Галина Петреченко - Рюрик
- Ну полно, князь, лицом туманиться! Земля наша красавица не всех солнцем встречает! Посмотри на небо!
Рюрик вздрогнул, невольно поднял глаза на ярко-голубое небо, на ласковое теплое солнце и вдруг грустно подумал: "Осень, Везде дожди льют, а у нас, на севере, всегда в это время солнце, как летом, греет". И не удивился, что произнес, пусть про себя, это магическое слово "у нас". Но пусть этот новгородец не старается! Говорить с ним он, Рюрик, все равно не будет.
Рюрик отвернулся от Гостомысла и, подавив вздох, подошел к самой воде посмотреть на место, где должна будет разместиться пристань.
- К полудню твои ладьи прибудут сюда! - крикнул ему вдогонку Гостомысл и поневоле сделал несколько шагов вслед за князем, затем спохватился, оглянулся на Полюду и как ни в чем не бывало спросил: - Волхов хоть и бурная река, но осенью спокойной бывает, не правда ли, Полюдушка?
Полюда понял причину беспокойства Гостомысла в охотно помог ему:
- Да, посадник! Осенью Волхов смирен, ладьи должны скоро появиться.
И он улыбнулся, ища взглядом Рюриковну. Девочка. беспокойно и настороженно наблюдала за отцом и все жалась к Эфанде, единственной женщине в этой большой мужской компании, прибывшей сухопутной дорогой к Ладоге (Руцина плыла вместе с дружиной в одной ладье с Дагаром). Да, на какое-то время Рюриковна подружилась с этим и бородатыми словенами, такими добрыми вроде бы, и ей стало легко и весело. Но сейчас, как только ее нога ступила на новую землю, где суждено теперь ей жить, она съежилась, увидев небольшую равнину с валунами, лес, охраняющий равнину от болот, и вдруг... тихо заплакала. Эфанда, тоже чувствующая безысходную тоску, всеми силами старалась успокоить Рюриковну, но очень плохо справлялась с этой необычной для нее заботой. Она искусала себе губы, чтоб не разреветься вместе с Рюриковной, и наконец, не выдержав, шепнула девочке:
- Перестань! Мы сведем с ум;а твоего отца! Но Рюрдковна уже не могла остановиться. Какое-то, детское предчувствие тяготило и мучило ее. Она оттолкнула Полюду, который озадаченно склонился к ней, протягивая княгине выстроенный из ивовых прутиков, домик. Затем так крепко обняла Эфанду, что та совсем испугалась за девочку. И вот они уже плакали навзрыд. Гостомысл разохался, глядя на них, растерялся:
- Что же с ними делать, Полюда?
- Ничего, пусть поплачут... Видно, этого требуют их души, - растерянно ответил посол и перевел взгляд на князя.
Рюрик подошел к жене и дочери и крепко обнял обеих.
Страсти утихли так же быстро, как и вспыхнули. Солнце все так же тепло пригревало, небо было все таким же чистым. Слуги готовили еду - распоряжений им отдавали Домослав с Полюдой, а Рюриковна с Эфандой обмывали лицо и руки в ладожской воде и уже спорили с князем, где лучше ставить дом, пристань и жилища для дружины...
Дружина прибыла вовремя. Люди, высадившись на берегу, молчаливо оглядели место будущего заселения, кое-кто отметил для себя, что могло быть и хуже. Насытившись вкусной речной рыбой, приготовленной на ужин, все немного успокоились и улеглись спать кто где. На время для жилья были приспособлены ладьи. Лес рубить начали на следующий же день, так как откладывать постройку домов было нельзя. Осень на севере так же коротка, как и лето. И Гостомысл не откладывал свое возвращение в Новгород. Сухо распрощался с варягами, дозволив им пользоваться дарами леса и Ладоги. Внимательно оглядел всех трех жен рарога, которые очень приглянулись шестидесятилетнему боярину, вздохнул... и отбыл, так ничего и не посулив Рюрику.
* * *
Год прошел, как дом князя, поставленный в самом дальнем углу городища, там, где начинался лес и примыкала к реке уютная тихая пристань, на которой двадцать ладей никогда не дремали, приобрел жилой вид, но лишь за счет постоянно курившейся над крышей струйки дыма. В целом же жилище рарожского князя, выглядело сиротливо и угрюмо. Не было уже на дворе Рюрика тех шумных, веселых сборищ, которыми славился его дом в Рарожье. Сюда уже не бегали дети с соседних дворов: мальчики - чтобы похвастаться своей удалью, девочки поучиться рукоделию у жен князя. Здесь не шумели и жены его, словно разучились говорить. Сюда не заходили ненароком соседки поговорить-потолковать о снах, необычном поведении птиц или скотины.
