Елена Ржевская - Геббельс. Портрет на фоне дневника.
5 января 1937. Католические епископы вновь выпустили против нас пастырское послание. Боги ослепляют того, кого хотят погубить. — Но погубить их желает лично Гитлер, и Геббельс как всегда на подхвате. — Фюрер считает, что христианство созрело для гибели.
6 февраля 1937. Фюрер мощно обрушился на церковь. Он прав! Они испортили нашу мораль и обычаи. Прежде всего обратили смерть в отвратительный ужас. В античности этого не было.
23 февраля 1937. Не партия против христианства, а объявить себя единственно подлинными христианами, — примеривается Геббельс к формуле борьбы. — И затем всей мощью партии против саботажа.
Но Геббельс попадает впросак. Гитлер идет куда дальше, он отрекается от христианства, пусть до поры не демонстративно. Христианство фашизму обременительно, враждебно, противопоказано. Культ фюрера — это идолопоклонство. Фашизм отступает в варварство, там ищет опору, культивируя варварство первобытных германцев в противовес христианству с его цивилизацией. Религией стал миф о расе, миф о фюрере. «Антисемитизм Гитлера был еще и плохо скрытой формой разрыва с христианством» (Норман Бирнбаум[40]).
11 марта 1937. Католики всегда противники государственной власти. Они должны ими быть в силу своей религии. Но почему же Ватикан так открыто блокируется с большевизмом? Загадка? Нет, тут тот же корень.
Возмутившись преследованием церкви, министр Эльц вышел из партии, из кабинета. «Все просто поражены этой бестактностью. У этих людей есть авторитет выше авторитета Родины: единоблаженная церковь». Добавлю, что фон Эльц отказался принять наивысшую награду — золотой значок нацистской партии — жест и вовсе немыслимый.
Наконец Ватикан издает энциклику против большевизма, то, чего добивался Гитлер.
27 марта 1937. Наконец-то они поступили решительно. Наглость высочайших, высоких и малых святош совершенно невыносима… Скоро мы с ними покончим.
2 апреля 1937. Звонок фюрера: он идет в атаку на Ватикан. Теперь начнутся процессы в Кобленце. Как пролог — ужасное убийство мальчика на сексуальной почве в бельгийском монастыре.
11 апреля 1937. Процесс Россента (капеллана) открыл наконец связь КПГ с католицизмом. Тем хуже для церкви. Мы без оглядки пойдем на все.
12 мая 1937. Долгий разговор с фюрером о проблеме церкви. Он приветствует радикальный поворот процесса против священников. Он не собирается превращать партию в церковь. И сам не собирается возноситься до Бога. В этом серьезные разногласия с Гиммлером. Мы должны согнуть церковь и превратить ее в нашего слугу. Целибат отменить. Экспроприировать церковное имущество. Запретить изучать теологию до 24 лет. Этим мы отнимем у них лучшую смену. Монастыри распустить, воспитание у церкви изъять… Тогда они будут есть у нас из рук. Но первоочередное — процессы. Они идут по плану и вызывают огромное внимание. Все, как мы хотели.
3 июля 1937. Пастор Нимёллер (евангелический священник берлинской церкви) наконец посажен. Получит такой приговор, что у него в глазах потемнеет. Больше он не выйдет… Только так можно его угомонить. Только без сантиментов, — варьирует он эту установку Гитлера из «Майн кампф».
Мартин Нимёллер вместе с большинством протестантского духовенства поддерживал нацистов и приветствовал вступление Гитлера на пост рейхсканцлера. Но вскоре разочаровался в Гитлере, отказался признать духовную власть нацизма. Он возглавил часть разделившейся протестантской церкви — «исповедальную церковь», осудил антихристианскую суть режима, антисемитизм. Сотни пасторов «исповедальной церкви» и приверженных к ней мирян подверглись гонению, арестам. Только в 1937-м их было арестовано 807 человек. В этот же год Нимёллер стал узником Моабита. Из тюрьмы пастор Нимёллер был доставлен в концлагерь Заксенхаузен и позже переведен в Дахау. В последний раз в дневнике упоминается Нимёллер 22 декабря 1940-го: «Нимёллер просит о помиловании. Не может быть и речи». Он был освобожден из концлагеря англо-американскими войсками. Имя Нимёллера прозвучало на Нюрнбергском процессе в обвинительном заключении.
«Папство открыто высказалось против расового манифеста фашистов (в Италии). Это замечательно. Теперь и в этой области итальянцы наши союзники. Но как наглы эти попы». И наконец, дождавшись, записывает, торжествуя: «Муссолини издал новые расовые законы. Против евреев. Ага, он тоже отведал крови».
