Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Рыцарей Раймунда Тулузского? Автор не в силах отрицать это, поскольку люди, прославившиеся во время того штурма, действительно были провансальцами. И все же норманнский Аноним и Тудебод почти в одной и той же манере завершают свой рассказ о приступе «подвигом» Боэмунда. Конечно, его нельзя назвать подвигом в соответствии с нашими современными представлениями, поскольку в нем нет ничего «рыцарского». «Через переводчика» (очевидно, норманн не владел местным языком в совершенстве) Боэмунд дал знать сарацинам, что убережет от смерти тех, кто укроется вместе с женщинами, детьми и имуществом во «дворце», расположенном выше укрепленных ворот, над которыми он установил контроль. Когда крестоносцы, ворвавшись в город, разграбили его, попутно истребляя жителей, норманн взял в плен тех, кто, по его совету, укрылся в башне. Там, согласно двум источникам, «Боэмунд захватил тех, кому ранее приказал отправиться во дворец, и отобрал у них все, что при них было, а именно золото, серебро и другие драгоценности. Из прочих одних он казнил, других приказал увести для продажи в Антиохию»[502]. Хронисты, опиравшиеся на этот рассказ, ничуть не смущаются таким поведением и воспроизводят его с легким сердцем[503].
Раймунда Ажильского ничуть не шокирует истребление населения, однако он выступает против незаконных притязаний Боэмунда на богатства города: роль норманна в штурме никоим образом их не оправдывает. Действительно, «перед взятием Маарата, когда мы излагали народу, как мы уже писали выше, предписания апостолов Петра и Андрея, Боэмунд и его соратники насмехались над нами. Так что ни он, ни его люди не были полезны в этой битве; они скорее мешали нам»[504].
К этому времени лагерь норманнов, как видно, уже не принимал на веру видения провансальского пророка. Тем не менее письмо Боэмунда понтифику свидетельствует о том, что глава норманнов еще рассматривал Священное Копье как залог победы. Впоследствии Петр Тудебод и особенно «Деяния франков» понемногу отказались от пророческого аспекта, чересчур выгодного для провансальского ополчения и «бедноты». Именно в нем заключается первое противоречие между двумя лагерями; при текстуальной критике данных источников следует это учитывать.
Был и второй спорный момент: более конкретный вопрос о передаче богатств. Нарушив обязательства, Боэмунд тем самым обеспечил себе чрезмерное количество трофеев, несоразмерное его реальному участию в штурме и осаде города: к великому возмущению провансальцев, его люди заполучили самую большую часть добычи. Ко всему прочему, Боэмунд захватил часть города. Согласно Раймунду Ажильскому, граф Тулузский, штурмовавший город вместе со своими отрядами, хотел доверить его епископу Альбары, священнику из своего клана. Но «Боэмунд не пожелал отдать некоторые башни, которые перешли к нему. “Пока граф не вернет мне башен Антиохии, так и я не соглашусь ни на что”, — говорил он»[505].
Итак, Боэмунд предложил обмен, который, в случае согласия со стороны графа, сделал бы норманна единственным, признанным всеми господином Антиохии. Раймунд Ажильский более ничего не сообщает об этом, но его молчание дает понять, что граф не принял такое соглашение. Конфликт продолжался.
Однако народ роптал. Споры между двумя лидерами, мешавшие продолжению похода, ожесточали его в крайней степени. В день Рождества делегация рыцарей и «людей из народа» потребовала от предводителей назначить дату выступления. Боэмунд хотел перенести ее к Пасхе. Пришедшие в уныние, обескураженные, многие рыцари тогда сбежали. Епископ Альбары и некоторые знатные люди, чувствуя, как вскипает ярость бедняков, отправились к графу Тулузскому, дабы умолять его возглавить армию и двинуться к Иерусалиму, поскольку именно ему Бог доверил Священное Копье. В противном случае пусть он передаст Копье народу: вместе с этой реликвией народ, ведомый Богом, и сам доберется до Иерусалима.
Раймунд колебался, опасаясь назначить дату отправления без согласия других предводителей. «Однако в конце концов граф, побежденный слезами бедняков, назначил 15-й день для отхода. Но Боэмунд, возмущенный этим, тотчас же приказал объявить в городе, что все отправятся в дорогу на 5-й или на 6-й день, после чего он вернулся в Антиохию»[506].
