Сергей Куличкин - Душа и слава Порт-Артура
К 9 часам утра японцы достигли подножия горы, а примерно через час началась сама атака Куинсана. Позиции на горе обороняла только рота стрелков с несколькими орудиями. Несмотря на это, японцы несли большие потери. Сибиряки стояли насмерть. Склоны горы постепенно покрывались зелеными фигурами убитых японцев. Весь день продолжался неравный бой. Японцам наконец удалось подвести на расстояние двух верст свою батарею, которая с большим трудом подавила последнюю исправную пушку на русских позициях. Но и тогда наступающие колонны были встречены губительным ружейно-пулеметным огнем. И только после того как правые колонны японцев заняли высоты значительно севернее Куинсана и установили на них свои батареи, их фланговый огонь стал приносить результаты. Сплошная стена огня и пыли стояла над горой. Сибиряки готовились к последней штыковой контратаке, когда пришел приказ Фока оставить позицию. Вслед за Куинсаном были очищены и Зеленые горы.
Оставление этой позиции грозило тем, что японцы, пройдя Лувантанской долиной, могли отрезать 4-ю дивизию от 7-й. Надо было срочно принимать меры, но Фок и не думал контратаковать. Однако теперь на позициях были и части 7-й дивизии.
Кондратенко, получив известие о прорыве японцев, немедленно дал указание на усиление правого фланга. Туда была послана скорострельная артиллерия, с поддержкой которой 26-й полк его дивизии начал подготовку к контратаке. Сам он направился в штаб Стесселя, где заявил, что немедленно отбывает на позиции и, помня обещание последнего, надеется сопровождать генерала на перевалы.
Стессель, привыкший к спокойному, рассудительному тону Кондратенко, воспринял предложение как продолжение давнего разговора. Кроме того, события последних дней требовали немедленной встречи с Фоком.
После цзиньчжоуского боя генерал Смирнов сумел довести через двух офицеров Генерального штаба, капитанов Одинцова и Ромейко-Гурко, до сведения Куропаткина и Алексеева о множестве нелепостей в полководческой деятельности начальника Квантунского укрепрайона. Куропаткин по некоторым данным и особенно донесениям Стесселя и сам понял, что последний просто не соответствует выпавшей на его долю задаче, и доклад прибывших из осажденной крепости офицеров только ускорил принятие решительных мер. Получив согласие Алексеева, Куропаткин послал Стесселю 5 и 7 июня телеграммы, а затем и письмо, в которых предписывал сдать командование Смирнову, а самому прибыть в армию для получения нового назначения.
Вот это письмо и волновало сейчас более всего Стесселя, так что отказываться от предложения Кондратенко было нельзя. Телеграммы вместе с копиями для Смирнова попали в руки начальника штаба укрепрайона полковника Рейса, с ними можно было погодить, а что делать с письмом — мог посоветовать только Фок…
«Да, надо ехать, — думал он, глядя на генерала Кондратенко. — Эта поездка в войска сейчас, как никогда, кстати. Да и стрельбы пока особой нет». Подведя такой итог, он сразу успокоился.
— Полковник Рейс, через полтора часа отправляемся на перевалы. Подготовьте поезд. Меня сопровождают генералы Кондратенко и Никитин.
Полтора часа затянулись почти на целый день. Пока готовили вагон для Стесселя, пока подбирали конвой и путевую бригаду, пока спешным порядком разрабатывали карту, Роман Исидорович не находил себе места. Он уже не раз обругал себя за то, что пригласил Стесселя. Кондратенко понимал, что скорее всего никаких толковых указаний от начальника не получит, но втайне надеялся на его поддержку в неминуемом споре с Фоком. Наконец, волновало и то, что предстоял первый в жизни бой. То дело, ради которого он столько учился, для которого едва ли не всю сознательную жизнь готовил себя, приближалось. Он уже дважды побывал в крепости у стрелков 28-го полка, изучил карту со своим начальником штаба Науменко (он тоже ехал с ним), но время как будто остановилось.
Наконец к вечеру поезд тронулся. В салоне Стесселя сразу принялись за ужин, но Кондратенко там долго не задержался. Остаток пути он провел с начальником штаба, пытаясь по карте вникнуть в обстановку на перевалах.
Прибыли на позиции 20-го днем, а утром 26-й полк дивизии Кондратенко, усиленный артиллерией, сбил японцев с Зеленых гор и занял высоту 193.
Кондратенко, едва поезд прибыл на разъезд 11-й версты, хотел отправиться в полк, но состав встречал Фок со своим штабом, и началась обычная церемония — представление, доклады, разговоры о неудачах Штакельберга…
Роман Исидорович в общий разговор не вступал, а пытался расспросить начальника штаба 4-й дивизии полковника Дмитриевского о положении на фронте. Докладывал тот толково.
