Виктор Безотосный - Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика
Это мемуарное свидетельство подтверждается другими документами. 14 апреля 1812 г. руководитель французской разведки в герцогстве Варшавском барон Э. Биньон представил министру иностранных дел Ю.Б. Маре пространную записку о главных задачах готовящейся гигантской экспедиции. Анализируя обширные подготовительные мероприятия и собранные силы, автор решил ответить на вопросы: «Что могло быть достойным призом такому огромному усилию. Какая цель достаточно грандиозна…, чтобы заслужить такое развертывание средств?». И, по его мнению, «ослабление России, ограничение этой державы границами старой Московии не станет достаточным вознаграждением за убытки чрезмерного передвижения». Биньон считал, что русская армия, так же как прусская, превратятся в «послушный инструмент» в качестве вспомогательной силы, т. к. никто не сможет «остановить поступь корпусов, вступающих в бой». Четко определялась и цель похода 1812 г. — подготовка экспедиции в Индию, а Россия же к наполеоновской армии «присоединится или добровольно, или вследствие законов победы и будет привлечена к великому движению, которое должно изменить лицо мира». Он даже представил детальное изображение будущих действий — в глубину Азии будет направлен контингент «из трети или четверти европейской армии, идущей нанести смертельный удар Англии, между тем остальные разместятся на берегах Вислы, Двины и Днепра, чтобы гарантировать тыл тем, кто будет участвовать в экспедиции»{239}.[161]
Кабинет Наполеона I. Литография Рауха и Ф. Лейбольда. 1-я четверть XIX в. ГИМНе случайно также, что в 1812 г. получила новое рождение фальшивка, известная как «завещание Петра Великого». Автором этого бестселлера («завещание» затем активно использовалось во все внешнеполитические затруднения России, вплоть до 1941 г.) стал служащий во французском Министерстве иностранных дел историк М. Лезюр{240}.[162] По приказу Наполеона «завещание» модернизировали (то есть максимально приспособили для актуальных задач тогдашней французской внешней политики), и туда был вставлен кусок «о захвате Индии». Увлечение Востоком для французского императора не прошло даром. Он всегда имел в своем колчане две стрелы (по выражению Ш. М. Талейрана), и, исходя из складывавшихся обстоятельств, использовал то одну, то другую. Новую легенду скроили легко и играючи, как опытный портной — костюм. Цель лжесвидетельствования состояла в извлечении долговременных политических дивидендов из тезиса о «русских варварах», на которых, в конечном итоге, перекладывалась вся вина за завоевание Индии. Это мнение проникло и в прессу, так в «Гамбургской газете» перед войной сообщалось, что настоящий мотив подготовки к войне против России — экспедиция в Индию вместе с Россией{241}.
Графиня Анна Потоцкая оставила воспоминания о своем пребывании в Париже в 1810 г.: «Что привезти вам из Индии? — спрашивал меня один из влиятельных людей того времени. — Может быть, из Москвы или Петербурга? — отвечала я, желая выпытать у него истину. — Возможно, что мы и пройдем через эти города, но я думал, что вы пожелаете более редкого подарка. Мы нанесли визит пирамидам, и теперь было бы справедливо заглянуть к нашим далеким соперникам»{242}. По ее мнению, все это больше напоминало сказку из «Тысячи и одной ночи». Завещание также активно распространялось среди солдат и офицеров наполеоновской армии. Неудивительно, что многие из них уже в начале 1812 г., еще до перехода Немана, считали, что Россия — «только стадия на пути в другие страны, что они пойдут дальше, что Наполеон поведет их в глубь сказочной Азии»{243}. Так, французский военный врач Сократ Блан в письме к своему отцу писал: «скажи нашей экономке, что я не забыл своего обещания прислать ей из Константинополя кашемировую шаль». Но не только молодежь, но и среди офицеров имелись люди, которые воспринимали Россию как этап на пути по дороге в Индию. Майор Л.