами Сасва и Лонгоно, это значит, что вы совершили дальнее путешествие, побывали на обратной стороне Луны. А бывает, вы летите так низко, что ясно видите на равнине стада животных и понимаете, как относился к ним Творец, только что создавший их, еще до того, как он повелел Адаму наречь их именами.
Но не то, что видишь, а то, что делаешь, несет в себе счастье — летун наслаждается упоением полета. Люди, обитающие в городах, пребывают в жалком и тягостном рабстве — они могут двигаться только в одном измерении; они идут по прямой, как будто их тащат на веревочке. Переход от линии к плоскости, то есть к двум измерениям, как, например, прогулка в поле или в лесу, уже сам по себе — чудесное освобождение для рабов, как Великая французская революция. Но в воздухе обретаешь безграничную свободу во всех трех измерениях; после долгих веков изгнания и полетов во сне истосковавшееся по родной стихии сердце бросается в объятия пространства. Законы всемирного тяготения и времени
...в зеленой роще жизни
резвятся, как ручные звери;
Никто не ведал, как они ласковы!..
Каждый раз, подымаясь в небо на самолете и глядя вниз, я чувствовала себя свободной от земли, совершала великое новое открытие. "Понимаю, — говорила я себе, — так вот каков был замысел. Теперь мне все ясно."
Однажды мы с Деннисом полетели к озеру Натрон — оно лежало в девяноста милях к юго-востоку от фермы и более чем на четыре тысячи футов ниже, примерно в двух тысячах футов над уровнем моря. В озере Натрон добывают соду. Дно озера и берега покрыты слоем вещества, похожего на белесый бетон, с сильным, едким и соленым запахом.
Небо было синее, но когда мы пролетели зеленые равнины и оказались над каменистой и нагой низменностью, казалось, что там все краски выгорели добела. Местность под нами напоминала тонкую роспись черепашьего панциря. Внезапно посередине пространства нам открылось озеро. Его белое дно светится сквозь воду, когда смотришь сверху, вода приобретает цвет невероятно яркой, слепящей лазури, так что на миг зажмуриваешься; на выцветшей светло-бурой земле гладь озера кажется громадным сверкающим аквамарином. Мы летели высоко, но тут мы снизились, и густо-синяя тень нашего самолета поплыла под нами по светло-голубому озеру. Там живут тысячи фламинго, хотя я не представляю себе, как они обитают на этой стоячей воде- там наверняка даже рыба не водится. Когда мы приблизились, снижаясь, птицы бросились врассыпную, разлетаясь громадными кольцами и веерами, как лучи закатного солнца, как тонкий китайский узор на шелку или на фарфоре, который ежеминутно складывался и менялся у нас на глазах.
Мы приземлились на белом берегу, раскаленном добела, как топка, и позавтракали в тени под крылом самолета. Стоило только вытянуть руку из тени, как солнце обжигало кожу до боли. Наши бутылки с пивом, спустившиеся прямо с неба вместе с нами, были совсем холодные, пиво было чудесное, но мы не успели его допить, и через четверть часа оно стало горячим как чай.
Пока мы завтракали, на горизонте появился отряд воинов-масаи) быстро приближавшихся к нам. Очевидно, они издалека заметили снижавшийся самолет и решили посмотреть на него поближе, а пройти любое расстояние, даже по такой местности, для масаи — сущие пустяки. Они подошли вереницей, обнаженные, высокие и сухощавые; оружие посверкивало на солнце, а их тела темнели, словно сырая глина на фоне желтосерого песка.
У них в ногах лужицами лежали или шли короткие тени — единственные пятнышки тени, кроме наших, куда ни глянь. Подойдя к нам, они выстроились в ряд — их было пятеро. Сомкнувшись, они наклонили головы и стали разговаривать друг с другом, очевидно, обсуждая нас и наш самолет. В прошлом поколении такая встреча стоила бы нам жизни. Потом один из них вышел вперед и заговорил. Но так как они говорили только на языке масаи, а мы почти не понимали этого языка, разговор скоро замер, воин отошел к своим, а через несколько минут они все круто повернулись и, держась в затылок друг другу, снова ушли в белую, раскаленную бесконечную соленую пустыню.
— Ты не хотела бы слетать на озеро Найваша? — спросил меня Деннис. — Но местность там холмистая, приземлиться будет негде, так что нам придется подняться очень высоко и, не снижаясь, лететь на высоте двенадцати тысяч футов.
