Эрих Соловьев - Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время
Но первое место в ряду этих молодых подвижников, несомненно, должно быть отведено магистру Виттенбергского университета Филиппу Меланхтону.
Филипп Шварцерд (1497–1560) происходил из семьи бриттенского оружейника. Еще в отрочестве он обратил на себя внимание Иоганна Рейхлина, которому приходился внучатым племянником. Двенадцати лет Филипп поступил в университет, а в четырнадцать стал бакалавром. Рейхлин предвещал ему блестящую академическую карьеру и перевел на греческий его немецкое имя (Schwarzerde — букв, «чернозем»). Магистерскую степень Меланхтон получил в Тюбингене, где подвизался в качестве преподавателя красноречия и истории. В 1518 году вышел в свет его знаменитый учебник греческого языка, который в течение ста лет выдержал 44 издания. Летом того же года юноша прибыл в Виттенберг с восторженными рекомендательными письмами Эразма Роттердамского и Рейхлина.
Как и многие выдающиеся гуманисты XVI века, Меланхтон был полигистором: наряду с классической филологией он занимался историческими, педагогическими, астрологическими и юридическими исследованиями. В качестве преподавателя Виттенбергского университета он стал олицетворением краткосрочного союза между реформацией и гуманизмом, заключенного в 1519 году.
Тщедушный, хрупкий, с женственными чертами лица (по характеристике Лютера, «нежный»), Меланхтон с юности привык добиваться своего мягкой уступчивостью и терпеливыми разумными доводами. Человек такого склада был крайне необходим в кругу реформаторской молодежи, склонной к максимализму и страстному заострению внутренних идейных конфликтов. Он быстро становится общепризнанным советчиком и арбитром. Уже в августе 1518 года в письме к Спалатину Лютер хвалит его сверх всякой меры. Меланхтон делается его ближайшим другом и испытывает к реформатору сыновнюю привязанность.
К лютеровской реформаторской проповеди Меланхтон с самого начала относился со священным трепетом. Свою собственную скромную задачу он видел в том, чтобы упорядочить и систематизировать вновь рождающееся учение. Однако, принявшись за дело, Меланхтон вскоре стал самостоятельно развивать идеи реформации.
Накануне Лейпцигского диспута он отстаивает приоритет Писания перед учением отцов церкви (чего еще открыто не делает Лютер). Книга Меланхтона «Общие положения относительно материй теологических» считается первым реформационным богословским трактатом. В дальнейшем именно она будет рассматриваться и приверженцами и противниками Лютера в качестве «свода» виттенбергского евангелизма.
Искренне полагая, что он лишь следует за учителем в качестве смиренного систематика и толкователя, Меланхтон на деле все время оказывается на полшага впереди Лютера в разработке именно тех теологических проблем, которые приобретут решающее значение для построения новой протестантской церкви («Я, — шутил Лютер, — всего лишь предтеча моего маленького грека»). Не менее важно, что меланхтоновское изложение лютеровских идей сделало их доступными и интересными для внетеологического ученого мира (филологов, историков, юристов) и подготовило протестантскую реформу образования.
После отъезда Лютера в Вормс на слабые плечи Меланхтона легла основная тяжесть начинающейся виттенбергской реформации.
В работах 1520 года доктор Мартинус достаточно ясно обозначил основные принципы церковного преобразования. Однако многие практически-организационные вопросы остались открытыми.
Лютер решительно отверг жертвенную мессу. Но на ней покоился весь устав богослужения, множество обычаев и распорядков. Вокруг какого действия должна организоваться новая церковная служба? В чем смысл реформированной пасторской должности? Как распорядиться храмовым и монастырским имуществом, утерявшим свое традиционное оправдание? Как поступить с картинами и украшениями, веками собиравшимися в богатых храмах?
Письма, содержащие эти вопросы, стекаются в Виттенберг со всех концов разбуженной Германии; Меланхтону и его молодым соратникам приходится срочно отыскивать приемлемый ответ.
Первой конкретной реализацией лютеровской программы церковных преобразований явился порядок «общей кассы», утвержденный виттенбергским городским советом 24 января 1522 года. Инициаторами этого мероприятия были университетские теологи.
