Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов
Полицейские заговорили между собою, причем околоточный, стоя подле своего начальника, нашептывал ему что-то на ухо. Василий очень хорошо заметил, как квартальный, а за ним и околоточный посмотрели на место за дверью, где можно бы укрыться в момент, когда войдет Андрей.
Они, эти мерзавцы, составляли, очевидно, план атаки на Андрея спереди и сзади!
Но как помешать этому? Окна их комнаты выходили во двор, так что он не мог оттуда дать Андрею сигнал об опасности. Да и в предстоявшей свалке от него мало было бы пользы, так как он не имел при себе оружия. Его револьвер находился в боковом кармане куртки, снятой им до прихода полиции, и теперь надеть ее он не мог, не возбудив подозрений. Василий не знал, что придумать, когда вдруг отдаленный звук ракеты подал ему хорошую мысль.
- Ваше благородие! - воскликнул он самым невинным тоном. - Можно посмотреть на иллюминацию из окошка? Вон из чуланчика все видно.
Квартальному хотелось поговорить наедине с околоточным.
- Ступай, коли хочешь. Только ты мне понадобишься скоро.
Таким образом Василию удалось забраться в чулан, где он провел отвратительные минуты, стоя у дверей с бьющимся сердцем и прислушиваясь к малейшему шуму внизу.
Когда ему удалось предупредить Андрея, он вернулся в чулан с чувством облегчения и радости и на этот раз вполне насладился хорошо заслуженным развлечением.
Василий по природе был миролюбивый, добродушный и несколько ленивый человек. Он избегал каких бы то ни было тревог и относился к жизни легко, насколько это было возможно в его положении, всегда предпочитая сглаживать или осторожно обходить препятствия, вместо того чтобы идти к цели напролом.
Глава VII
ЗИНА У СЕБЯ ДОМА
В доме Зины, где на время укрылся Андрей, сильно тревожились за Василия. Его друзья терялись в догадках. Полиция, вероятно, случайно попала на его квартиру, и он как-нибудь запутался. Но, зная его, они сперва надеялись, что он вывернется и присоединится к ним, самое позднее, на следующее утро. Между тем утро прошло, а Василий не показывался.
Они стали беспокоиться. Зина через жену знакомого надзирателя узнала имена всех арестованных за последние несколько дней, но Василия не было между ними. Вулич тем временем отправилась в город навести справки у товарищей. Она вернулась с удивительным, хотя и приятным известием, что Ватажко встретил Василия на улице. Он был свободен, так как ни жандарм, ни околоточный не сопровождали его. Но, очевидно, он попал в какую-то передрягу, так как быстро прошел мимо и сделал Ватажко знак не разговаривать и не подходить к нему.
Первоначальные их предположения подтверждались. Василий, очевидно, запутался как-нибудь с полицией и теперь старается ее одурачить.
- Теперь нам нечего о нем беспокоиться, - сказал Андрей. - Он их, наверное, проведет и скоро будет опять с нами.
Зина с ним согласилась.
Когда новая тревога улеглась, старые заботы и планы снова завладели ими.
Вечером, после чая, когда хлопоты по дому были кончены и все трое собрались в Зининой комнате, Андрей приступил к делу, спросив Зину, какие у нее теперь виды и намерения относительно Бориса.
Он ходил взад и вперед, заложив руки за спину, не глядя на Зину.
- Вот письмо Бориса об этом, - сказала она. - Я получила его на другой день после попытки, но не передала вам тогда, потому что мне было не до того. Но я сохранила его для вас.
Она вынула из потаенного места два клочка бумаги: один - узкий и длинный, как бы срезанный край газеты, а другой - квадратный листок в несколько вершков, вырванный заглавный лист из книги. Обе бумажки были мелко исписаны карандашом.
В этом письме, написанном в ночь после поражения, Борис благодарил своих друзей, рисковавших ради него жизнью, в особенности Андрея, в таких теплых и задушевных выражениях, что у Андрея глаза наполнились слезами. Но в настоящем положении Борис считал все дальнейшие попытки к его освобождению делом безнадежным и, по всей вероятности, гибельным для его друзей. В заключение он просил Андрея тотчас же вернуться в Петербург, а всю организацию распустить без дальнейших отлагательств.
- Надеюсь, вы не находите его заключение обязательным для нас? спросил Андрей, стараясь говорить хладнокровным и деловым тоном.
- Конечно, нет! - воскликнула Зина.
- Я очень рад, что вы не пришли в уныние, - продолжал он. Настойчивость в подобных делах - самое главное. Делались неудачные попытки четыре раза сряду, а на пятый удавалось. Будем надеяться, что и нам лучше повезет в следующий раз.
