Вальтер Скотт - Гай Мэннеринг, или Астролог
В этих горах существует странное пристрастие к верховой езде. Каждый фермер хорошо ездит верхом и с утра до вечера не слезает с седла. Вероятно, привычка эта вызвана необходимостью за короткое время объезжать огромные пастбища; быть может, однако, какой-нибудь ревностный антикварий отнесет ее возникновение к временам "Песни последнего менестреля" [c141], когда двадцать тысяч всадников съезжались на свет маяка. [t31] Одно лишь не подлежит сомнению: фермеры любят ездить верхом, и их трудно убедить, что не только бедность иди крайняя необходимость заставляют людей ходить пешком. Так и Динмонт настоял, чтобы гость его во что бы то ни стало ехал верхом, и сам проводил его до ближайшего городка в графстве Дамфриз, куда Браун приказал доставить свои вещи и откуда он собирался продолжать свой путь в Вудберн, где жила Джулия Мэннеринг.
Дорогой он стал расспрашивать своего спутника о Габриеле, но ничего толком о нем не узнал, так как оказывается, что ловчий получил место как раз в то время, когда Динмонт ездил по ярмаркам.
- Больно уж он на мошенника смахивает, - сказал фермер, - и, сдается, он из цыган. Но только он не из тех молодцов, что тогда на нас напали: тех я бы живо признал, кабы встретил. А промеж цыган тоже иной раз неплохие ребята бывают, - добавил Динмонт, - и коли я когда встречу эту старуху долговязую, так и быть, я уж ей деньжат на табак дам: теперь я вижу, что она мне и впрямь добра желала.
Расставаясь с Брауном, фермер долго не выпускал его руки и наконец сказал:
- Знаете, капитан, в этом году мы так выгодно шерсть продали, что на все хватило: и аренду заплатили и теперь Эйли себе новое платье сошьет да ребятишек оденет, а уж что останется, я, чем на сахар да на водку тратить, лучше хотел бы поместить куда-нибудь в верные руки. Я слыхал, что в армии иногда себе чины покупают. Так вот, если сотня-другая вам поможет, то черкните мне только словечко, да знайте, что для меня ваше слово больше всяких денег значит. Ну, словом, как надумаете, так и берите.
Браун хорошо понимал, что прося оказать ему услугу, Динмонт в весьма деликатной форме сам предлагал ему свою помощь. Он очень тепло поблагодарил своего внимательного друга и обещал ему, что не преминет воспользоваться его предложением, если когда-нибудь представится случай. На этом они дружески распрощались.
Глава 27
Коль есть в тебе хоть капля сожаленья,
Лицо закрой мне, умереть мне дай!
Джоанна Бейли [c142]В городке, где он расстался с Динмонтом, наш путешественник нанял почтовую карету, с тем чтобы ехать в Кипплтринган; прежде чем сообщать мисс Мэннеринг о своем приезде, он хотел разузнать о том, что делается в Вудберне. Ехать туда надо было миль восемнадцать - двадцать по совершенно безлюдной равнине. В довершение всего вскоре пошел снег. Кучер, однако, в течение всего времени вез его довольно уверенно. И только когда уже совершенно стемнело, он поделился с Брауном своими опасениями, что они сбились с пути. Усилившаяся метель вселила в него еще большую тревогу: снег залеплял глаза и ложился вокруг сплошною белою пеленой, не давая возможности ни разглядеть дорогу, ни вообще сколько-нибудь ориентироваться в местности. Браун вышел из кареты в надежде увидеть какое-нибудь жилье и там расспросить о дороге. Но так как ничего не было видно, он рискнул ехать дальше. Дорога шла посреди обширного саженого леса, и Браун был уверен, что неподалеку должен быть господский дом. Наконец, проехав с большим трудом еще около мили, кучер остановил карету и заявил, что лошади больше шагу не сделают. Но он сказал, что видел за деревьями огонек и что, верно, там есть дом, где можно будет узнать, как ехать дальше. Он сошел в снег, как был, в своем необъятном балахоне и в сапогах, которые толщиной могли сравниться с семь раз обтянутым щитом Аякса [c143]. Видя, что во всем этом облачении он намерен двигаться по снегу, Браун не вытерпел: он выскочил из кареты и, к великому удовольствию кучера, велел ему оставаться с лошадьми, а сам направился в сторону огонька.