В центр богослужения ставилась проповедь, и священник трактовался прежде всего как выбранный общиною проповедник. Месса не запрещалась, но не должна была заслонять проповеди (по сути дела, она трактовалась как церемониальный пережиток, сохраняемый из уважения к укоренившимся привычкам). Во всем, что касалось внешней стороны культа (убранство церкви, одеяние священников, форма причащения и т. д.), виттенбержцы были крайне осторожны. Они призывали не спешить с переменами ритуала, вводить их только с согласия подавляющего большинства общины и пресекать всякие вызывающие и демонстративные акции.
Но что касается социально-этических принципов, на которых покоилось прежнее церковное устройство, то последние подверглись решительному переосмыслению.
Постановлялось, что церковь, подобно городской администрации, отныне должна существовать на взносы прихожан, образующих виттенбергскую «общую кассу». Часть собранных в ней средств шла на оплату пасторского труда (прежние доходы священников уменьшались на четверть); другая часть расходовалась на благотворительные цели, которые, в свою очередь, толковались по-новому. Город не желал больше содержать нищих. Право на церковное вспомоществование сохранялось лишь за стариками, вдовами и сиротами. Ни один трудоспособный христианин не должен был стоять с протянутой рукой: ему надлежало либо подыскать в Виттенберге какое-то занятие, либо покинуть город.
Средства, которые прежде затрачивались на нищих, отныне предполагалось превратить в беспроцентные краткосрочные кредиты для нуждающихся ремесленников. Детям бедных родителей обеспечивалось бесплатное начальное обучение, а наиболее способным из них — стипендия для продолжения образования. Одновременно предлагалось, чтобы подростки, не обнаружившие способности к наукам (пусть даже выходцы из состоятельных бюргерских семей), не занимали места в школе, а шли учиться ремеслу или другому какому-нибудь полезному делу.
Вводя порядок «общей кассы», магистрат принимал на себя новые функции морального надзора. Предусматривались крутые карательные меры против пьянства. Ростовщический процент снижался до 1/25 кредитуемой суммы (те, кто уже был опутан ростовщиками, могли взять в «общей кассе» деньги для погашения своего долга под этот умеренный четырехпроцентный ценз). Нищенствующие монахи лишались подаяния. Ясной программы секуляризации монастырских имуществ у виттенбергских теологов не было, но они потребовали от городского совета описи всех ценностей, которыми обладали монастыри, чтобы разбегающиеся братья не разбазарили их.
«Порядок общей кассы» представлял собой практическое развитие идей, выдвинутых Лютером в его «реформаторской трилогии». Каждая из предложенных магистрату «статей» обосновывалась ссылками на сочинения доктора Мартинуса. В начале декабря 1521 года он сам три дня тайно провел в Виттенберге и, по-видимому, санкционировал проект Меланхтона.
Программа виттенбергских теологов, как нетрудно убедиться, соответствовала прежде всего бюргерско-предпринимательским интересам. Это особенно ясно видно из ее финансово-административных разделов (борьба против ростовщического лихоимства, кредитная поддержка ремесла и «честной предприимчивости», тенденция к удешевлению церкви и т. д.). Сама «умеренность и аккуратность» виттенбергских новшеств также говорила об их бюргерской социально-идеологической природе.
Инициатива Виттенберга нашла отклик во многих городах Германии. В 1522–1523 годах его примеру последовали Лейсниг, Страсбург, Нюрнберг, Констанц, Ульм, Нордлинген, Эсслинген, Магдебург, Штральзунд и Бремен. Это было сравнительно мирное, но внушительное развитие реформации, охватившее ряд важнейших торгово-промышленных центров Германии. Оно отвечало основному церквоустроительному замыслу Лютера.
Показательно, однако, что никакой апологии «порядка общей кассы» реформатор не написал (он ограничился кратким одобрительным предисловием к программе лейснигской реформы). Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, Лютер видел, что виттенбергский проект полон пробелов и неясностей. Во-вторых, его тревожило, что почти во всех городах Германии «порядок общей кассы» был введен магистратами без санкции земельных князей. Это открывало путь для явочного утверждения и совсем иных церковно-обновительных проектов, которые, как Лютер знал по опыту Виттенберга, уже были наготове.
Программа, предложенная Меланхтоном и его соратниками, появилась на свет вовсе не в качестве новаторского почина. Она была скорее умеренно-консервативной реакцией на действия так называемых «евангелических радикалов».
