Кит Лоу - Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны
Многие женщины по всей Европе вступали в отношения с немцами во время войны. Они оправдывали свои действия «отношениями, основанными на любви», не «преступлением», «дела сердечные не имеют никакого отношения к политике» или «любовь слепа». Но в глазах окружающих это не служило оправданием. Секс, если это был секс с немцем, имел политическую окраску. Он символизировал покорение континента в целом: женщина – Франция, Дания или Голландия – подвергается насилию со стороны мужчины – Германии. Не менее важно – об этом я уже упоминал в главе 4 – это стало символом кастрации европейских мужчин. Они уже продемонстрировали свое бессилие против военной мощи Германии, а теперь оказались в роли рогоносцев по вине своих же соотечественниц.
Один из лидеров режима Виши Франсуа Дарлан бросает ключ от «своей» комнаты немцу
Число сексуальных связей между европейскими женщинами и немцами во время войны совершенно ошеломляющее. В Норвегии до 10 % женщин в возрасте от 15 до 30 лет имели во время войны немцев-сожителей. Статистических данных о числе детей, рожденных от немецких солдат, нет, но это не является чем-то необычным: количество женщин, которые сожительствовали с немцами в Западной Европе, легко исчисляется сотнями тысяч.
Движение Сопротивления в оккупированных странах по-разному оправдывало поведение своих соотечественниц. Например, их считали невежественными, бедными, даже умственно неполноценными, утверждали, что женщины были изнасилованы или спали с немцами ввиду экономической необходимости. Это, без сомнения, и служило оправданием для некоторых, однако недавние исследования показывают, что женщины, которые спали с немецкими солдатами, происходили из всех классов общества и занимали различное общественное положение.
В целом европейские женщины спали с немцами не потому, что их к этому принуждали, по причине отлучки собственных мужчин, материальной нужды или отсутствия продуктов питания. Они увидели в немецких солдатах образ сильного «рыцаря» и сочли его чрезвычайно привлекательным, особенно по сравнению с тем более слабым впечатлением, которое производили их соотечественники. В Дании, например, люди, проводившие во время войны опросы общественного мнения, были шокированы, обнаружив, что 51 % датских женщин открыто признали, что считают немецких мужчин более привлекательными, чем мужчины-соотечественники.
Такое положение нигде не ощущалась так остро, как во Франции. Для страны, где огромное – почти полностью мужское – присутствие немцев было противопоставлено отсутствию мужчин-французов, два миллиона которых находились в плену или работали в Германии, неудивительно то, что сама оккупация часто рассматривалась как сексуальный акт. Франция стала «шлюхой», отдавшейся Германии, а правительство Виши выступало в роли ее сутенера. Жан-Поль Сартр после войны заметил: «Даже коллаборационистская пресса была склонна изображать взаимоотношения Франции и Германии как союз, в котором Франция всегда играла роль женщины».
Даже те, кто еще испытывал патриотические чувства, были вынуждены ощутить чувство сексуального унижения. В 1942 г. Антуан де Сент-Экзюпери написал, что все французы заражены неизбежным ощущением того, что война наставила им рога, но они не должны позволять этому позору разрушить присущее им чувство патриотизма: «Разве муж ходит из дома в дом, плачась своим соседям, что его жена – проститутка? Разве так он может сохранить свою честь? Нет, потому что его жена – одно целое с его домом. Нет, потому что он не может противопоставлять свое достоинство ее достоинству. Пусть он вернется домой, к ней, и там выплеснет свой гнев. Так, я не буду отделять себя от поражения, которое, безусловно, часто будет унижать меня. Я часть Франции, а Франция – часть меня».
Такие чувства испытывали не только французские мужчины, но и их собратья во всех оккупированных странах. Будучи летчиком, сражавшимся от имени свободной Франции, Сент-Экзюпери, по крайней мере, делал что-то, чтобы помочь освободить свою страну. Для тех, кто сидел дома, не имея реального способа нанести ответный удар, перенести крах оказалось труднее.