Ф. Фантэн дез Одар, командир роты 2-го гвардейского полка пеших гренадер, судя по его письмам в начале войны, полагал, что цель кампании 1812 года состояла в захвате Москвы, после чего должен был заключен мир и союзный договор с Александром I. А после этого, как он считал «мы отправимся в следующем году в Константинополь, а оттуда в Индию. И великая армия снова увидит Францию не иначе, как отягощенная гольконскими брильянтами и кашемировыми тканями»{244}. Ц. Ложье, проходя в 1812 г. через Германию, полагал, что среди его сослуживцев есть и такие, кто «ни мало не думая о том, будут ли они воевать с Россией или Персией — есть между ними и такие, которые считают целью экспедиции Персию или Ост-Индию». А после зачтения манифеста о начале войны, он написал: «Еще не будучи осведомлены о войне с Россией, мы думали, что цель нашего путешествия — поход в Азию! Теперь наше предположение приняло вид вероятия. Россия подчинится, уязвимое место Англии открыто. Наполеон не замедлит со своей местью; мы явимся туда, куда не проникала ни одна южная армия. Предшествуемые шумной славой наших побед, мы вступим в эту богатую и обширную страну, полную славных предков. Мы видим пред собою всеобщий мир, покорение вселенной, богатые и славные награды, чудесную и героическую славу…»{245}. К примеру, руководитель русской контрразведки Я.И. де Санглен в своих записках рассказал об одном странном случае в начале войны: «Привели ко мне взятого в плен французского штаб-офицера, к допросу, с планами, снятыми им во время марша. Он отвечал на мои вопросы довольно откровенно, и наконец спросил: «долго ли вы будете играть комедию?» — Какую комедию? — спросил я. — «будто вы не знаете? Так я вам скажу по секрету: вся эта война с Россией притворная, скрывается от англичан. Мы вместе с Россией идем в Индию, выгнать оттуда англичан». Я рассказал это Барклаю, который отвечал: «еще новая выдумка Наполеона»{246}. В такое трудно поверить, но именно под эту выдумку и под аккомпанемент наполеоновской пропаганды, запускалась военная машина французского полководца.
Сохранить свои замыслы в полной тайне Наполеону не удалось. Еще до начала военных действий план движения в Индию через Россию стал известен наследнику шведского престола и бывшему французскому маршалу Ж. Б. Бернадотту, имевшему личные каналы информации в Париже. В марте 1812 г. через генерала П.К. Сухтелена он передал Александру I, что Наполеон в течение 2-х месяцев рассчитывает разгромить русские войска, заключить мир, по условиям которого объединенная русско-французская армия направится сначала против турок, затем войдет в Персию, а впоследствии проникнет в Индию, планируя осуществить эти планы за три года{247}.[163] Данные и слухи об индийском проекте Наполеона проникли и в самые разные российские общественные круги. Во всяком случае, свои суждения об индийском плане Наполеона высказывали многие современники событий. Например, Д.В. Давыдов, порицавший отступления русских армий к Москве, считал, ссылаясь на общее мнение, что в случае подписания мира с Наполеоном 100 тыс. русских вместе с французами отправятся на завоевание Индии{248}. Аналогичный вывод о том, что французский император собирался из России идти в Индию, поддерживали и многие участники событий и первые историки 1812 года: П.А. Чуйкевич[164], А.Я. Булгаков[165], П. X. Грабе{249}. И.Т. Радожицкий[166], а также неизвестный автор{250} Даже в знаменитой брошюре «Отступление французов», написанной в Главной квартире русской армии по следам военных событий в декабре 1812 г., утверждалось, что русские разрушили французские мечты «о походах в Персию и Индию»{251}.
Реализация индийского проекта в первую очередь зависела от успехов французского оружия на полях сражений. Поэтому не случайно позднее А. Жомини вложил в уста Наполеона следующую фразу: «Предполагали, что я имел намерение идти в Индию через Персию, я и не отрекаюсь: мне приходила на мысль возможность подобной экспедиции; но экспедиция эта была обстоятельством второстепенным, совершенно подчиненным тому, в каких отношениях останемся мы с Санкт-Петербургским кабинетом». В таком же духе французский император высказывался А. Коленкуру, который писал в своих мемуарах, что во время войны Наполеон «не сомневался, что русское дворянство принудит Александра просить у него мира, потому что такой результат лежал в основе его расчетов»{252}.
В военно-исторической литературе не возникает особых разногласий о наполеоновском операционном плане. Его легко можно реконструировать на основе штабной документации, исходя из предвоенной дислокации французских корпусов и отдельных воинских частей. Но на возникающие затем вопросы (какие были поставлены цели, каких результатов и в какие сроки Наполеон хотел их добиться, каков в целом был стратегический план французского полководца?) — историки отвечают по-разному. Причина разногласий кроется в слабой источниковой базе, привлекаемой исследователями. Дополнить круг введенных в научный оборот источников возможно лишь путем расширения проблематики — рассмотрения взаимосвязи разработки стратегического плана и деятельности стратегической разведки Наполеона.