В дом приходили лишь служивые, военные люди и глухими" безучастными голосами докладывали своему окружному военачальнику о том, как идет служба. Рюрик в одежде рарожского князя с неизменной тяжелой серебряной цепью е соколиным профилем на овальной бляшке, висевшей на груди поверх кожаной сустуги, осунувшийся, хмурый, с постоянным взглядом исподлобья, с отросшими до плеч волосами молча выслушивал их, сокрушенно покачивая головой, и лишь иногда, когда все ждали от него решающего слова, произносил:
- Не горячитесь, чую: надо потерпеть.
Дружинники в растерянности разводили руками, в недоумении пожимали плечами. Роптали: что-то князь их уж больно сонным стал - али жены его прихворнули, али замучили наложницы, а может, Эфанда здесь, у словен, слаще стала.
Все-то их князь оглядывается, все-то о чем-то думает... Долго ли так будет-то?
А Рюрик молчал.
Прошла первая зима в чужом краю. Князь все молчит.
Стаял снег. Минула одна весна, наступила другая...
Неожиданно князь ожил, взялся за дело. Проверил, крепки ли ладьи, не рассохлись ли у них донья. Наконец собрал дружину, мрачно оглядел воинов: лица у многих хмурые, сонные; кони вялые, ровно несытые.
"Да... князь рарогов должен быть всегда стоек!" -невесело вспомнил он совет Юббе, оглядывая соплеменников. "Даже когда тебя выбьют из седла?.. зло спросил он самого себя и тут же спохватился. - А кто меня выбил из седла? У меня есть крепость, дом, Эфанда и какая-никакая, но своя дружина!" - трезво оценил он свое нынешнее положение и крепче натянул поводья.
- Что-то не нравитесь вы мне, мои удалые дружинники! - громко крикнул князь, чтоб услышали его все две тысячи воинов, и широко улыбнулся.
Воины не поверили своим ушам и глазам.
- Неужто ожил? - заговорили они. - И впрямь улыбается!..
По рядам разнесся шумный говор, смех, и до Рюрика докатились радостные выкрики: "Слава Святовиту! Живой наш князь!"
- Живой-живой, - смеясь ответил он и твердо добавил: - И вам помереть не дам! - Князь поднял правую руку, приветствуя воинов, и дал дружине просмеяться, - Как подсохнет земля, проведу проверочный бой! - задорно предупредил он и звонко выкрикнул: - Чтоб кони у всех были резвые, сытые, какие только угодны Перуну! Мечи и секиры - острые, послушные вашим ловким рукам и достойные бога Сварога! А сейчас - разминка! И да будет доволен нами Святовит! Дагар! Командуй разминкой! - приказал князь. Он резко повернул голову к своему знатному соплеменнику, а затем так же резко от него отвернулся.
Обрадованный Дагар бодро отозвался:
- Слушаю, князь! - но, заметив эти крутые повороты князя, насторожился: что бы это значило?
Да, Рюрик старался не смотреть на Дагара. Сегодня он не мог видеть доброжелательного взгляда его голубых глаз, могучих плеч и скупых, но удалых жестов. Подумать только, всего одна ночь отделяла Рюрика от трагического шага, едва не повлекшего за собой гибель Дагара!
Ночь! Но как он ее пережил?! Рюрик взмокшей рукой поправил сустугу и вскинул голову. Нет, гордыня его еще не унялась... Ну и что же, что он женился в третий раз! Первая жена обязана блюсти ему верность и ждать его! Он не приходит к ней третий год? Ну и что?.. Хорошо, что с ним разговаривала сама Оршада. Это была одна из жриц. которую он уважал больше других. Именно Оршада не пускала князя к первой жене, когда та ждала ребенка. Именно Оршада терпеливо и настойчиво объясняла ему, как надо обращаться с беременной женой, как необходимо беречь ее. Именно Оршада посоветовала Рюрику жениться на смуглолицей, молчаливой кедьтянке Хетте и не нарушать покой Руцины своими посещениями. Только спустя год после родов она дозволила ему заходить к Руцине. И как высоко он оценил свой первый приход к первой жене после полуторагодовои разлуки... Их встреча была такой жаркой, что в течение трех суток они не отходили друг от друга... А теперь Руцина целует Дагара?! Нет, он этого не перенесет! Он убьет этого медведя-меченосца! Князь рванулся к секире, схватил ее и бросился к порогу гридни.
- Но ты же целуешь Эфанду!- гневно крикнула Оршада, загородив собою выход из гридни.
- Это я! Мне можно все! - заносчиво крикнул Рюрик и потребовал освободить вход в гридню.
Но жрица не пошевелилась. Раскинув руки к косякам двери, она твердо стояла на пороге и, колючим взором уставившись на Рюрика, гневно крикнула: Ты же давал Руцине свободу в Рарожье! А почему здесь передумал? Ревность обуяла? Это несправедливо, князь! И потом, если тебе можно все, то заходи в равной степени ко всем женам! Сможешь?
Рюрик отпрянул от жрицы. Мгновенно представил себе, как сегодня ночью от Эфанды пойдет к Руцине или к Хетте, и вздрогнул.
