Константин Романенко - "Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР.
Вопрос: Какое участие в осуществлении ареста состава XVII съезда партии должны были принять вы?
Ответ: Предварительной договоренности со мной не было. Енукидзе мне говорил, что если б план этот был принят, то большая работа легла бы на меня, и что об этом до совещания он имел разговор с Рыковым и Томским.
Вопрос: Значит, план свержения Советской власти путем ареста состава XVII съезда партии был принят предварительно центром правых?
Ответ: Да, несомненно. От имени центра правых Рыков и вносил это предложение на совещании центра заговора.
Вопрос: И не состоялось это только потому, что Каменев «струсил», а Пятаков не имел инструкций от Троцкого?
Ответ: Не состоялось потому, что не было достигнуто! единодушия по этому вопросу. Возражали троцкисты и зиновьевцы.
Вопрос: Тут что-то неясно. Вы показываете, что план ареста XVII съезда партии был принят центром правых, что Рыков, внося это предложение на совещании центра заговора, заявил, что правые могут осуществить этот план собственными силами — гарнизоном Кремля, частями Московского военного округа, при участии заговорщиков из НКВД. Почему же это не было сделано?
Ответ: Я уже говорил, что троцкисты и зиновьевцы возражали против этого плана.
Вопрос: Но правые могли это сделать сами, без троцкистов и зиновьевцев?
Ответ: В среде центра правых по этому вопросу также не было полного единодушия: был против, или, вернее, колебался Бухарин. Енукидзе говорил мне, что на совещании центра правых Бухарин пытался доказать, что политическая ситуация в стране не такова, что переворот может произойти без дополнительных столкновений, и выступал против плана переворота. Возможно, что в связи с этим правые без поддержки зиновьевцев и троцкистов и без внутреннего единства сами не пошли на осуществление своего плана переворота.
Вопрос: А как лично вы относились к этому плану?
Ответ: Предварительного моего мнения никто не спрашивал. Рыков, должно быть, не сомневался, что я окажу полную поддержку этому плану. Меня об этом плане информировал Енукидзе после того, как план ареста XVII съезда партии был отвергнут центром заговора.
Вопрос. Но когда вы беседовали с Енукидзе, вы высказывали ему свое отношение к этому делу?
Ответ: Енукидзе я ничего не говорил. Но разговор этот произвел на меня большое впечатление. К этому времени в самом аппарате б. ОГПУ сколько-нибудь сильной организации у меня еще не было. Я только приступил к ее созданию. Если бы план был принят и потребовалось участие в осуществлении его, то я оказался бы в дураках и реальной силы выставить не сумел бы. Поэтому меня лично удовлетворила та информация, что до дела не дошло.
Наряду с этим меня напугало, что центр заговора реально ставит вопрос о государственном перевороте, и он может быть осуществлен без меня и так, что я останусь на задних ролях. Это обстоятельство и решило вопрос о необходимости форсирования организации собственной своей силы в ОГПУ-НКВД, и с этого момента начинается создание самостоятельной заговорщической организации внутри НКВД. В разговоре с Енукидзе я ему об этом, конечно, ничего не говорил. Я заявил только, что о таких делах впредь прошу договариваться со мной предварительно и не ставить меня в известность постфактум»[51].
Глава 9. О печенье и папиросах
В этот же день, 19 мая, состоялся и очередной допрос комкора Фельдмана, которого арестовали 15 мая — на следующий день после Корка. С Тухачевским Бориса Фельдмана связывала не только личная дружба, но и «боевое» прошлое. Во время подавления «антоновского восстания» Фельдман командовал в Тамбове «Экспедиционным корпусом», а в период пребывания Тухачевского на посту командующего Ленинградским ВО он служил его начальником штаба. С 1934 года, когда Тухачевского назначили заместителем наркома обороны, Фельдман стал начальником Управления по комначсоставу РККА и членом Военного Совета при наркоме обороны.
И, работая под руководством Гамарника, именно Фельдман непосредственно координировал расстановку в войсках «великих полководцев», но в момент ареста он уже месяц находился на должности заместителя командующего Московским ВО.
Сразу после ареста Фельдман написал заявление следователю Ушакову: «Вы и[начальни]к особого отдела т. Леплевский, который также беседовал со мною, предъявили обвинение в участии в военно-троцкистской антисоветской организации и предлагаете встать на путь чистосердечного раскаяния. Прошу ознакомить меня с фактами, изобличающими меня в участии в вышеназванной организации. После этого мне легче будет разобраться в этом вопросе».
