Рамон Менендес Пидаль - Сид Кампеадор
Сид подписал собственноручно грамоту, и это тем ценнее, что автографов того времени почти не сохранилось. Хотя в графологию мы не верим, но эти строки властно воскрешают в наших душах образ их автора и праздничную торжественность, в условиях которой они были написаны, — толстые штрихи очень неодинакового размера ложатся под пером воина на пергамент все резче и тверже, строка отклоняется от прямой линии и образует линию волнистую, таинственно вторя душевным тревогам того, кто водил пером: «Я, Родриго, вместе со своей супругой, подтверждаю то, что написано выше (Ego Ruderico, cum conjuge mea, afirmo oc quod superius scriptum est)»; простая формула, начертанная в момент религиозного подъема героической души, производит на нас глубокое впечатление как бесценная реликвия, сохранившийся в веках единственный след, непосредственно оставленный той непобедимой рукой, которая сдержала волну альмора-видов, изваяла границы и королевства, по справедливости пресекла бесчинства королей и знати.
2. Двор Кампеадора
Кастильские, леонские, португальские и арагонские рыцари
Кроме этой, ни одной грамоты, выпущенной Сидом в Валенсии, не сохранилось, и подписали ее только неизвестные лица — Муньо, Мартин, Фернандо, — которые все несомненно были клириками, потому что никто из них не привел рыцарского патронима. В свою очередь, автор «Истории Родриго» упорно воздерживается от упоминания кого-либо из капитанов Кампеадора, поскольку писал ее в стиле старинных королевских хроник, составители которых, рабски сосредоточиваясь на персоне описываемого монарха, более не называли по именам никого в королевстве. И коль скоро это так, отметим мимоходом: если в «История Родриго» нет никаких упоминаний об Альваре Аньесе, это еще не значит (как кое-кто мог подумать), что племянник Сида никогда не разделял изгнания со своим дядей, не был при нем в начале ссылки и периодически не наезжал в Валенсию.
Для поиска дополнительных сведений нам следует еще-раз обратиться к старинной «Песни»: ведь ее автор — почти современник героя. Из нее мы выясняем, что в состав соrt (двора) моего Сида в Валенсии — то есть в число тех вассалов, чье общество сеньор чаще всего разделял в залах алькасара, — входили епископ дон Иероним, Альвар Аньес и «много других, кто ест Сидов хлеб». Таким образом, двор состоял в основном из личной дружины, уже описанной нами при помощи того же поэта и состоящей из родственников, как альферес Сидова войска Педро Бермудес, и воспитанников, как Муньо Густиос («Взращен в моем доме ты в добрый час»), знатный астуриец, женатый на сестре Химены. В нее входили также приближенные с давних пор вассалы, такие, как бургосец Мартин Антолинес или Альвар Сальвадорес, брат графа Гонсало, предательски убитого в Руэде.
Этот двор, самый ближний, сообщество вернейших вассалов, искренне разделял все чувства сеньора: радость от успешного исхода войны, полученную обиду, ощущение ответственности за решение. Даже предполагаемый брак собственных дочерей Сид раньше обсудил со своими племянниками Альваром Аньесом и Педро Бермудесом, чем с Хименой.
К этим персонажам, имена которых сообщает нам поэзия того времени, мы можем добавить еще одного, известного по историческим документам, — Мартина Фернандеса, алькайда Пенья-Кадьельи, который, судя по его фамилии, тоже был кастильцем, как и дружинники.
Но двор Сида вовсе не состоял исключительно из кастильцев. От Ибн Алькамы мы знаем о четырех арагонских рыцарях, входивших в состав гарнизона Валенсии вместе с кастильцами, когда произошел переворот Ибн Джаххафа, а старинная «Песнь» сообщает нам, что арагонец Галинд Гарсиас, сеньор Эстады, вместе с кастильцем Альваром Сальвадоресом оставался охранять город. Оказывать этой поэме большое доверие нас побуждают такие совпадения: из двадцати восьми христианских рыцарей, упомянутых в ней, двадцать четыре реально существовали во времена героя — это подтверждено историческими документами, а в отношении остальных четырех ничто не опровергает такой возможности. Подобная достоверность означает, что «Песнь» — текст очень старинный и возник во времена, близкие к сидовским.
Значит, «Песнь», видимо, говорит правду, утверждая, что при Сиде находился также португальский рыцарь Мартин Муньос из Монтемайора. Грамоты подтверждают, что Мартин Муньос действительно существовал, и сообщают кое-что о его жизни. Он был зятем мосарабского алуазира Сиснандо, первого графа Португалии, и по смерти последнего в 1091 г. стал графом Коимбры. Мы обнаруживаем, что позже, уже в феврале 1094 г., в Коимбре Мартина сменил граф Раймунд Бургундский, зять короля, управлявший всей Галисией и Португалией. Далее Мартин Муньос упоминается только в августе 1094 г. как губернатор Ароки, а потом он, видимо, покинул Португалию, чтобы присоединиться к герою, молва о котором после упорной осады и завоевания им Валенсии облетела всю Испанию.
