Муса Гареев - Штурмовики идут на цель
Это были обычные советские люди, комсомольцы. Тимирай Кубакаез до войны трудился в колхозе, Зубай Утягулов окончил педагогический институт и работал учителем. Услышав о нападении на нашу страну фашистской Германии, Утягулов ушел на фронт добровольцем. Чтобы попрощаться с родными, он написал им:
«Дорогая мама и родные! Как мне ни хотелось, но повидаться с вами этим летом не удалось, вы уж извините меня. Над Родиной нависла опасность, многие дети и матери мучаются под пятой фашиста. Разве можно со спокойной душой оставаться в стороне от всенародной священной войны?.. Я уезжаю на фронт добровольцем… До свидания, моя дорогая мама. Благослови сына, который уходит на священную войну. Мы возвратимся на родную землю с победой или умрем со славой».
Зубай не вернулся на родную землю. Он сдержал слово, данное матери, умер за то, чтобы вернулись домой тысячи других. Умер со славой.
…В начале марта 1944 года советские войска громили гитлеровцев, зажатых в междуречье Ингульца и Южного Буга. Пулеметный взвод лейтенанта Миннигали Губайдуллина наступал на рубеж населенных пунктов Дубчаны-Рядовое. Вот по цепям наступающих ударил пулемет. Батальон залег.
Уничтожить дзот противника комбат поручил взводу лейтенанта Губайдуллина. Пулеметчики ползут к кургану, на котором засели гитлеровцы. Томительно идут минуты. Все ближе и ближе наши бойцы к огневой точке врага. Все меньше и меньше остается их с каждой минутой.
Когда до цели осталось несколько метров, лейтенант остался один. Нужно подобраться еще ближе!..
Миннигали пополз вперед, из дзота его заметили. Первая пулеметная очередь прошла над самой головой. От второй перед глазами вспыхнули огненные круги… А до цели осталось каких-нибудь пять-шесть метров! Обидно!
Ни стрелять, ни бросить гранату Губайдуллин уже не мог. Тяжело раненный, собрав последние силы, поднялся во весь рост и смело шагнул к амбразуре…
В день, когда он совершил такой же подвиг, как Александр Матросов, ему исполнилось 23 года…
Вспоминается множество подвигов, совершенных в небе и на земле нашими летчиками. Я уже о них говорил в этой книге. Они тоже погибли «в бою лицом на запад».
Расскажу молодым о нашей фронтовой дружбе, о братской взаимовыручке, которые побеждали там, где были бессильны пушки и пулеметы. Сколько раз в минуту смертельной опасности мои боевые друзья-летчики прикрывали собой беззащитные машины товарищей и командиров! Сколько раз они совершали дерзкие посадки на занятой врагом территории, чтобы выручить из беды товарища!
Восточная Пруссия. Самолет старшего лейтенанта С. Долгалева действовал над целью и вдруг, подбитый вражеской зенитной артиллерией, загорелся.
Летчик мужественно пытался сбить пламя, но это ему не удалось. Приземлился он в горящей машине на территории врага. Фашисты бросились к месту вынужденной посадки советского самолета, чтобы захватить в плен его экипаж, но товарищи не оставили Долгалева в беде. Огнем своих пушек и пулеметов с воздуха они заставили противника залечь. Теперь кому-то одному из них нужно было бы попытаться сесть рядом с горящим самолетом, но размеры площадки не позволяли это сделать.
Пока товарищи кружили над подбитой машиной Долга-лева, один из летчиков, младший лейтенант В. Михеев, слетал на свой аэродром, быстро пересел на По-2 и вернулся на поле боя. Совершив посадку рядом с пылающим самолетом командира, он на глазах у врага взял его к себе на борт и под прикрытием товарищей вернулся на свой аэродром.
Чувство взаимной выручки было развито у всех советских бойцов. Часто они не знали друг друга в лицо, служили в разных подразделениях и даже в разных родах войск, но когда требовала обстановка, не задумываясь, приходили друг Другу на помощь.
Мечтой всех подбитых летчиков было дотянуть до передовой. Сесть пусть даже на нейтральной, полосе – увидят свои, в обиду не дадут! И верно; за каждый самолет, упавший перед линией наших траншей, разворачивался настоящий бой. В нем участвовали стрелки, минометчики, артиллеристы, танкисты. И не знаю я случая, чтобы они хоть раз уступили наш самолет противнику.
Точно так же самоотверженно действовали и пилоты, помогая наземным войскам преодолевать укрепления врага, взламывать его оборону, подавлять огневые точки. Даже если приходилось вылетать в глубокий тыл противника, и тогда мы не забывали о нашей царице полей-матушке пехоте. В связи с этим вспоминается один боевой вылет.
