Саул Боровой - Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»
или
Гей я козак був з молоду добряка,
шо не заставалось в Польщі ні жида ні ляха[5]
Не менее характерные параллели можно подыскать и в еврейском фольклоре[6].
Запорожская сечь была теснейшим образом связана с хмельничиной и гайдамачиной, и это полностью определило трактовку нашей проблемы.
Украинская крестьянская война XVII в., использованная в классовых интересах казацкой старшиной (хмельничина), и крестьянские восстания XVIII в. (гайдамачина) были направлены против польского дворянского землевладения и соучастников его в деле крепостническо-колонизаторской эксплуатации украинского селянства*— евреев арендаторов и еврейской торговой буржуазии. В этой жестокой и кровавой войне представители еврейских командующих классов были не «мучениками», а воюющей стороной. Их интересы полностью совпадали с интересами польских магнатов. В исторически сложившейся обстановке Украины той эпохи основной социальный конфликт осложнялся национальными и религиозными моментами. Социальная война обращается в национальную, и жертвой крестьянской войны становятся не только (точнее, не столько) социальные верхи еврейского общества, а вся масса еврейского населения.
Реакционно-романтическая украинская, великодержавная российская, шляхетско-крепостническая польская и наивно- апологетическая националистическая еврейская историографии дали нам донельзя искаженную концепцию истории евреев на Украине. Характер дальнейших еврейско-украинских отношений (антиеврейские тенденции украинского народничества, рост еврейского национализма, петлюровщина и т. д.) придавал этой теме всегда актуальное значение. Только историк нашего — послеоктябрьского — поколения, вооруженный марксистско-ленинским методом исследования, сможет впервые правильно вскрыть социально-исторические корни и дать подлинно-научную историю евреев на Украине в XVII–XVIII вв.
Представляется, что с этой точки зрения материал, положенный в основу дальнейшего изложения, имеет особое значение. Впервые извлеченный из архива Запорожской сечи и еще никогда не бывший в научном обороте, этот материал дает возможность по-новому построить историю еврейско-запорожских отношений. Еще неокончательно изжитая буржуазно-националистическая концепция истории евреев на Украине оказывается разбитой на одном, представлявшемся наименее уязвимым, «запорожском участке». Но эти найденные нами в кошевом архиве документы[7], думается, имеют не только такой общий интерес — они внесут ряд не лишенных значения социально-экономических и бытовых деталей в еще не написанную подлинно-научную историю Запорожской сечи.
** I **К северной, западной и южной границам земли, заселенной запорожскими казаками (так наз. Запорожским Вольностям), примыкали страны, в торговой жизни которых еврейский элемент занимал заметное место. Еврейское купечество, испытывая все возрастающую конкуренцию на внутренних рынках, сохраняет главенствующую роль во внешних торговых операциях в Польше и в Крыму и вместе с тем, в поисках барышей, пренебрегая опасностью, попадает в самые отдаленные углы юго-востока Европы. Раввинская литература того периода сохранила немало известий о гибели такого рода торговых предприятий. Раввинов-современников занимали только, конечно, каноническо-ритуальные проблемы, вызванные таким исходом дела (напр., можно ли объявить жену безвестно исчезнувшего купца вдовой и, значит, разрешить ей вторичный брак), но для нас эти разрозненные упоминания, затерянные в грудах схоластическо-казуистического материала, приобретают ценность непосредственного и точного свидетельства.
Среди еврейского купечества польских и украинских земель было много отважных и предприимчивых людей. Они занимались иногда опасными, в особенности для них, как евреев, предприятиями, торгуя как маркитанты в войсковых обозах и армейских лагерях. Там они встречались не только с польскими «жолнерами», но и с украинскими казаками, в том числе и с запорожцами, принимавшими в ту эпоху деятельное участие во всех главнейших польских военных предприятиях (напр., московский поход 1610 г.). Здесь могли завязаться первые торговые связи, мог установиться некоторый контакт; здесь, наконец, они могли услышать некоторые подробности о мало доступных и мало известных землях за Днепром[8] с их большими природными богатствами, о том весьма выгодном, но и очень опасном рынке, который представляла собой Запорожская сечь.