— Евгений Николаевич, — повернулся Кондратенко к своему начальнику штаба, — попрошу освежить обстановку на карте, да и пора к своим…
Через полчаса Науменко доложил, что разрабатывать карту тяжело, так как она окончательно устарела.
— Ну что же, значит, тем более пора на месте разбираться, — прервал его Роман Исидорович, — пойду убеждать Стесселя.
Трудно сказать, сколько бы сил пришлось для этого приложить, если бы не Фок. Начальник 4-й дивизии, казалось, только искал повода для ссоры с Кондратенко — сразу принял его предложение в штыки. Но Роман Исидорович не думал уступать. Началась перепалка, коней которой положил Стессель, приказав составу двигаться. Поезд прошел еще пару верст и стал. Дальше надо было двигаться верхом. Разгрузка лошадей из теплушек затягивалась. Кондратенко решил не дожидаться, а ехать к себе. Стессель не возражал. Он давно хотел остаться с Фоком наедине — карман его мундира жгло письмо Куропаткина, требующее разговора с другом.
Через минуту Кондратенко уже был на лошади и в сопровождении Науменко, адъютанта и двух казаков скрылся в густой пыли.
До позиций 26-го полка добрались к вечеру. По дороге Роман Исидорович несколько раз сворачивал к линии русских окопов, пытаясь разобраться в обстановке, но видимость была плохая, и только с горы Большая сопка открылась прекрасная перспектива всей русской позиции. Просматривались хорошо и японцы. На их переднем крае стояла тишина, а вот в лагере, расположенном недалеко от Дальнего, жизнь бурлила вовсю.
Науменко с адъютантом поручиком Ерофеевым немного поотстали и не заметили, как генерал спустился вниз к линии окопов. Окопы прерывистыми змейками тянулись по возвышенностям. Появление всадника вызвало оживление не только среди русских стрелков, но и у японцев. Так что когда Науменко с Ерофеевым догнали генерала, вокруг него посвистывали пули.
У наблюдательного пункта на закрытых позициях батареи Кондратенко задержался.
— Как японцы? Поручик! — крикнул он подбежавшему с докладом артиллеристу и, спешившись, первым пошел к наблюдательной площадке.
Поручик, придерживая одной рукой шашку, другой — прыгающую на голове фуражку, едва поспевал за ним и, захлебываясь, бубнил что-то.
Когда Науменко взобрался на площадку, Кондратенко уже отошел от бойницы и, пристроившись с блокнотом, что-то быстро писал. Науменко всякий раз восхищался той энергией, юношеским задором, которые излучал генерал при приближении стоящего дела. При этом подполковник чувствуя, что и сам заражается энергией. Сегодня генерал просто светился.
— Евгений Николаевич, есть идея, — обратился он к подошедшему Науменко, — больше нигде не останавливаемся, двигаем прямо к Семенову, а если и там такая же обстановка, начинаем наступать. Вы только послушайте этого поручика, сверьте наши карты с действительностью. Тут совершенно ясно, что надо отбивать Куинсан.
Науменко долго рассматривал в бинокль японские позиции и осторожно заметил:
— Ваше превосходительство, я думаю, шанс есть…
— Именно шанс, и только шанс. Видите, начинают подтягивать силы. Надо опередить японцев. Возьмем Куинсан, тогда — вперед, на Дальний. Если нам не помогла маньчжурская армия, то мы поможем ей.
На позициях 26-го полка чувствовалась кондратенковская выучка. Оставленные несколько дней назад, а теперь вновь отбитые окопы спешно укреплялись. Готовые закрытые позиции для артиллеристов приводились в порядок. После недавнего успешного боя настроение солдат и офицеров было прекрасное.
Оценив обстановку, Кондратенко сразу же стал собираться к Стесселю.
— Вы, полковник, — повернулся он к Семенову, — к ночи будьте готовы. Попробую добиться, чтобы вас поддержал хотя бы еще полк. Да, не забудьте моей записки к морякам, только отправьте ее тихо. Упаси бог, если она попадет к Стесселю или Фоку! Конец всему делу…
Кроме отработки плана операции, которая была возложена на Науменко, Кондратенко написал письмо командующему эскадрой с просьбой выделить отряд кораблей для содействия наступлению на Дальний.
«Желательно в этой операции не меньше трех-пяти судов подвижной береговой обороны, канонерок и крейсеров, при одновременном ударе всеми бронированными отрядами на Дальний с моря…» — писал он Витгефту.
