Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою
Мороз спал, было «всего» двадцать градусов. Мы двигались по узкой колее, вскоре я заметил, что есть опасность забуксовать в снегу, остававшемся за тягачом. Вскоре офицер с компасом был вынужден пересесть в тягач, так как его водитель в абсолютной темноте постоянно терял направление.
Еще до полуночи мы пересекли заметенную снегом дорогу русских. Потом нам пришлось вернуться назад, чтобы поставить за собой рогатки и замести наши следы, чтобы русским не пришло в голову свернуть на наш маршрут. Около 3 часов утра мы пересекли вторую русскую дорогу. Штурмбаннфюрер принял решение на сегодня прекратить операцию, свернуть на эту дорогу и по ней вернуться в «котел». Меня это удивило. Зачем было брать продовольствия на семь дней и двух радистов в машину? В том месте мы тоже поставили рогатки.
Возвращение прошло без происшествий. С высоких мест мы видели огни горевших изб, угадывали позиции тяжелого вооружения атакующих и обороняющихся по вспышкам выстрелов в ночном небе. Это были Калиткино и Бяково, где русские изо всех сил пытались рассечь «котел».
Выезд из нашего пути был блокирован штурмовым орудием. Добравшись до избы в Годилово, мы повалились спать на кучи соломы. Отдельные пулеметные очереди значили, что где-то крадется разведка противника. А рокот мотора У-2 не мог помешать нашему сну.
На следующий день мы отправились к исходному пункту. И я с испугом понял, что наш вчерашний путь виден издалека на многие километры. Для У-2 его сразу же определят как «новый», выяснят, где нас лучше перехватить или поставить мины. Русских не было видно. Очень спокойное это южное направление! Штурмовое орудие казалось нам здесь совершенно лишним.
Мне пришло в голову перед выездом облить машины водой и обсыпать снегом. «Серого полевого» уже не будет заметно. Все мы были одеты в серо-белые маскхалаты, такие же грязные, как и у русских, а черные опознавательные полосы мы с них срезали еще раньше.
На темную ночь рассчитывать не приходилось. Было полнолуние. Мы выехали из котла. На этот раз я ехал впереди, а тягач шел за нами. Мы проехали первый перекресток и снова поставили за собой рогатки. Не доезжая до вчерашнего конечного пункта, мы увидели санную колонну. Сразу же остановились и укрылись за машинами. Пулеметчики на тягаче сдернули одеяла со своих пулеметов.
Сани были запряжены исхудалыми лошадками, правили ими старые крестьяне, закутанные в тулупы. На последних санях сидела пара красноармейцев с автоматами. Они помахали нам рукой, мы небрежно помахали им в ответ, мы же «моторизованные», а не какая-нибудь пехота.
Когда колонна миновала, мы пересекли дорогу, заблокировали свою колею рогатками. Через час пути мы заехали в непроходимые заросли ольхи и березы, с трудом выискивая дорогу. А затем мы вдруг выехали на глубокую и широкую долину. Это была река Ловать.
— Точно пятьдесят километров по счетчику от границы «котла», господин полковник! — доложил ефрейтор — водитель тягача.
— Спасибо, я пока еще только майор, — ответил штурмбаннфюрер сухо.
Спуск был очень крутой, и машины по нему могли еще спуститься, но обратно подняться — вряд ли.
— Моя задача — найти дорогу через Ловать. Если не получится по-другому, поедем хоть через Холме, — упрямо возразил штурмбаннфюрер на предостережение водителя тягача.
Водитель тягача оказался очень искусным. Мы съехали в долину, но оказалось, что другой берег реки еще круче. На него подняться мы не смогли. Мы поехали вдоль берега. Стало ясно, что мы можем так ехать до рассвета, однако пока не найдем дороги, подняться на берег нет возможности. Назад мы сможем вернуться только потому, что уже проложили путь. Иначе мы оказались бы в ловушке. С огорчением штурмбаннфюрер отдал приказ возвращаться назад. С большим трудом нам удалось подняться на берег в том месте, где мы с него съехали. Вся команда встала в кузов тягача, чтобы нагрузить его оси. Тягач затягивал в гору мою машину на буксире.
Лунную ночь сменил день. Но штурмбаннфюрер принял решение возвращаться днем. Когда мы подъехали к русской дороге, по ней снова шли санные колонны без охраны. Наш переводчик задержал последние сани и, что-то объяснив в двух словах, их почти полностью разгрузил. Сани поехали дальше, мы побросали коробки и мешки в кузов и продолжили свой путь, прежде чем появилась следующая колонна. Без помех мы пересекли вторую дорогу, которой русские, очевидно, не пользовались, и вернулись в «котел». Задачу найти дорогу из «котла» мы не выполнили. Единственный успех операции: три мешка копченой колбасы, два мешка черного хлеба, мешок вяленой рыбы и коробка немецких мясных консервов.
