Рустан Рахманалиев - Империя тюрков. Великая цивилизация
Последним известным потомком Аттилы является его внук Мунд, который стал полководцем императора Восточной Римской империи Юстиниана и был убит гунном в 560 г.
Что касается Западной Римской империи, то катаклизмы, происходившие в Гуннской империи после смерти Аттилы, казалось бы способствовали ее безопасности. Однако царствовавший Валентиниан, достигший уже тридцатичетырехлетнего возраста, но все еще не приобретший политической прозорливости, использовал это непрочное спокойствие для того, чтобы физически уничтожить патриция Аэция, не задумываясь, что тем самым он ощутимо пошатнет основы своего собственного могущества. Он ненавидел человека, которого народ превозносил за то, что он умел сдерживать варваров и был опорой республики.
Слава Аэция, его богатство и высокое положение, многочисленная и воинственная свита приверженцев, влиятельные друзья, занимавшие высшие государственные должности, и надежды на будущее сына Гауденция, помолвленного с дочерью императора Евдокией, – все это возвышало его над подданными. Честолюбивые замыслы, в которых его втайне обвиняли, будоражили у Валентиниана и опасения и досаду. Сам Аэций, полагался на свои личные достоинства, заслуги и, быть может, на свою честность, вел себя достаточно высокомерно, без надлежащей сдержанности: патриций унизил Валентиниана, публично выразив неодобрение его политики, усугубив ситуацию, настояв на подкреплении торжественной клятвой императора договора о перемирии и всем своим поведением не выказав особого почтения к правителю. Их отношения не замедлили разрешиться. Не позаботясь о личной охране, Аэций отправился в римский дворец, и когда он, быть может с чрезмерной горячностью, настаивал на скорейшем бракосочетании своего сына с дочерью императора, Валентиниан обнажил меч и вонзил его в грудь полководца. Царедворцы же и евнухи, стараясь превзойти друг друга в демонстрации преданности императору, вонзили множество раз свои кинжалы в уже бездыханное тело Аэция. Затем началась жестокая расправа со сторонниками Аэция. По окончании этих кровавых действ Валентиниан выступил перед народом и солдатами, сообщив им о справедливости и своевременности свершенного «правосудия», полагая, что тем самым заручился поддержкой своих подданных. Однако все это еще больше отвратило народ от императора. И даже один из царедворцев позволил себе заметить Валентиниану: «Мне неизвестно, Ваше Величество, какие соображения или обиды заставили Вас так поступить, я знаю только то, что Вы поступили точно так же, как тот человек, который своей левою рукой отрезал себе правую руку». Оставшиеся в живых сторонники Аэция скорбили и жаждали мщения.
Царствовавшая в Риме роскошь была притягательна для Валентиниана, и это способствовало его продолжительным и частым пребываниям в столице. Республиканский дух оживал в сенаторах по мере того, как их влияние и даже их денежная помощь становились необходимыми для поддержания слабой правительственной власти. Подчеркнутое высокомерие, с которым держался император, было унизительным для сенаторов, а удовольствия, которым предавался Валентиниан, нарушали спокойствие и оскорбляли честь знатных семей.
Валентиниан, не веривший ни в дружбу, ни в преданность, так как сам был не способен на это, имел неосторожность принять в число своих телохранителей нескольких слуг и приверженцев Аэция. Двое из них, по происхождению варвары, жаждали исполнить свой священный долг, лишив жизни того, кто убил их полководца, и их неустрашимое мужество не долго ожидало благоприятной минуты. В то время как Валентиниан развлекался на Марсовом поле зрелищем военных игр, они внезапно устремились на него с обнаженными мечами и вонзили их прямо в сердце императора, причем без всякого сопротивления его многочисленной свиты, по-видимому возрадовавшейся смерти тирана. Таков был конец Валентиниана III, последнего римского императора из дома Феодосия. Он отличался точно таким же наследственным слабоумием, как его двоюродный брат и двое дядей, но он не унаследовал кротости, душевной чистоты и невинности, которые компенсировали им отсутствие ума и дарований. Валентиниан не имел таких же прав на снисходительность, поскольку при своих пагубных страстях он не обладал никакими добродетелями; даже его религия сомнительна, и хотя он никогда не вовлекался в заблуждения еретиков, он оскорблял благочестивых христиан своим увлечением магией и ворожбой.