В самой Сечи евреев-купцов в этот период мы не встречаем (во всяком случае в известных нам материалах не находим сведений о них). Но мы можем предположить, что еврейские купеческие маршруты пролегали где-то в непосредственной близости к запорожским землям.
Если на заре европейской истории (особенно в восточно- европейских странах) среди внешне-торговых операций еврейских купцов видное место занимает торговля «живым товаром» — рабами, то сейчас, в особых условиях быта польско-украинско-татарской пограничной полосы, выкуп пленных, попавших в «бусурманскую неволю», представляет собой очень выгодное купеческое предприятие.
Выкуп пленных евреев был делом не только промысла, но и «благочестия», выкуп же христиан из мусульманского плена был, конечно, для еврея-купца обыкновенным торговым предприятием, весьма опасным, но сулившим, очевидно, значительные барыши.
Имеются сведения о еврее-купце, занимавшемся выкупом пленных, который погиб где-то совсем близко от земель сечевых казаков.
Некий Иегуда из Червонной Руси отправился в Крым в Кафу (Феодосию) «чтобы разыскать польских пленных, с ним ехал один мусульманин, чтобы покупать пленных». Иегуда был убит «в пустыне, где живет татарский народ»[9], т. е. очевидно, в ногайских степях, граничивших с запорожскими владениями. Это происходило в первые десятилетия XVII в.
Мы можем напомнить об одном интересном факте этого же периода, уже непосредственно относящемся к занимающей нас теме, на который до сих пор не было обращено никакого внимания. В феврале 1594 г. в Прагу, столицу императора Священной Римской Империи, Рудольфа II, явился некий Станислав Хлопицкий, именовавший себя запорожским полковником. Он предложил императору от имени запорожских войск союз в войне с Турцией. Казаки за известное вознаграждение обязывались, по его словам, переправиться через Днепр и напасть на татар, союзников Турции. Император решил воспользоваться этим предложением и отправил в Сечь своего представителя Эрика Лассоту, который должен был окончательно оформить союз. Союз, однако, осуществлен не был, так как против него высказалось большинство сечевиков. Все это хорошо известно в исторической литературе. Записки Эрика Лассоты, в которых описано его путешествие в Запорожье, внимательнейшим образом изучаются, как ценнейший источник для истории Запорожья. Но почему-то украинской историографией полностью игнорировался один факт: здесь наряду с полковником Хлопицким фигурирует также некий таинственный «еврей Мозес», он вместе с Хлопицким принимает присягу на верность императору; он же вместе с Хлопицким уезжает из Праги. В Сечи в описании Лассоты Моисея мы уже не встречаем[10] Кто был этот Моисей и в чем заключалась его роль?
Как я уже отмечал, украинская националистическая историография сочла почему-то удобнее вовсе умолчать об этом таинственном еврее[11]. Единственное вообще известное нам упоминание в исторической литературе о Моисее имеется в книге консервативного польского историка Равиты-Гавронского, который, не входя в дальнейшие рассуждения, объявляет Моисея… шпионом[12].
Об этом «еврее Моисее» мы не имеем решительно никаких сведений, кроме упоминания в записках Лассоты (какие-нибудь дополнительные данные о нем можно найти, возможно, в пражских или венских архивах), поэтому на вопрос: кто был этот еврей и к чему сводилась его истинная роль — не может быть дан окончательный ответ. Был ли он только переводчиком? Но тогда почему он должен был принимать присягу одновременно с полковником Хлопицким в такой торжественной обстановке? Лассота вспоминает еврея и запорожского полковника, как совершенно равноправных лиц. Более вероятно предположение, что Моисей принадлежал к той категории предприимчивых и отважных странствующих торговцев-предпринимателей, о мелких представителях которой мы упоминали выше. Он здесь мог выступить как комиссионер, посредник, а может быть и инициатор весьма выгодного «дела».
Такой еврей, уже не только торгующий с казаками, но находящийся в каких-то близких отношениях с высшими представителями запорожского войска, участвующий в предприятиях военного характера, может показаться фигурой совершенно неожиданной и мало Вероятной на фоне социально-бытового строя польско-украинского еврейства той эпохи. Однако при более внимательном изучении можно будет подыскать для такого «еврея Моисея» и некоторый социально-исторический контекст. Он покажется уже не таким одиноким и неожиданным в еврейском обществе того века.