- Да. Но вот в чем Борис совершенно прав, - заметила Зина, - вы не должны больше принимать участия в новой попытке. Вы сделали все, что было возможно. Оставаться долее здесь для вас - было бы напрашиваться на гибель.
- То же самое можно сказать и относительно вас.
- Нет, не то же самое. Полиция меня не знает, между тем как ваше имя открыто и на вас особенно злы. Кроме того, - прибавила она, - есть соображения чисто личные, по которым я одна должна продолжать это дело.
Андрей остановился прямо против нее.
- Личные соображения? - спросил он с удивлением. - Я вас не понимаю, Зина; или, если понимаю, что вы этим хотите сказать, то я самым энергическим образом должен протестовать. Такое дело нельзя переносить на узкую почву личных привязанностей. Мы предприняли освобождение Бориса как человека, дорогого для нашей партии, а не потому, что некоторым из нас он очень близок. Наши чувства и симпатии тут ни при чем.
- Я бы никогда не позволила рисковать кем бы то ни было ради Бориса, если б я думала, что его освобождение - мое личное дело, - сказала Зина.
- Хорошо. В таком случае не все ли равно, кто из нас будет вести дело? Вы противоречите себе.
- Нет, - возразила она, - я говорила о прошлом. Теперь же все переменилось к худшему, и в этом вся разница. Если бы Борис был мне чужой, я, вероятно, решила бы отказаться от дальнейших попыток. Но я не могу... Вот почему я одна должна взять на себя все.
Она нахмурилась и опустила голову на стол, перед которым сидела.
- Теперь вы, конечно, понимаете, - прибавила она более спокойным тоном, подымая голову, - что приходится иногда принимать в расчет и личные мотивы.
Он сел около нее на стул и молча поднес ее руку к своим губам.
Вырвавшееся у Зины признание только подтвердило то, что он давно уже говорил самому себе. Она просто горела на медленном огне. Постоянные выжидания, вечные думы о деле, от которого зависела жизнь Бориса, и ряд неудач - такие мучения были выше человеческих сил. Внезапное несчастие легче было бы перенести. Теперь страдания ее достигли такого предела, когда разум теряет контроль над чувствами. Если она останется в Дубравнике, то непременно выкинет что-нибудь отчаянное и погубит себя без всякой пользы. Ее нужно увезти отсюда во что бы то ни стало.
- Послушайте, Зина, и вы тоже, Анюта, потому что вы должны мне помочь уговорить ее, - сказал Андрей, все еще не отпуская руки Зины. - Вы совершенно правы, говоря, что, преследуемый по пятам полицией, я навряд ли могу быть полезен тут. Но этому помочь легко. Вот что я предлагаю: я отправлюсь завтра в Петербург и пробуду там недели две. Я начну бывать на студенческих сходках, в разных салонах и вообще постараюсь показываться всюду и наделаю как можно больше шума, чтобы привлечь внимание полиции. Когда она убедится, что я окончательно поселился в Петербурге, я тихонько вернусь сюда. Но вы должны доверить мне все и уехать отсюда. Нужно иногда принимать к сведению и личные соображения, как вы говорите. Ведь вы убиваете себя здесь, и этого допустить нельзя. Примите мой совет, вызванный личной дружбой к вам - если не чем нибудь лучшим, - только не упрямьтесь. Примите мое предложение, и давайте поменяемся местами! Что же вы молчите?
Зина задумалась, опустив голову на грудь. Ей больно было обижать Андрея отказом от предложения, сделанного в такой форме. Но она не могла иначе поступить.
- Нет, не могу! - сказала она, медленно качая головой.
Он встал со своего места и два раза прошелся по комнате.
Вулич, прикорнув в углу, не решалась вмешиваться. Что она могла сказать после Андрея?
Андрей тоже молчал. Бесполезно было уговаривать Зину. Она решила погибнуть - и погибнет... Он не мог удержать ее и не в силах был осуждать ее за упрямство. Она не могла поступить иначе при данных обстоятельствах, и побуждения ее были хорошие. Но никому не было от этого легче.
- Не женись, молодец, слушайся меня! - вырвалось у Андрея, и эти слова лучше всего выражали его чувства в ту минуту.
Поучительное замечание не относилось ни к кому в частности, и меньше всего к Зине, которая не могла уже воспользоваться благим советом.
Но именно Зина и откликнулась на него. Она обрадовалась возможности переменить разговор.
Задумчиво облокотившись на стол, она разводила пальцем узоры по скатерти.
- Такова мораль, выведенная вами из басни, не правда ли?
