Дмитрий Суворов - Все против всех
Нет, конечно, их и обворовывали купцы, и притесняла местная администрация, и все-таки их жизнь шла привычно.
Все это советская власть, естественно, похерила как «неравноправие» и «угнетение». Результат сегодня известен: привычная структура бытия северных аборигенов разрушена до основания, они спиваются и вымирают. Вот почему взялись за оружие тогда и угры, и якуты, и хакасы.
А чукчи — те протестовали пассивно: все, наверное, помнят дурашливый фильм «Начальник Чукотки», где предприимчивый американец мистер Стентон, начхав на советскую власть, торгует с чукчами. Не все знают, что история сия — документальная. Этот предприниматель — его настоящее имя Олаф Свендсен, он был этнический швед — продолжал свой бизнес на побережье Берингова моря до 1932 года, несмотря на официальные запреты советских властей. Это могло быть потому, что чукчи были заинтересованы в этой торговле и предпочитали ее «достижениям социализма». Но им, конечно, помогала удаленность от центра (и от карающей руки ОГПУ).
У угров такой возможности не было просто по причинам географического порядка: Урал — не Чукотка, не спрячешься… Выход один — браться за винтовку.
И они взялись. Сейчас почти никто не помнит о том, что угры не только сражались за «белое дело», но и продолжали сопротивление даже после того, как красные «на Тихом океане свой закончили поход». Легендой, фольклором стал среди хантов руководитель партизанской борьбы с красными, колчаковский поручик, крестьянин из Сургута Леонид Липицкий: он провоевал с большевиками до… 1944 года! А в 1932 году ханты с оружием в руках поднялись против Советской власти — началось Кизимское восстание. Тогда земли обских угров в административном отношении подчинялись не Тюмени, как сейчас, а Свердловску (угры называли его «Катерины-Царицы-город»). И именно из Свердловска направлялись на север карательные войска. Что они там творили — пусть лучше за меня скажут слова хантыйской народной песни:
И кто был пулей сражен,
И кто был огненным камнем (то есть гранатой. — Д.С.) разорван,
И кто был осиновой дубиной-колотушкой забит,
И кто был на допросе замучен,
Никто до тюрьмы-лагеря не дожил…
Мне добавить нечего. Кроме, пожалуй, следующего: можно встретить в мемуарной литературе упоминания о разных народах, чьи представители пополняли ГУЛАГ.
В. Шаламов, например, пишет о массовой гибели якутов на Соловках. Но нигде мне не удалось отыскать упоминания о заключенных-уграх. Воистину никто не дожил. И когда сейчас можно встретить утверждения о том, что имеет место изменение демографического облика Тюменского Севера (и Свердловского тоже), помните: это результат не только нефтяного бума, как иногда это объясняют. Это и последствия геноцида 30-х годов.
Сейчас, когда мы видим на экранах телевизоров и на первых полосах газет информацию о национальных конфликтах (иногда катастрофических, как в Чечне), не стоит забывать: ядовитые семена трагедий были посеяны тогда, в страшные годы гражданской войны. Именно тогда, с одной стороны, были упрятаны вглубь метастазы нерешенных национальных конфликтов еще имперской, дореволюционной закваски, а с другой, обильно пролитая кровь осталась в памяти всех народов, по головам которых прошло Красное Колесо. Об этом необходимо помнить.
И не тешить себя иллюзиями, что если не помним мы, то и не помнит никто. «Пепел Клааса стучит в сердце» потомков убитых, и долг тех, на ком лежит тяжкая ответственность принимать решения за многих, — не забывать это. Хотя бы для того, чтобы все то, о чем эта глава, навсегда перешло в разряд истории и никогда не появлялось перед нашими глазами в качестве вечерних новостей голубого экрана.
Как Колчак подписал приговор себе и белому движению
События, о которых пойдет речь, представляет одну из самых жгучих тайн, которыми и без того богата история гражданской войны. В литературе об этом практически ничего нет — те сведения, с которыми вы познакомитесь, собраны буквально по крупицам.
И снова в эпицентре событий — Урал.
1919 год для большевиков — самый критический. Мы знаем, что красные войну чуть-чуть не проиграли, но мы до сих пор не до конца осознаем, до какой степени они были близки к катастрофе. Давайте еще раз бегло вспомним, что же происходило в России с весны по осень 1919 года.