На следующий день я повез Хартенсена на доклад к обергруппенфюреру Айке. Встреча офицеров состоялась у входа в штаб, на улице. Обергруппенфюрер устроил разнос своему подчиненному. До моих ушей неоднократно доносилось: «Не способен! Ни на что не годен!»
Не мне судить о способностях «моего» штурмбаннфюрера, однако крутизна берегов Ловати, по-моему, от них не зависела. Крутой берег был не чем иным, как продолжением границ «котла», поэтому русские и не направили сюда крупных сил. В любом случае, в связи с возрастом Хартенсена признали негодным к фронтовой службе и отправили самолетом из «котла» в тыл. Меня вернули в мою часть. Когда я представился гауптштурмфюреру Кнёхляйну и доложил об «операции», он заметил:
— Вам очень повезло, спуститься ночью в долину Ловати и подняться из нее. Ее берега населены и, скорее всего, заняты войсками. Днем бы вас точно заметили.
У входа я заметил часть нашей «добычи». После того как она оттаяла, ее распределили между солдатами боевой группы. При голоде ради такой прибавки к рациону стоило и рискнуть.
Вторая половина марта прошла без особых событий. Как-то ночью окруженные внутри «котла» советские десантники ворвались в одну из деревень. Борьба шла за каждый дом с невиданной жестокостью. Если десантники захватывали дом, то выбить их из него было почти невозможно. Немецкие солдаты не могли рассчитывать на подкрепление и были выбиты из деревни. В том бою погиб мой доктор Бутцаль и санитар Ваннер. На следующую ночь молодой обершарфюрер — ветеран Западной кампании — после того, как в боевой группе были убиты все офицеры, принял командование и снова захватил деревню.
Теперь мы жили вместе с водителем Кнёхляйна Клееманом, который заодно с удовольствием выполнял обязанности денщика: ходил за едой, разогревал еду, сушил сухари, грел воду для мытья и готовки, стирал белье и штопал носки, короче, заботился обо всем.
— Тебе это не противно? — спросил я его как-то.
— Ну, ты, наверное, еще та задница! Я, например, знаю, что у шефа в провиантском ящике, а ты — нет и он — тоже нет, — ухмыльнулся он. — Пильц (ротный повар) никогда не рискнет выдать только командиру сегодняшние 300 граммов хлеба. Иначе он вылетит с кухни, забудет про тепло у котла и через неделю отморозит себе задницу. Тебе еще многому надо научиться, мой мальчик.
«Мой» доктор Грютте вел себя по-другому. Он сразу понял, что в денщики я не гожусь. Я бы хотел, чтобы он стал командиром роты. Он заботился о подчиненных.
Стало припекать солнце. Началась весна. Пошли слухи, что мы до наступления распутицы должны прорвать кольцо окружения и снова стать частью главной линии фронта. На северо-западе что-то началось. Промерзшая земля вздрагивала от разрывов тяжелых бомб и снарядов в пятидесяти километрах от нас. Удастся ли главным силам сломить ожесточенное сопротивление русских? Четыре лучшие пополненные дивизии с остатками нашей дивизии, оставшимися вне «котла», прорывали кольцо нашей блокады. Тогда дни стояли ясные и теплые, а ночами снова был мороз до 30 градусов. Потом погода резко изменилась. Началась метель, засыпавшая снегом все вокруг.
В связи с тем что давление противника ослабело, удалось установить связь между отдельными опорными пунктами, «Висящие в воздухе» узлы сопротивления были оставлены, создана сплошная линия фронта в окружении.
Как-то я вез раненых с соседнего опорного пункта и стал свидетелем атаки «кофейной мельницы» — бомбардировщика У-2. Я загнал свою машину в сарай и смотрел, как У-2 кружит над деревней, и не поверил своим глазам, когда увидел, как один из летчиков нагнулся, достал бомбу и в тот момент, когда другой убрал газ, сбросил ее за борт. От такого необычного зрелища я улыбнулся. Мы долго ломали голову над тем, почему У-2 перед бомбардировкой почти глушат мотор, для нас это всегда было командой «В укрытие! Ложись!». Летчик-наблюдатель при вибрации и толчках от пропеллера не мог выполнить точные движения и сбросить бомбу.
Через пару секунд У-2 был сбит нашей 20-мм зениткой и пошел на вынужденную. Оба летчика были с дружескими приветствиями извлечены зенитчиками из машины. Они с почетом и уважением относились к пилотам-смертникам этих медленных самолетов.
