В. Тараторин - История боевого фехтования: Развитие тактики ближнего боя от древности до начала IX века
Запорожские казаки и татары старались не принимать лобовую атаку та– ких отрядов, понимая, что схватка обречена напревал, и вились вокруг гу– сар, стараясь достать их стрелами и пулями, поражая в первую очередь ло– шадей. Если у тяжелой кавалерии в этот момент не было прикрытия из лег– ких всадников, то ей приходилось туго. Но, даже рассеявшись, гусары были способны вести индивидуальные поединки. Их вооружение: два седельных пистолета, сабля, кончар или палаш и чекан вполне позволяли это.
Слава польских шляхтичей, как отличных рубак распространилась далеко за пределы страны.
Кроме гусар у поляков существовали другие виды средней и легкой кава– лерии. Прежде всего, это казаки, набираемые как в самой Польше, так и среди литовцев, украинцев, молдаван… Тактика этих всадников была расс– читана на рассыпной бой с активным использованием луков и огнестрельного оружия. Но иногда они атаковали и строем. На той же картине «Битва при Кирхольме» ясно видно, как польская казачья конница атакует в плотном строю с пиками на перевес – «батованием». В этом случае первые шеренги строя состояли из всадников, защищенных кольчугами.
Были в польской армии и драгунские полки, укомплектованные казаками с подвластных Польше территорий, но их боевая выучка и дисциплина были не столь высоки. Например, в бою у Желтых вод (1648 г.) драгуны перешли на сторону запорожцев, а под Корсунем (1648 г.) в урочище Кривая Балка, да– же не приняв сражения, бросились под прикрытие обоза.
Наемную конницу составляли немецкие рейтарские полки и легкие татарс– кие, молдавские, трансильванские, литовские всадники.
26. РУССКИЕ
Можно предположить, что русские стрелецкие пешие полки, сформирован– ные в 1550 г., приняли ту же манеру боя, что и турки.
Из современных исследований по этому вопросу достойна внимания статья Р. Паласиоса-Фернадеса «Московские стрельцы. „Непременные войска“ русс– кого государства XVII века», опубликованная в журнале «Цейхгауз» (N 1 за 1991 г.).
Автор рассказывает об истории стрелецких полков, их обмундировании и вооружении, но абсолютно не касается тактики. Как же на самом деле вое– вали пешие стрельцы? Никаких сведений по этому вопросу не сохранилось. Р. Паласиос-Фернандес, основываясь на воспоминаниях и рисунках иностран– цев, сделал вывод:
«Хотя стрельцов иногда и вооружали копьями, действовать ими они не умели, и даже категории такой – „копейщик“ – среди стрельцов не было до 1690-х гг.».
Но как могли стрельцы, вооруженные только пищалью, бердышом и саблей на равных воевать с первоклассной пехотой немцев, поляков, венгров и шведов в Ливонскую войну (1558-1583 гг.) и Шведскую (1590 – 1593 гг.)? По всей Европе гремела слава этих пехотинцев, делавших первостепенный упор в рукопашной схватке на копейный удар. Разве смогли бы русские стрельцы, имея такое вооружение, выстоять в полевом бою против фаланги, ощетинившейся пиками, и с флангов прикрытой мушкетерами? Холодное оружие стрельцов было слишком коротко против пик, а отсутствие у них доспехов и щитов вообще сводило шансы победить в бою на нет.
Не верится, что русское командование, создавая национальную пехоту, не знало о том, что происходило в это время на полях сражений Европы и какие методы боя использовались другими армиями. Логично предположить, что русские стрельцы были знакомы с тактикой европейцев и турок. Стре– лецкие полки также делились на копейщиков (пикинеров) и «пищальников» (мушкетеров). Наличие бердышей у русских стрелков делало их очень опас– ными в рукопашном бою с мушкетерами. Пока пикинерные фаланги были заняты боем, стрельцы-«пищальники» охватывали фланги копейной фаланги противни– ка и, уничтожив мушкетеров, атаковали тыл пикинеров.
Что касается воспоминаний иностранцев, то они просто не считали нуж– ным упоминать о роде войск, привычном для всей Европы – пикинерах. Их больше волновало стрелковое искусство русских, актуальное для европейца того времени.
Конные стрелецкие части, вероятно, выполняли функции европейских дра– гун.
Мнение о рукопашном бое русской пехоты в Северной войне у современных читателей во многом сложилось под влиянием романа А. Толстого «Петр I». У А. Толстого в романе есть следующие строки:
«Видел только широкие спины преображенцев, работающих штыками, как вилами – по-мужицки…»
«В большинстве случаев одетые в мундиры русские мужики действовали фузеей как рогатиной или вилами. Именно так начал формироваться русский стиль штыкового боя, который позже неприятно поражал врагов.