В мае и в октябре Северо-Западная армия генерала Н. Юденича дважды подходила буквально вплотную к Питеру. Особенно катастрофичным для красных был осенний штурм: авангард белых 16 октября видел в свои бинокли Исаакиевский собор.
Реальный шанс войти в Питер был тогда у Юденича велик как никогда, и то, что этого не произошло, объясняется, с одной стороны, сверхусилиями красных (и лично Троцкого), а с другой — грубыми просчетами командования Северо-Западной армии в политическом плане: Юденич умудрился в самый нужный момент оттолкнуть от себя союзников — английский флот и вооруженные силы Эстонской республики. Именно этой последней капли в битве за Питер и не хватило: по свидетельству очевидцев, красные контратаковали Юденича 21 октября на балтийском побережье прямо в виду орудийных стволов английской эскадры.
У Колчака пик успехов приходится на март — апрель, к лету военное счастье начинает ему изменять. И тем не менее, Восточный фронт для большевиков всю первую половину года — самый главный, и положение на нем как минимум до июня — июля оценивается Москвой как критическое. Прочитайте ленинские «Тезисы ЦК РКП(б) в связи с положением Восточного фронта» (12 апреля) — это же просто крик о грозящей большевикам гибели! И не удивительно: крайняя точка продвижения колчаковцев — Чистополь (в Татарстане), оттуда рукой подать и до Казани, и до Симбирска. В обоих случаях война выплескивается в бассейн Волги, и это для большевиков полный обвал: во-первых, весьма высока степень вероятности соединения сибирских белогвардейцев с Деникиным; во-вторых, в руки белых попадут огромные запасы хлеба, собранные в Поволжье; в-третьих, наконец, резко возрастает непосредственная угроза Москве.
Наконец — летне-осеннее наступление на Москву вооруженных сил Юга России. Как известно, они дошли до Орла, Кром и Тулы: это самое глубокое проникновение «южан» в центр России за весь период войны. Шанс, что им удастся совершить и последний, сокрушительный прыжок к стенам белокаменной, был настолько велик, что в сентябре Ленин и его команда начали готовиться к эвакуации (в частности, готовили для себя подложные документы). Факт, до сих пор до конца не осмысленный: ведь это значит, что осенью 1919 года Ленин впервые за всю войну поверил в свое поражение! Психологически в этот «миг между прошлым и будущим» победа была одержана Деникиным. Ленина спас… Нестор Махно, который 26 сентября, в самый критический момент борьбы, нанес сокрушительный удар в тыл Добровольческой армии на огромную глубину (от Кривого Рога до Таганрога), едва не захватив в плен самого Деникина.
Но все это, впрочем, будет потом. А пока, на начало 1919 года, раскладка такова: у большевиков в руках только центр России, часть Северо-Запада (без Псковщины), почти вся Волга да еще Туркестан (который им в общем-то в этот миг ни к чему).
Все остальное — под контролем противника. Положение, мягко говоря, аховое.
И вот в это самое время, 22 января 1919 года, президент Соединенных Штатов Америки Вудро Вильсон обратился к враждующим сторонам с прелюбопытной инициативой. Суть ее такова: президент США от имени Антанты (то есть стран, победивших в Первой мировой войне) обращается ко всем правительствам России с предложением: объявить перемирие с прекращением огня на основе сохранения занимаемых к тому времени территорий и собраться на мирную конференцию для разрешения российского кризиса. Мирный посредник и гарант проведения конференции — США и лично В. Вильсон. Предполагаемое место проведения конференции — Принцевы острова в Мраморном море (Турция).
Читается, как сводка из газет девяностых годов XX века: прямо Дейтонская конференция по Боснии.
Вудро Вильсон — одна из самых весомых фигур в мировой политике начала века. Один из «крестных отцов» американского могущества в новейшей истории. Именно при нем армия генерала Першинга поставила последнюю, победную точку в Первой великой войне. Именно в президентство Вильсона Америка впервые выходит из самоизоляции и делает первую заявку на активное участие в европейских делах, что, кстати, вызвало натуральную аллергию у Англии и Франции, быстро забывших про благодарность своему заокеанскому спасителю. Наконец, и во внутреннем своем развитии США в эпоху Вильсона продемонстрировали завидный динамизм.
Сказать, что Вильсон в США популярен — значит не сказать почти ничего. Вот характерный пример. Совсем недавно в Америке проводили опрос населения по оценке президентов за всю историю США (по пятибальной системе, как в наших школах).