Перелет от озера Натрон до Найваши был Das ding an sich [27]. Мы летели напрямик, на высоте двенадцати тысяч футов, так что смотреть вниз не имело смысла. У озера Натрон я сняла свою отороченную мехом шапку, и теперь здесь, в вышине, воздух, плотный, как ледяная вода, охватил и сжал мне лоб; волосы летели назад, словно кто-то тянул за них, стараясь оторвать голову. Это была именно та воздушная дорога, которой в обратном направлении пролетала птица Рух, нанизав на каждый коготь по слону на корм своим птенцам: она торопилась из Уганды домой, в Аравию.
Когда сидишь впереди летчика и перед тобой нет ничего, только открытое пространство, кажется, что летчик несет тебя на вытянутых вперед ладонях, как сказочный джинн нес по воздуху принца Али, и крылья, несущие тебя, принадлежат ему. Мы приземлились на ферме наших друзей у озера Найваша, и дурацкие крошечные домики с миниатюрными деревцами, окружавшими их, так и повалились навзничь, увидев, что мы снижаемся.
Когда у нас с Деннисом не было времени для дальних полетов, мы наскоро облетали предгорья Нгонго, обычно на закате. Эти горы, одни из самых красивых на свете, кажутся прекраснее всего, когда смотришь на них с самолета: гребни, стремящиеся к одной из четырех вершин, вздымаются, бегут бок о бок с самолетом, а потом вдруг резко уходят вниз, переходя в небольшую лужайку.
Здесь, в горах, обитали буйволы. В ранней моей молодости, когда я просто жить не могла, пока не подстрелю хоть по экземпляру всех видов зверей Африки, я даже убила своего первого буйвола именно в этих местах. Позднее, когда мне больше хотелось наблюдать за зверями, чем охотиться, я снова не раз отправлялась поглядеть на них. Я разбивала лагерь среди холмов, на полдороге к вершине, у ручья; я брала с собой слуг, палатки и запасы провианта, и мы с Фарахом вставали затемно, в ледяном холоде, ползли и пробирались сквозь заросли и высокую траву в надежде хоть глазком глянуть на стадо, но дважды мне пришлось возвращаться несолоно хлебавши. То, что стадо обитало там и буйволы были моими западными соседями, сохраняло свое немалое значение для нашей фермы, влияло на ее жизнь, но это были серьезные, нелюдимые соседи, древняя аристократия нагорий, хотя ряды ее и несколько поредели со временем; буйволы мало кого принимали у себя.
Но однажды, часов около пяти, когда гости пили перед домом чай, Деннис пролетел над нами к западу — он летел из Найроби. Немного спустя он повернул и приземлился на ферме. Мы с леди Делами? поехали за ним на машине, но он не захотел выйти из самолета.
— Буйволы пасутся на холмах, — сказал он. — Хотите поглядеть на них?
— Не могу, — сказала я, — у меня гости.
— Да мы только слетаем, поглядим и через четверть часа вернемся, — сказал он.
Такое приглашение можно услышать только во сне. Леди Делами? лететь отказалась, и мы взлетели вдвоем. Мы полетели прямо на солнце, но склон холма отбрасывал прозрачную коричневатую тень, и вскоре мы уже летели в тени. Сверху мы легко заметили буйволов. На одном из длинных закругленных зеленых гребней, которые, словно складки, собираются к одной из четырех вершин, паслось двадцать семь буйволов. Сначала мы их увидали далеко внизу; казалось, что это сонные мыши ползают по ковру, но мы снизились и, кружа над ними на расстоянии выстрела, на высоте ста пятидесяти футов вдоль гребня) пересчитали их, пока они спокойно сближались и расходились. В стаде был один очень старый огромный черный бык, один или два быка помоложе и много телят. Поляна, на которой они паслись, была окружена кустарником; стоило какому-нибудь чужаку приблизиться к буйволам, они сразу бы услышали или учуяли его, но с воздуха они нападения не ждали. Нам пришлось кружить над ними непрерывно. Хотя они, слыша шум нашего мотора, перестали пастись, но, как видно, не догадывались, что шум идет сверху. Наконец, они все же почувствовали, что происходит что-то очень необычное; первым вышел и встал впереди стада старый бык; он поднял вверх свои огромные, тяжеленные рога, словно угрожая невидимому врагу, — и вдруг побежал по гребню рысцой, а затем пустился галопом. Все опрометью бросились за ним вниз по склону, и, когда они скрылись в зарослях, пыль и камни отмечали их след. В зарослях они остановились, сбившись в кучу: как будто небольшая лужайка на склоне вымощена темно-серым булыжником. Должно быть, тут им казалось, что они скрыты от чужих глаз, да их и небыло бы видно с земли, но скрыться от птицы, летящей над ними, они не могли. Мы набрали высоту и улетели. Казалось, что мы побывали в самом сердце гор Нгонго, открыв тайный, никому не известный путь.