Изгнание, обособление от кастильских царедворцев расширило сферу деятельности Сида, усилив притягательность его личности для жителей всех областей Испании: «К нему, — пишет Ибн Алькама, — присоединялось великое множество народа, ибо они слышали, что он хочет вступить в землю мавров». В этом проявился его характер общеиспанского героя. Существенно важно, что в войске изгнанника наряду с кастильцами сражались астуриец Муньо Густиос, арагонские рыцари Санчо Рамиреса и Педро I и португальцы графа Коимбры и Монтемайора. Старинная «Песнь» говорит об этом так:
Лихо бился, в седле золоченом сидя,
Мой Сид Руй Диас, славный воитель, […]
Бургосец смелый Мартин Антолинес,
Воспитанник Сида Муньо Густиос,
Мартин Муньос, Монтемайора властитель, […]
Храбрец арагонский Галинд Гарсиас…
(Стихи 733, 734, 736–738, 741. С. 628, 629)
Эти героические строки, краткие, как девиз на гербе, могли бы для испанцев стать тем же, чем для эллинов сделался гомеровский список кораблей. Военные предприятия Сида, в которых сообща участвовали рыцари из разных областей, хоть и были затеяны по инициативе одного человека, представляют собой пример той общеиспанской солидарности, которая позже столь же широко проявлялась в самые трудные моменты Реконкисты, объединяя различные государства Пиренейского полуострова.
Каррионцы и дочери Сида. Поэзия и реальность
«История Родриго» о дочерях героя даже не упоминает. Зато в старинной «Песни» браку этих дочерей посвящен отдельный сюжет, и к ней нам поневоле придется обращаться то и дело, если мы хотим что-либо узнать о частной жизни Сида.
Но именно в рассказе об этих браках поэма, столь достоверная в своей основе и в главной сюжетной линии, где во всех эпизодах действуют персонажи, которые существовали на самом деле и вели себя приблизительно так, как сказано в поэме, — словно бы откровенно удаляется от подлинной реальности, повествуя, как инфанты Карриона, братья Диего и Фернандо Гонсалесы, женились на дочерях Сида, потом бросили их и были за это опозорены при дворе короля Альфонса. Однако, может быть, этот рассказ не настолько фантастичен, каким кажется: пока что я выяснил, что оба инфанта Карриона, появление которых в поэме историки считают анахронизмом или вымыслом, были реальными лицами и современниками дочерей Сида.
Имена двух молодых людей Диего и Фернандо Гонсалесов часто встречаются вместе, как имена братьев, в подписях к грамотам того периода, когда они прилежно следовали за двором короля Альфонса, — с 1094 по 1105 год; обычно они появляются вместе с подписями Педро Ансу-реса — графа Карриона, Гарсии Ордоньеса — графа Нахеры и Альвара Диаса, то есть тех рикос омбрес, которые, согласно «Песни», были лидерами каррионской группировки. Эти два брата именуются в грамотах «графскими сыновьями», и к их именам прибавляется «de schola regis», то есть «из свиты короля»; несомненно, это те самые братья Диего и Фернандо Гонсалесы, о которых старинная поэма говорит, что «при дворе они в силе» и что они «от графов Каррионских […] родились» как «дети графа до-на Гонсало Ансуреса», а значит, они племянники Педро Ансуреса, вместе с которым подписывали грамоты. Певец Сида именует обоих инфантами Карриона, потому что в то время «инфантами» называли всех молодых людей знатного происхождения.
Какой может быть историческая основа рассказа о происшествии в лесу Корпес
Рассказ о том, как дочери Сида были брошены в дубовом лесу Корпес, поэт узнал через сорок лет после смерти героя, из местного предания, бытовавшего в Сан-Эстебан-де-Гормас; невозможно поверить, чтобы оно было целиком вымышлено. Даже при самой осторожной интерпретации истории оскорбления в лесу Корпес можно допустить, что в ее основе лежит какая-то сильная обида, которую Кампеадор в лице его родных претерпел от Бени-Гомесов. Возможно, предпринимались переговоры о браке между дочерьми Сида и инфантами Карриона, племянниками Педро Ансуреса. Нам определенно известно, что этот леонский магнат одно время был другом кастильского рыцаря, когда в 1074 г. выступил поручителем в договоре о приданом Сида для брака с Хименой, и мы также знаем, что позже, когда в 1092 г. Сид напал на Риоху, тот же Педро Ансурес выступил в союзе с Гарсией Ордоньесом как враг бургосского изгнанника; хуглар тоже изображает их союзниками в сцене заседания толедских кортесов. Здесь, как и в других деталях, блестяще подтверждается достоверность поэмы, верно отражающей и личные отношения персонажей, и смену их дружбы с Кампеадором на ненависть к нему.