Еще во времена Цицерона и Варрона римские авгуры держались того мнения, что двенадцать коршунов, которых видел Ромул, обозначали двенадцать столетий, по истечении которых закончит свое существование основанный им город. Это предсказание, быть может, внушало народу самые мрачные опасения, когда ознаменовавшееся позором и бедствиями двенадцатое столетие приближалось к концу, и даже потомки не без некоторого удивления сознавали, что произвольное истолкование случайного или вымышленного факта вполне оправдывалось падением Западной Римской империи. Но это падение предвещали более верные предзнаменования, чем полет коршунов. Римское правительство становилось с каждым днем все менее страшным для своих врагов и все более ненавистным и притесняющим для своих подданных. Подати увеличивались вместе с общей нищетой; бережливостью пренебрегали по мере того, как она становится более необходимой, власть имущие переложили на народ несоразмерное бремя налогов и обратили в свою пользу все те сложения недоимок, которые могли хоть как-то облегчить народную нужду. Жесткие расследования, заканчивающиеся конфискацией имущества и сопровождающиеся пытками обвиняемых, вынуждали подданных Валентиниана укрываться в лесах и горах и даже бежать к варварам.
Если бы все варварские завоеватели могли быть стерты с лица земли в одно мгновение, то и совершенное их истребление не восстановило бы Западной Римской империи, а если бы Рим и пережил это событие, он пережил бы вместе с тем утрату свободы, мужества и чести.
Наследство, оставленное Аттилой, было губительным для его сыновей и близких. Заслуга Аттилы перед своим народом в том, что он отдалил гибель гуннов на 20 лет, а среди европейцев оставил о себе память едва ли не мифическую.
В V в. войны велись за власть, за господство, за обладание сокровищами. Не было геноцида – грандиозного достижения западноевропейской цивилизации. Великое же переселение народов, начавшееся до вторжения гуннов, продолжалось.
То, что имя гуннов стало синонимом жестоких убийств, очередной миф, созданный древними авторами в угоду готским вождям, фактически контролировавшим Испанию, Галлию, Рим, Константинополь.
Потомки гуннов вошли в состав булгар и антов (славян), поволжских угров, что породило этнос чувашей и прикавказских аланов; не менее вероятно, что отдельные гунны могли найти приют у тюрингов и даже франков.
Таким образом, потомки гуннов уцелели в достаточном числе, но этническая система распалась, поскольку оборвались связи и традиции.
Около восьми десятилетий, с 375 по 453 г., из них девятнадцать лет под предводительством Аттилы, гунны ввергали Европу в ужас.
Аттила был единственным королем гуннов, которому удалось объединить под собственным верховным господством отдельные гуннские и многие другие покоренные им варварские племена и поставить их на службу своим политическим целям. Во внешней политике он демонстрировал удивительную прозорливость и осмотрительность, умело сочетая силу и хитрость. Проведенные им военные кампании обнаруживают в нем великий талант стратега. Современные Аттиле греки и римляне видели в нем в высшей мере опасного врага, христиане презирали его как нехристя, который, на их взгляд, концентрировал в себе варварство неизмеримо больше, чем какой-нибудь вестгот или вандал. Готы и вандалы долгое время поддерживали тесные отношения с римским миром, тогда как между гуннами и римлянами не наблюдалось никакого сближения. Гунны оказались для народов Европы одним из самых тяжких испытаний в ту, столь обильную страшными бедствиями эпоху.
Великий человек, сколь бы велик он ни был, всего лишь представитель своего этноса, своего окружения, своего времени. Исторические катастрофы приводят к переоценке реальных средств, которыми он мог в действительности располагать. Аттила был тюрком-кочевником, урожденным вождем воинственных захватчиков. Его ум, энергия, пороки, слабости определяли его действия, которые, возможно, могли быть и другими, но если бы они были другими, мир был бы иной.
Конец Аттилы был и концом Западной Римской империи. Вождь гуннов нанес последний смертельный удар этой великой империи, безнадежно пытавшейся сохранить свое призрачное единство. Теперь Галлия готова была начать разматывать путеводную нить клубка собственной судьбы. Зато отказ Аттилы от взятия Константинополя и его смерть перед началом задуманного завоевания всех римских земель, ставшего его последней мечтой, отдалили конец Восточной Римской империи еще на тысячу лет. В обоих случаях Аттила решающим образом повлиял на ход мировой истории.