Демагогическое обещание? Возможно. Раймунд Тулузский, однако, понимал, что он не сможет более сдерживать напор народа, видевшего в нем препятствие для продолжения похода. Двадцать девятого декабря он созвал в Рудже последний совет, чтобы принять решение по вопросу о возобновлении марша на Иерусалим. Совет не имел успеха из-за отказа Боэмунда примкнуть к походу, пока Раймунд не вернет ему части Антиохии, остающиеся в его власти. Раймунд не согласился с таким требованием «из-за слова, данного императору», и князья вернулись в Антиохию, так ничего и не решив. Итак, Раймунд еще не отказался от Антиохии.
Тудебод и «Деяния франков» вкратце, почти одними и теми же словами повествуют об этом совете и последующих событиях, но они расходятся в некоторых значимых деталях. То, что происходило после неудавшегося совета вплоть до 13 января 1099 года, описано Тудебодом следующим образом:
«Раймунд, этот поборник Христа, вернулся в город Маарат, где находились паломники Гроба Господня. И послал он своих людей в Антиохию, чтобы те укрепили и охраняли дворец эмира Яги-Сиана, находившийся в его власти, и башню, возвышавшуюся над Вратами Моста, напротив «Магомерии». В этом самом городе скончался мудрый епископ Оранжа; паломники оставались в нем в течение месяца и трех дней. Боэмунд, желавший владеть городом Антиохией, велел своим людям выгнать из него всех людей Раймунда Сен-Жильского. Узнав об этом, Раймунд, поборник Христа, некоторое время колебался, а затем, как слуга господина нашего Иисуса Христа, отправился в путь ко Гробу Господню. 13 января, босой, он вышел из города, направившись в крепость Кафартаб в восьми милях от города. Он оставался там три дня, где к нему присоединился Роберт Нормандский»[507].
«Деяния франков» вновь представляют усеченную версию этого текста. Раймунд Тулузский уже не назван «поборником Христовым», отныне этот эпитет уготован Боэмунду. Ни одного упоминания ни о епископе Оранжском, входившем в лагерь Раймунда, ни о долгом вынужденном пребывании паломников в Антиохии[508]. Норманнский Аноним изымает из хроники и рассказ об изгнании по приказу Боэмунда людей графа Тулузского — этот эпизод засвидетельствован в других источниках, порой сурово порицающих такой поступок, как делает это, например, Альберт Ахенский[509]. Концовка рассказа тоже изменена, в результате чего граф Тулузский предстает в крайне невыгодном свете. Он более не благочестивый паломник, действующий по доброй воле как «слуга Бога Нашего», — теперь это отвергнутый всеми человек, как видно из сравнения текста Тудебода с «Деяниями франков»: «Раймунд, видя, что из-за него никто из сеньоров не захотел ступить на путь ко Святому Гробу, 13 января босиком вышел из Маарат-ан-Нумана и, достигнув Кафартаба, пробыл там три дня. Здесь к нему присоединился граф Норманнский»[510].
Намерение автора «Деяний» бросается в глаза: он хочет доказать, что Раймунд Сен-Жильский, и только он, мешал продолжению крестового похода. А значит, граф не заслуживает более звания «поборника Христова» (athleta Christi). Боэмунд же не допустил никакой ошибки. Именно он — истинный предводитель крестового похода!
Что побудило Раймунда Сен-Жильского возобновить паломничество? Ответ дает Раймунд Ажильский. Во время совета в Рудже Раймунд, встревоженный угрозами народа, поддерживаемого провидцами его армии, решил отправиться в поход с высоко поднятой головой и попытался собрать под свои знамена как можно больше предводителей с их отрядами. Ради этого он предложил по 10 000 су Готфриду Бульонскому и Роберту Нормандскому, 6000 — Роберту Фландрскому, 5000 — Танкреду и тем, кто пожелал бы пойти с ним, соответственно, со своими воинами[511]. Очевидно, к Боэмунду он с таким предложением не обращался — к тому же тот, безусловно, с презрением бы отказался от него. На призыв графа откликнулись далеко не все; впрочем, Роберт Нормандский и Танкред обязались последовать за ним.
Для Раймунда, надеявшегося на то, что его признают предводителем похода, это было полупоражением. Покидать Антиохию ему претило. Однако к тому времени оголодавший, доведенный до исступления и даже до каннибализма[512] народ в Маарат-ан-Нумане принялся рушить стены города. С ответными действиями нельзя было медлить, и Раймунд включился в дело: узнав, что ни один предводитель и даже епископ не сумели воспрепятствовать этому, он, узрев во всем произошедшем божью волю, принял сторону народа и сам отдал приказ снести все стены[513]. В паломничество он пустился 13 января.
