Коллектив авторов - Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири
Первоначальным пунктом сбора и сортировки эвакуированного населения на территории России стало село Мариинск, располагавшееся в глубине материка, на берегу озера Кизи, откуда сахалинцев партиями перевозили на баржах в Николаевск и далее в Хабаровск. Для организации транспортировки в Мариинск прибыл сам военный губернатор Колюбакин, до приезда которого местный крестьянский голова пытался мобилизовать крестьян в помощь эвакуированным, но те отказались81. В результате главным источником провианта и перевозочных средств для сахалинцев стали Николаевская крепость и хабаровский Красный Крест, а организация жилья и питания легла на плечи самих сахалинцев82.
Сортировка эвакуированных представляла собой задачу еще более сложную, чем организация жилья и перевозки сахалинцев, многие из которых не имели при себе никаких бумаг, подтверждающих их заявления об окончании сроков наказания или об участии в обороне Сахалина. Отсутствие документов объяснялось не только плачевным состоянием канцелярской части на Сахалине и хаотичностью эвакуации, но и тем, что в октябре 1905 года местные жители сожгли здание тюрьмы и канцелярию губернатора в Александровске, чем еще более осложнили процесс проверки и «фильтрации» эвакуированных83. Очень незначительное число сахалинцев было отправлено обратно в тюрьмы, что не могло способствовать их переполнению и отразиться на развитии тюремного кризиса после 1905 года, как утверждают некоторые историки84, хотя до 800 сахалинцев были сконцентрированы в сортировочных бараках в Забайкалье, где они пробыли до марта 1906 года, когда был издан указ, разрешающий сахалинцам селиться на территории России85.
Идентификация и сортировка дружинников представляла особую проблему. Хотя за участие в обороне Сахалина дружинникам были обещаны льготы, для их получения сахалинцы должны были предоставить свидетельства командиров о достойном поведении на поле брани. Поэтому в Хабаровске была учреждена специальная Комиссия по разбору и удовлетворению жалоб сахалинских воинских чинов, прибывших из плена, и в результате опросов и проверок многие дружинники были признаны дезертирами; их отправляли в тюрьмы до окончания сроков наказания, остальных выпускали на поселение86.
Хотя первоначальная сортировка происходила в Мариинске, главной задачей военного губернатора было вывезти тысячи жителей из переполненного села на баржах в Николаевск и Хабаровск до наступления холодов и обмеления Амура. Транспортировка шла медленно из-за недостаточного количества барж и неспособности различных ведомств скоординировать свои действия87. Столкнувшись с реалиями эвакуации, Колюбакин не мог не пожалеть о том, что его желание о высадке сахалинцев в Де Кастри было в точности выполнено японской стороной. Через десять дней после начала эвакуации он писал генерал-губернатору в Хабаровск, что «действия японцев по выселению сахалинцев надо прекратить дипломатическим вмешательством, ибо они выселяют насильно семейства с грудными детьми и стариками без соблюдения сроков, что в данных условиях равносильно убийству»88. Через месяц с начала эвакуации Колюбакин, уже в полном отчаянии от «глумления» российских военных над ее проблемами, писал генерал-губернатору, что в случае дальнейшего промедления с транспортом он не ручается «за дурные последствия»89. Тем не менее эвакуация сахалинцев из Мариинска растянулась на 38 дней и закончилась только в середине октября, к моменту ратификации Портсмутского договора90.
Из Хабаровска процесс эвакуации шел уже значительно быстрее, так как в крупных городах по пути следования сахалинцев местные власти прикладывали все усилия, чтобы «этот элемент» не задерживался на их территории. В Хабаровске, например, местные власти изолировали эвакуированных на баржах, пришвартованных на противоположном от города берегу Амура91. Там, где изолировать сахалинцев не было возможности, им выдавались кормовые и прикладывались усилия к тому, чтобы они как можно скорее покинули местность92. Надо сказать, что сахалинцы не стеснялись пользоваться своей репутацией каторжных, чтобы добиться своего от администрации. В своих воспоминаниях бывший канонир русской армии, возвращавшийся в Россию после окончания войны на Дальнем Востоке, говорил о том, как ему пришлось ехать в эшелоне, в котором из Владивостока в Европейскую Россию возвращались через Харбин, Читу и Иркутск до 800 дружинников.