Браун пошел ощупью вдоль изгороди, из-за которой был виден свет, рассчитывая таким путем подойти к дому. Пройдя некоторое расстояние, он отыскал наконец в изгороди проход и тропинку, которая углублялась в саженый лес. Решив, что она ведет к жилью, Браун пошел по ней, но очень скоро потерял ее среди деревьев. Тропинка эта сперва была довольно широкой и хорошо протоптанной, но теперь она совсем скрылась, и только белизна снега немного выручала путника. Стараясь держаться, насколько это было возможно, более открытых мест леса, он прошел около мили. Впереди, однако, не было никакого огонька и ничего сколько-нибудь похожего на жилье. И все же Браун был уверен, что ему следует идти именно этой дорогой. Вероятнее всего, свет, который он только что видел, шел из хижины лесничего; вряд ли это мог быть ignis fatnus [t32] - слишком он равномерно светил. Наконец местность стала неровной, хоть Браун и чувствовал, что все еще ступает по тропинке; она то поднималась вверх, то круто спускалась вниз, а все вокруг было застлано сплошным белым покровом. Раза два Браун уже падал и стал подумывать о том, чтобы вернуться назад, тем более что снегопад, которого он вначале в своем нетерпении почти не замечал, становился все сильнее и сильнее.
Решив тем не менее сделать последнюю попытку, он прошел еще несколько шагов вперед и вдруг, к своему удовольствию, заметил не очень далеко на противоположной стороне ложбины огонек, который, казалось, был на одном уровне с ним. Вскоре он, однако, обнаружил, что это было не так; спуск вел все дальше и дальше вниз, и он понял, что на пути его лежит лощина или овраг. Он все же продолжал осторожно спускаться, пока не достиг глубокого и узкого ущелья, по дну которого еле пробивалась извилистая речка, почти совершенно заваленная сугробами снега. И тут он вдруг очутился среди целого лабиринта полуразвалившихся хижин; почерневшие фасады и стропила крыш отчетливо виднелись среди белого снега; боковые же стены, давным-давно уже обрушившиеся, громоздились рядом бесформенными кучами; все это было занесено снегом, и нашему путнику нелегко было пробираться вперед. Но все же он упорно продолжал идти. Хотя и с трудом, он перебрался через речку и в конце концов, ценою больших усилий и невзирая на опасность, взобрался на противоположный крутой берег и очутился у того самого строения, где горел огонек.
При таком неясном свете трудно было разглядеть, что, собственно, из себя представляла эта небольшая четырехугольная постройка с совершенно разрушенным верхом. Возможно, что в былые времена это было жилище какого-нибудь земельного собственника средней руки, а может быть, и убежище, где мог скрыться и даже в случае необходимости защищаться от врага какой-нибудь владетельный феодал. Но сейчас от всего осталась только нижняя половина здания; сводчатый потолок служил теперь одновременно и крышей. Браун направился прежде всего к тому месту, откуда виден был свет, - это была длинная, узкая расселина или бойница, какие обычно бывают в старых замках. Решив сначала разведать, что это за странное место, прежде чем туда входить, Браун заглянул в эту щель. Более страшной картины, чем та, которую он увидел, нельзя было, кажется, себе представить. На каменном полу горел огонь, клубы дыма извивались по всей комнате и уходили через отверстия в сводчатом потолке. Стены, озаренные этим дымным светом, имели вид развалин по меньшей мере трехсотлетней давности. Тут же валялись бочки и разбитые ящики. Но больше всего Брауна поразили люди, которых он там увидел. На соломенной подстилке лежал человек, укутанный одеялом; он совсем уже не дышал, и его можно было принять за мертвеца, не хватало только савана. Однако, присмотревшись к нему пристальней, Браун увидел, что он еще жив; раза два были слышны его глубокие и тяжкие вздохи, какие обычно возвещают близкий конец. Склонившись над этим печальным ложем, сидела женщина, закутанная в длинный плащ; локти она уперла в колени и, повернувшись спиной к железному светильнику, глядела умирающему прямо в глаза. Время от времени она смачивала ему чем-то губы, а сама между тем тихо и монотонно пела одну из тех молитв, или, скорее, заклинаний, которые кое-где в Шотландии и в Северной Англии простой народ считает лучшим средством, чтобы облегчить душе переход в загробный мир, точно так же, как во времена католицизма [c144] для этого звонили в колокол. Она сопровождала это мрачное заклинание мерным покачиванием, как будто в такт песни. Вот приблизительно что она пела:
Знай, бедняга, знай, больной,
Путь твой кончился земной,
В мир зовут тебя иной
Песней погребальной.
Отрешись от дум пусты?,
Матерь божью и святых
Вспомяни - увидишь их
В этот час прощальный.