Освобождение предоставило шанс кое-что исправить. Снова взяв в руки оружие и приняв участие во вторжении в свою собственную страну, французы получили возможность реабилитировать себя как в глазах женского населения, так и всего мира. Вероятно, это та самая причина, по которой Шарль де Голль стал таким значимым символом для французов во время войны. По контрасту со слабым режимом Виши де Голль никогда не предавал свой воинственный дух и упорно отказывался склониться перед чьей-либо волей, в том числе волей своих союзников. Речи, с которыми он выступал на Би-би-си, изобиловали энергичными ссылками на «сражающуюся Францию», «гордый, храбрый и великий французский народ», «военную силу Франции» и «военные способности нашего народа». В своей речи на совещании в Алжире, в преддверии высадки союзных войск в Нормандии (6 июня 1944 г. – Пер.), де Голль хвалился: «…действия наших великолепных войск… энтузиазм наших подразделений, готовящихся к великому сражению; дух экипажей наших кораблей; героизм наших доблестных воздушных эскадрилий; героев-мальчиков, которые сражаются в подполье без военной формы и почти без оружия, воодушевленные чистой воинской славой…»
Такие слова часто произносят полководцы, когда хотят воззвать к воинскому духу своих солдат. Но в данном случае они оправданны, поскольку резко контрастируют с пораженческим, «расслабленным» настроем, с которым режим Виши изображал военные надежды французов.
Реабилитация мужественности французов серьезно началась после высадки союзников в Нормандии в июне 1944 г., когда де Голль и его «свободные французские» войска наконец вернулись во Францию. В последующие месяцы они добились ряда военных побед. Первая – освобождение Парижа, осуществленная исключительно французскими войсками под командованием генерала Филиппа Леклерка (несмотря на попытки американцев сдерживать Леклерка, пока они организовывали более согласованное наступление американских дивизий). Вторым достижением было появление 15 августа французских войск в Провансе, которые с боями пробились к Эльзасу и в конечном счете вступили на территорию Германии, чтобы захватить Штутгарт. По пути они освободили Лион – второй по величине город Франции – опять-таки без помощи американцев. Медленно, но верно они реабилитировали себя за военную нерешительность в 1940 г.
Однако, наверное, самой большой поддержкой для французской гордости послужило образование того, чего не было у англичан и американцев – самостоятельной армии внутри самой Франции, которая поднялась на сражение с немцами изнутри. Французские силы взаимодействия (Forces Française de l’Interieur – FFI), или les fifis (птички), как их с любовью и пренебрежением называли, стали результатом объединения всех самых значительных групп французского Сопротивления под формальным командованием генерала Пьера Кенига. Летом 1944 г. они брали под свой контроль город за городом, часто сражаясь бок о бок с регулярными английскими и американскими войсками. Они освободили почти всю Юго-Западную Францию без посторонней помощи и точно так же очистили район к востоку от Лиона для войск союзников, наступающих к северу от Марселя.
Подвиги FFI дали сильный психологический толчок нравственным устоям французов, и особенно молодых людей, которые толпами вступали в FFI. Между июнем и октябрем 1944 г. ряды FFI увеличились со 100 до 400 тысяч человек. В то время как закаленные бойцы Сопротивления по привычке были склонны занимать сдержанную позицию, новые рекруты стремились выставлять напоказ свою только что обретенную мужественность. Солдаты союзнических армий часто докладывали о том, что видели, как они ходят «увешанные пулеметными лентами» или с «гранатами, висящими на поясе и плече» и «палят в воздух автоматными очередями». По словам Юлиуса Нива, майора британского королевского бронетанкового корпуса, эти молодые люди доставляли больше хлопот, чем того стоили: «Они с ревом проносятся в гражданских автомобилях, сбивая друг друга и вступая в драки со всеми, включая своих, нас и бошей (собирательное название немецких солдат у французов. – Пер.)». Даже некоторые французские крестьяне называли их «молодыми людьми… разгуливающими со знаками отличия FFI и выдающими себя за героев». Но если они и стремились чуть больше самоутвердиться, то только потому, что, в отличие от английских и американских мужчин, на протяжении нескольких лет были лишены возможности взять в руки оружие и выступить против Германии. Теперь впервые им представился шанс сражаться должным образом, открыто – как мужчинам.