При этом не была забыта и техника владения шпагой. 25 августа 1713 г. под Штеттином русский отряд из ста гренадеров и трехсот мушкетеров зах– ватил отдельно стоящие укрепления Стерншанц. Солдаты атаковали с одними шпагами, без ружей.
Лишь в боях с турецкими янычарами русская пехота не могла еще пол– ностью полагаться на свои штыки; в этих случаях вновь использовались ро– гатки» (73).
В русской регулярной пехоте, созданной Петром I, в большинстве случа– ев, применялся четырехшереножный строй (иногда практиковался 8-, 6– и З-шереножный). В «Учреждении к бою»…, написанном Петром в 1708 г., о таком построении сказано следующее:
«…Первой шеренге никогда не стрелять без нужды, но, примкнув баги– неты (или штыки – В. Т.), ружье держать, також в оной чрез человека пи– кинерам быть и оных владению пики обучать; трем же шеренгам, переменя– ючьсь, стрелять с плеча, – а не с караулу, которое зело конфузит, – того накрепко смотреть офицерам, чтоб третьей шеренге в ту пору приказывать палить, когда уже задняя конечно набита» (30).
Это было уже более определенное наставление, чем ранее существовавшее «Краткое обыкновенное учение», где вкратце описывались рекомендуемые уколы багинетом для индивидуального боя. Рукопашный бой в строю – это другое явление. Разумеется и личное мастерство играет в нем роль, но здесь масса давит массу и побеждает та сторона, у которой больше слажен– ности в действиях и стремления к победе.
Первые бои периода 1700– 1706 гг., видимо, показали слабую подготовку русской пехоты в рукопашном бою и, начиная с 1707 г., Петр ввел в армии пикинеров, ранее им упраздненных. Стоявшие в первой шеренге через одного с мушкетерами, они намного усиливали удар «белым» оружием; вторая и третья шеренги действовали по шведскому образцу, четвертой же оставалось только создавать давление на передние ряды и, в случае убыли передовых солдат, заменять их.
До 1716 г. в русской армии не применяли построения «каре» для отраже– ния атак конницы (исключением был, разве что, Прутский поход 171 1 г.), и поэтому, чтобы отбить натиск шведских драгун или рейтар, первая шерен– га в батальоне, состоящая из мушкетеров и пикинеров, становилась на ко– лено, при этом пики втыкали в землю, а мушкеты упирали в нее, наклонив их на уровне конской груди и живота. Три следующих ряда действовали стоя, по уже известному принципу. Разумеется, четвертая шеренга при этом могла пустить в дело штыки только в том случае, если всадникам удавалось врубиться в строй. Такой же боевой порядок применялся и при стрельбе, но как только пехота противника оказывалась на расстоянии достаточном для штыковой атаки, первая шеренга поднималась, и вся колонна контратаковала бегом, потому что принимать натиск шведских пехотинцев стоя, а тем более
– преклонив колено, было чрезвычайно опасно.
Русские драгуны имели слишком слабую подготовку, чтобы действовать в конном строю. Плохим был и конский состав полка, что сильно влияло на результаты атак. Почти во всех сражениях Северной войны драгуны, действуя верхом, проигрывали единоборство со шведской кавалерией и пехо– той. Поэтому очень часто практиковалось спешивание, после чего драгуны сражались в качестве пехотинцев. И тогда они уже могли достойно показать себя, как в сражениях при Калише (1706 г.), Добром (или Раевкой) (1708 г.), Лесной (1708 г.). Тактика пешего боя драгун практически ничем не отличалась от пехотной.
Кроме регулярной конницы, в русской армии был большой процент иррегу– лярной кавалерии: калмыков, ногайцев, казаков… и даже венгров, примк– нувших к русским после поражения восстания Ференца Ракоци против австрийцев.
Моро-де-Бразе описывает случай, произошедший во время Прутского похо– да:
«Один капитан, родом венгерец, вступивший в службу его царского вели– чества, также как и многие из его соотечественников, после падения его светлости принца Ракоци находился в лагере с несколькими венгерцами в надежде быть употребленным в дело. Он уговорил отряд казачий поддержать его, обещаясь доказать, что не так-то мудрено управиться с татарами. Ка– заки обещались от него не отставать. Он бросился с своими двенадцатью венгерцами в толпу татар и множество их перерубил, пробиваясь сквозь их кучи и рассеивая кругом ужас и смерть. Но казаки их не поддержали, и они уступили множеству. Татары их окружили, и все тринадцать пали тут же, дорого продав свою жизнь: около их легло 65 татар, из коих 14 были обезглавлены. Всех менее раненый из сих храбрых венгерцев имел четырнад– цать ран. Все, бывшие, как и я свидетелями их неуместной храбрости, со– жалели о них. Даже конные гренадеры, хоть и русские, то есть хоть и не очень жалостливые сердца, однако ж просились на коней дабы их выручить; но генерал Янус не хотел взять на себя ответственность и завязать дело с неприятелем» (96).