Глава пятая «Настал черед Австрии»
Через год после ремилитаризации Рейнской зоны «настал черед Австрии», как сказал на совещании Гитлер. Перевооружение армии и создание офицерских кадров фактически закончено.
«В Австрии фюрер однажды начнет с чистого листа» — так уведомил свой дневник Геббельс еще 3 августа 1937-го.
Гитлер заверял Австрию, что ни на что не притязает. И чтобы скрыть свои намерения, готовясь к «молниеносному» на нее нападению, заключил в 1936 году соглашение о ненападении, признавая независимость Австрии. Вечером 11 марта 1938 года Гитлер подписал приказ о вторжении. Военные угрозы, ультиматумы предшествовали этому дню. 12 марта 1938 года гитлеровские войска вторглись в Австрию, преодолев пограничные пункты с применением вооруженной силы. На другой день Гитлер триумфально въехал в Вену. Австрия была присоединена к Германии.
Солдаты-австрийцы, воевавшие в составе гитлеровской армии, во всяком случае те из них, с кем мне доводилось говорить, не признавали себя германскоподданными и отделяли себя от немцев.
Записей, хронологически совпадающих с событиями аншлюса, нет в дневнике — пробел. Выпали записи и со 2 сентября до 18 октября 1938 года — те полтора месяца, в которые состоялось Мюнхенское соглашение (29–30 сентября 1938): Англия и Франция умиротворяли Гитлера за счет Чехословакии, потребовав от нее согласиться с уступкой Судетской области. Но попустительство агрессору снова обернулось подстрекательством его к дальнейшим захватам: Гитлер не удовлетворился Судетами. Еще годом ранее протокол секретного совещания (5.11.1937) зафиксировал его высказывание: «Лично фюрер считает, что, по всей вероятности, Англия и, возможно, Франция молча уже отказались от Чехословакии и что они уже привыкли к мысли о том, что в один прекрасный день этот вопрос будет разрешен Германией».
Но, как следует из другого сугубо секретного протокола, совещание Гитлера с Кейтелем вынесло заключение, что стратегическая неожиданность нападения на Чехословакию, под которое публично не подведено основания, чревато критической ситуацией, может вызвать остро враждебную реакцию мирового общественного мнения. На этот раз «молниеносные действия» должны начаться «в результате инцидента (как, например, убийство германского посла в связи с антигерманской демонстрацией)». В этом предусмотренном «инциденте» — характерный почерк Гитлера, не останавливающегося ни перед какими средствами для достижения своих целей. Через полгода после Мюнхенского соглашения, нарушив его, Германия захватила Чехословакию.
Когда впоследствии на заседании трибунала в Нюрнберге на допросе Шахта прозвучит обвинение в том, что он «производил расчистку в экономическом отношении захваченных Гитлером территорий», Шахт воскликнет: «Но простите, пожалуйста. Ведь Гитлер же не взял эту страну силой. Союзники просто подарили ему эту страну».
Захват Чехословакии в марте 1939-го также «отмечен» в дневнике выпадением страниц[41].
«Я СЧИТАЮ, ПРИ РАЗВОДЕ ИЛИ ИЗМЕНЕ ПРОКУРОРУ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО»«Стало известно, что Геббельс встречается с чешской киноактрисой Лидой Бааровой не только в киногородке, но и в загородной вилле. Потом в окружении Гитлера стали усиленно поговаривать о том, что Геббельс разводится со своей женой и женится на этой киноактрисе, — читаю в неопубликованных воспоминаниях генерала Ратгенхубера. — Гитлера это поразило: Геббельс, ярый поборник арийской расы, был на грани падения, так как, вступив в брак со славянкой, он, по его же словам, должен был бесповоротно «испортить свою кровь». Можно представить, какой это вызвало бы резонанс в среде, которая следовала этим заветам. Гитлер оборвал эту романтическую историю решительно».
Являясь начальником личной охраны Гитлера, Раттенхубер одновременно возглавлял имперскую службу безопасности и знал об окружении фюрера и явное, и тайное.
Геббельса прозвали в народе «бабельсбергским бычком» за шашни с киноактрисами. (В городке Бабельсберг, близ Берлина, киностудия.) Но любовная связь с Лидой Бааровой совсем не из этого ряда. Это — влечение, рвавшее со всеми регламентациями. И все, что он строил с таким тщанием, — все под угрозой.
Может, в последний раз что-то человеческое взметнулось над поддельностью его жизни, движимой и подчиненной безмерной страсти тщеславия и властолюбия. Телесную любовь не приручить, не сдержать даже такому государству, где все под его сетью.