Было это весной в 1944 году на Никопольском плацдарме. Местность была сильно изрыта глубокими оврагами и балками. Это благоприятствовало скоплению вражеских танков, а они сводили на нет все усилия нашей пехоты. Только наши немного продвинутся вперед, а тут, откуда ни возьмись, – танки. Выбьют наших солдат из наспех отрытых окопчиков, оттеснят на исходные рубежи и куда-то пропадают. Где они прячутся?
Надоела командованию такая игра. Послали на разведку авиацию. Летали несколько дней – ничего не обнаружили. Дошла очередь до меня. О таком поиске я рассказал выше. Теперь вылетели мы с Виктором Протчевым. Погода неважная, но с высоты 200 метров видимость отличная. Выше – облака.
На линии фронта наши самолеты обстреляли вражеские зенитчики. Пришлось нырнуть в облака, которые, на наше счастье, не были сплошными. Пролетев несколько секунд в кромешной тьме, бросаю самолет к земле, и пока гитлеровцы пристреливаются, иду по прямой. Когда огонь становится опасным, снова делаю «горку» и ухожу в облака. Через несколько секунд опять вываливаюсь на свет и затем снова иду вверх.
Нам удается уходить от прицельного огня зениток и забраться поглубже в тыл противника. Вот и овраги, о которых говорил командир полка. Ну что же, проверим, что в них скрывается? Снижаемся ниже двухсот метров, идем вдоль одного из оврагов. И сразу же по нашим самолетам открывают бешеный огонь «эрликоны».
– Вижу автомашины, – докладывает мой стрелок Кирьянов, – На северном скате – минометная батарея. Танков нет.
– А ты смотри повнимательней. Танки не минометы, немцы их маскируют тщательно.
– Не вижу, товарищ капитан.
– Смотри, Александр, смотри. Пехота спасибо скажет.
– Понимаю, товарищ капитан…
Осмотрели второй, третий овраги. Зениток меньше. Это не случайно, думаю, значит в первом овраге что-то укрыто. Посмотрим еще разок.
И опять над первым оврагом нас встречает неистовый огонь зениток. Теперь он еще сильнее, чем прежде. Делаю крен на правое крыло и спускаюсь прямо в балку. Кирьянов волнуется:
– Товарищ капитан, что вы делаете!.. Собьют ведь!.. Насквозь прошьют!..
– Ничего, Александр, потерпи.
Не обращая внимания на огонь, осматриваю одну сторону оврага, разворачиваюсь, делаю такой же крен на левое крыло, осматриваю другую сторону: танков нигде нет.
И вдруг Кирьянов кричит:
– Вижу следы гусениц!
– Где?
– На дороге, что идет по дну оврага…
– Спасибо, дорогой. Теперь они от нас никуда не уйдут! Небо клокочет от разрывов зенитных снарядов. Самолеты уже все в дырах, но мы настойчиво продолжаем разведку: от успеха нашего поиска будет зависеть успех тысяч и тысяч людей. Поэтому пока в баках есть горючее и пока бьются наши сердца, будем искать!
Оглядевшись, снова ныряем в овраг. Пройдя над ним несколько раз, разгадываем, наконец, немецкую хитрость. Овраг полон танков, но их не видно, потому что они укрыты в специальных нишах, вырытых в стенках оврага. Вход в них тщательно замаскирован травой и кустами, но еле заметные квадратные пятна все равно остаются. Значит, сколько квадратов, столько и танков! Вот это находка! Представляю, что бы было, если бы вся эта железная армада завтра обрушилась на нашу пехоту!..
Набрав высоту, беру курс домой.
– Что ж это мы так, товарищ капитан? – недоумевает Кирьянов. – Не побомбили их? Сколько натерпелись, а фашистам хоть бы что?
– Нельзя, Кирьянов. Не должны они знать, что мы их камуфляж раскрыли. Теперь прилетят наши и дадут им дрозда…
Выслушав мой рапорт, командир полка просиял, но строго предупредил:
– Так рисковать запрещаю, Гареев.
Фронтовая дружба и взаимовыручка всегда приходили на помощь товарищам даже тогда, когда по независящим от них причинам они оказывались в плену у противника.
Помню, воевал в нашем полку летчик лейтенант Самуил Блюмкин. Это был кудрявый веселый парень, родом из Одессы. Он знал тысячу анекдотов и рассказывал их с таким мастерством, что вокруг него всегда толпился народ. Однажды самолет Блюмкина не вернулся с задания. Летчики рассказывали, что он загорелся и упал на территории, занятой врагом.
После этого случая прошло, наверное, около года, и вдруг слышим – вернулся Блюмкин! Только совсем не похож на прежнего: вместо густых черных кудрей – изрядная лысина, вместо постоянной веселой улыбки – сурово сомкнутые губы. Один глаз выбит, другой смотрит на тебя так, что холодок по спине пробегает.
Блюмкина и его стрелка захватили фашисты. Они были без сознания. У летчика помята грудь, сломана рука, выбит глаз. Очнулся – и ничего не может понять: фашистский госпиталь! Даже пожалел, что очнулся.