Действительно, после ознакомления с показаниями других подследственных с собственными проблемами «генерал» разобрался быстро. На допросе 16 мая Фельдман показал, что «в военнотроцкистскую организацию его вовлек в 1934 году Примаков», а 19 мая в числе участников военно-троцкистской организации подследственный назвал более 40 командиров и политработников армии.
Между тем капитан ГБ Зиновий Ушаков (настоящая фамилия — Ушамирский) первоначально скептически отнесся к аресту комкора. Позже в собственноручных показаниях в октябре 1938 года Ушаков писал: «Так как на Фельдмана было лишь одно косвенное показание от некоего Медведева, я даже выразил удивление, почему мне не дали более важную фигуру с конкретной целью».
Однако Зиновий Маркович уже вскоре изменил свое мнение. Ушаков продолжал: «Придерживаясь принципа тщательного изучения личного дела и связей арестованных, я достал из штаба дело Фельдмана и начал изучать его. В результате я пришел к выводу, что Фельдман связан интимной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом др. крупных командиров и имеет семью в Америке, с которой поддерживает связь.
Я понял, что Фельдман связан по заговору с Тухачевским, и вызвал его 19.V. рано утром для допроса. Но в это время меня вызвали к Леплевскому на оперативное совещание... Как только окончилось совещание, я... вызвал Фельдмана. К вечеру 19 мая было написано Фельдманом на мое имя известное показание о военном заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и др., на основании которого состоялось 21 или 22 мая решение ЦК ВКП(б) об аресте Тухачевского и ряда др.».
И уже на следующий день Ежов писал Сталину: «Направляю Вам протокол допроса Фельдмана Б. М., бывшего начальника Управления по начсоставу РККА, от 19 мая с. г. Фельдман показал, что он является участником военно-троцкистского заговора и был завербован Тухачевским М. Н. в начале 1932 года. Названные Фельдманом участники заговора: начальник штаба Закавказского военного округа Савицкий, заместитель командующего Приволжским] ВО Кутяков, быв. начальник школы ВЦИК Егоров, начальник инженерной академии РККА Смолин, быв. пом. нач. инженерного управления Максимов и быв. зам. нач. автобронетанкового управления Ольшанский — арестованы. Прошу обсудить вопрос об аресте остальных участников заговора, названных Фельдманом».
Поскольку показания Фельдмана почти 80 лет были засекречены, приведем их без больших сокращений: «Протокол допроса Б. М. Фельдмана от 19.05.1937.
ФЕЛЬДМАН Борис Миронович, родился в 1890 г., член ВКП(б) с 1919 г., имеет высшее военное образование, комкор, бывший начальник Управления по начсоставу РККА, до ареста заместитель командвойск Московского военного округа.
Вопрос: Вы обвиняетесь в участии в военно-троцкистском заговоре. Вы признаете себя виновным в этом?
Ответ: Да, признаю себя виновным в участии в военно-троцкистском заговоре. Хочу сообщить следствию, что до сих пор неискренне рассказал обо всей подлой, предательской работе моей и других участников заговора. Несмотря на то что я,будучи арестован 15 мая, на другой же день сделал заявление, что состою в антисоветской организации, все же до сегодняшнего дня я пытался ограничить свою роль и скрыть наиболее существенные факты, относящиеся к заговору, и людей, принимавших участие в нем.
Вопрос: Расскажите подробно, кем, когда и при каких обстоятельствах вы были вовлечены в военно-троцкистский заговор?
Ответ: В военно-троцкистский заговор я был вовлечен в начале 1932 г. в Москве ТУХАЧЕВСКИМ Михаилом Николаевичем. Вовлечению меня в эту организацию предшествовала обработка со стороны ТУХАЧЕВСКОГО, когда я был в Ленинграде в должности начальника штаба ЛВО, ТУХАЧЕВСКИЙ неоднократно в беседах со мной выказывал недовольство руководством армии - ВОРОШИЛОВЫМ. Высказывал ряд моментов о личных обидах, о недооценке его как крупного военного специалиста, о том, что в прошлые годы гражданской войны он, как командовавший фронтами, имел огромные заслуги и его ТРОЦКИЙ высоко ценил, а в теперешней обстановке его отодвигают на задний план. Эти разговоры происходили в Ленинграде и встречали с моей стороны должное сочувствие и одобрение.