Вопреки своим ожиданиям, демобилизованный канонир ничуть не пожалел о том, что ехал в компании бывших каторжных, скорее наоборот. В ситуации, когда сибирские пути сообщения оказались парализованы всеобщей забастовкой, а станции были переполнены демобилизованными и неуправляемыми солдатами, сахалинские каторжные были хорошо организованы, подчинялись артельным старостам, а главное – всегда получали зеленый свет, стоило им только пригрозить поджечь станцию93.
Трудно сказать, как сложилась судьба сахалинцев в России. Скорее всего, они не стали дожидаться разрешения властей и поселились там, где позволяли обстоятельства. Только в марте 1906 года правительство издало указ, по которому бывшим сахалинцам было разрешено селиться в областях империи. Тем же указом сахалинцам должны были дополнительно выделить землю для поселения в Томской и Тобольской губерниях94. Скоро в империи возникли сахалинские поселения, как, например, под Курганом, но уже через несколько лет от них мало что осталось95.
В Хабаровске прибывающих сахалинцев размещали также и в бараках переселенческого комитета. В отличие от военной администрации, переселенческий комитет мало интересовался сортировкой сахалинцев. Переселенческие бараки были открыты всем желающим, что вскоре стало предметом серьезного недовольства со стороны Приамурской администрации96. Хотя к концу 1905 года все эвакуированные сахалинцы выехали из бараков, вскоре начался поток обратной миграции: многие эвакуированные спешили вернуться на русскую часть Сахалина. Слухи о том, что в Хабаровске бывшим сахалинцам обеспечено бесплатное проживание и пропитание, быстро распространились по империи, и с декабря 1905 года сахалинцы стали стекаться в Хабаровск со всех концов России97. Но, несмотря на недовольство местной администрации, переселенческие бараки не стали ни распространителями «огромных заболеваний», ни преступными притонами. Хотя некоторые сахалинцы и промышляли грабежом в городе, большинство людей, по выражению заведующего переселенческим делом, были настолько обездолены, что, невзирая на повсеместные «неудовольствия и беспорядки», оставались спокойны98.
Вернувшимся на Дальний Восток сахалинцам было предложено расселиться в Приамурье и Приморье. Оценивая результаты этого расселения, генерал-губернатор Приамурья признавал, что администрация с делом не справилась. Переселенческий отдел формально приписывал желающих к поселениям, не наделяя их при этом землей. Последующие ревизии показали, что менее пятой части всех приписанных обосновались на местах. По мысли генерал-губернатора, если бы сахалинцам выделили землю и дали кредит, то результаты могли бы быть более утешительными". Однако там, где кредиты выдавались, результаты оставались теми же. По имеющимся данным, из 318 сахалинцев, получивших кредиты, только 71 проживал по месту приписки. Большинство сахалинцев, получив в кредит от го до 300 рублей, покинули селения и отправились на поиски лучшей жизни100.
Между двух империй: Сахалин после 1905 годаВ последнее время в историографии началось переосмысление Русско-японской войны как первого глобального конфликта, который не только отразил в себе колониальные противоречия прошлого, но и стал предтечей мировых конфликтов XX века, своего рода «мировой войной номер ноль»101. То же можно сказать и о роли Сахалина в Русско-японской войне: если потеря Сахалина стала логическим последствием противоречивой имперской политики на Дальнем Востоке, то эвакуация сахалинцев представляется своего рода «генеральной репетицией» принудительных переселений последующих лет. Несомненно, сахалинское население отличалось специфическими особенностями, которые во многом обусловили отношение к нему как русских, так и японских властей, но приемы и тактика военных мало изменились после 1905 года. Попытка провести четкие границы между группами населения, которые до войны представляли собой противоречивое целое, поставила японское и российское военное командование перед многочисленными проблемами во время эвакуации Сахалина и привела к многочисленным жертвам.
Формированию сахалинского населения как амальгамы этничностей, конфессий и социальных групп во многом способствовала каторга. Практический подход тюремных властей к населению противоречил не только логике военных, но и модерному сознанию либерально настроенных профессионалов. По мнению последних, поощряя гибридизацию и размывание границ, каторга не только препятствовала «колонизации» Сахалина, но и тормозила его модернизацию. В «либеральной фантазии» будущее Сахалина было неразрывно связано с разработкой богатых ресурсов острова, что было возможно лишь при свободном движении труда и капитала, которое требовало создания полноправного населения102. Казалось бы, после официальной отмены каторги в 1906 году103 ничто не мешало этой фантазии стать реальностью. Однако процветающей колонией Сахалин не стал ни до, ни после 1905 года, так как, потеряв надежду восстановить на острове каторгу, центральное правительство потеряло к острову всякий интерес.
