Михаил Ковалевский - Очерки по истории политических учреждений России
Нам незачем продолжать это общее рассмотрение различных решений вопроса об отмене крепостного права, ибо как вполне установлено Дониалем освободительные акты на всем Европейском континенте более или менее точно воспроизводили французский образец. Что особенно поражает социолога при общем обозрении всей медленной эволюции данного вопроса, — это полное отсутствие какой бы то ни было системы участия государства в выкупе крестьянами земель. Можно было бы, конечно, отметить некоторые исключения из этого правила, как например Болонью и Флоренцию, которые в XIII веке выкупили за свой собственный счет рабов, крепостных и наследственных арендаторов — fumanti и fideles живших на усадебных землях ленного владельца. Но размеры территории и число выкупных людей было в обоих случаях так ограничено, что эти города не могли служить образцом для чрезвычайно обширного плана, ждавшего своего осуществления в России. Итак, мы имеем право сказать, что опыт прошлого был, вообще, не в пользу ассигнования государством необходимых сумм для выкупа у собственника и его прав на крепостные земли, занятой последними.
Однако задолго до реформы 1861 года некоторые деятели уже подготовили общественное мнение к той мысли, что в России никакой освободительный план не удастся, если только крестьянин не сохранит занятой им земли. Они действовали так успешно, что император Николай сам проникся этим убеждением и на сей раз вполне правильным, что реформа не обещает удачи, если только за крестьянами не будет сохранена земля. И, действительно, могло ли быть иначе, раз эти люди жили в течение долгих веков в том наивном убеждении, которое выражалось в пресловутом: «мы вами» — то есть принадлежим дворянам — «а земля наша»? Плохие результаты, достигнутые эмансипацией крестьян в балтийских губерниях, где, благодаря полному отсутствию всякого плана выкупа участков, находившихся во владении бывших крепостных, был создан земледельческий пролетариат, не могли, конечно, благоприятствовать мнению тех, кто объявлял себя сторонником простого и личного освобождения без земли. При таких обстоятельствах нет ничего удивительного, что задача казалась чрезвычайно трудной и встречала оппозицию со всех сторон.
Перед теми, кто искренно желал скорого разрешения вопроса, стояла такая дилемма: или искусственно создать класс безземельных, вроде английских земледельцев, или же обременить государство огромнейшим долгом в размере сумм, выданных на выкуп земли крепостными. Первая перспектива была тем тревожнее, что, как мы это сейчас увидим, крестьяне во время крепостного права уже владели своими землями сообща, миром. Таким образом, правительству следовало ожидать сопротивления целых деревень в том случае, если бы земля отошла к дворянину. Второй же план казался довольно эмпирическим, если принять во внимание плохое состояние русских финансов, вызванное Крымской войной, и отсутствие всякой уверенности в скором возвращении в казну денег, выданных на выкуп крестьянами участков земли. Нечего поэтому удивляться, что правительство думало вначале выбрать такое среднее между двумя этими крайностями решение: выкупить лишь усадьбу крепостного с прилегающим к ней огородом, а разрешение вопроса о земле предоставить частному соглашению. Ввиду этого, 25 июля 1857 года в частный комитет поступило от министра внутренних дел Ланского предложение дать крепостным личную свободу без всякого вознаграждения помещиков и с выкупом лишь усадебной земли. Последняя операция должна была совершаться безо всякого вмешательства казны, путем ежегодных взносов в течение десяти или пятнадцатилетнего периода, лишь по окончании которого крепостной получал свободу.
Провинциальное дворянство не выражало желания пойти по пути добровольных уступок даже и так недалеко, как предлагал Ланской. Различные адреса, полученные императором Александром в 1857 и 1858 годах, высказывались, главным образом, за одно личное освобождение крепостных. Первый из таких адресов был представлен дворянством нескольких западных губерний польского происхождения, а, именно, виленским, ковенским и гродненским. Этот адрес требовал сохранения всех помещичьих прав на землю. Тщетно напрягало правительство все свои усилия, чтобы добиться больших уступок в следующих адресах, прибывших из Нижнего Новгорода, Петербурга и Москвы. Помещики упорно твердили о неотчуждаемости прав дворянства на наследственные имения. Я привожу эти факты, чтобы показать, что новое направление, которое вопрос о раскрепощении получил в следующие годы, не исходило ни от правительства, ни от дворянства. Его происхождение кроется в произведениях некоторых мыслителей, частные записки которых долгое время циркулировали в писаном виде, прежде чем было разрешено их напечатать. Профессор Московского университета по истории права Кавелин был первым из этих мыслителей, посоветовавшим предоставить крестьянину тот участок земли, которым он уже владел. Приглашенный великой княгиней Еленой выработать план освобождения ее крепостных он ввел в свой проект принцип двойного освобождения — освобождения личности и земли. Его взгляды были восприняты группой молодых людей, ставших вскоре известными своими славянофильскими чувствами. Юрий Самарин и князь Черкасский были наиболее ярыми. Они нашли в Центральном комитете человека, который вполне разделял их убеждения и в то же время обладал силой воли, глубиною мысли и талантом убеждения, необходимыми для влияния на своих коллег и начальников. Это был Николай Милютин, брат будущего военного министра, один из редких русских чиновников, действительно заслуживающих названия государственных людей. Сначала Милютин попытался убедить министра Ланского в необходимости оставить землю во владении крепостных. И именно его влиянию должна, главным образом, приписать Россия энергичное поведение в этом вопросе министра внутренних дел, несколько раз навлекавшее на него неприятные замечания со стороны царя. Вторым лицом, которое необходимо было убедить, был председатель главного комитета, учрежденного 8 января 1858 года для рассмотрения различных проектов освобождения. Это был Ростовцев, и прошлое его не позволяло думать, что он может стать реформатором; его доносу приписывали, между прочим, декабристы неудачу своего предприятия. Новейшие историки утверждают, будто своим поведением в качестве председателя вновь назначенной комиссии он хотел загладить свою роль в деле раскрытия либерального заговора. Но как бы то ни было, несомненно верно, что Ростовцев употребил все свои усилия, чтобы раздвинуть рамки прений, сделать их возможно более свободными и воспользоваться, поскольку он мог, тою критикой, с какою русская пресса как внутри империи, так и вне ее, обращалась к лицам, занимавшимся подготовлением реформы. В своего рода дневнике, который вел один из членов комитета, несколько раз отмечено, что председатель вместо того, чтобы протестовать, был счастлив согласиться с мыслями, высказанными издателем известного революционного журнала «Колокол», который выходил в то время в Лондоне и главным редактором которого был знаменитый Герцен. И, благодаря такому внимательному отношению к прессе членов главного комитета, журналы и газеты, которым вначале было запрещено печатать что бы то ни было об освобождении, начали пространно обсуждать этот вопрос. Постановлением цензурного комитета от 22 апреля 1858 года было объявлено, что периодические издания не должны помещать статей, в которых бы требовалась отмена личной зависимости крепостного от помещика, поскольку такая зависимость проявляется в административной власти последнего над первым. Это же предписание относилось равным образом и к статьям, требовавшим оставления земли за крестьянином на условии выкупа.
Несмотря на все эти предписания, большая часть либеральной прессы продолжала настаивать на необходимости введения в предполагавшуюся реформу двух, столь решительно осужденных принципов. Только молчаливым согласием главного комитета и можно объяснить ту свободу, с какою подобные мнения постоянно высказывались на страницах «Современника» такими писателями, как Чернышевский. Таким образом, пресса стала руководить и поддерживать наиболее передовых членов комитета и позволила им с успехом бороться против представителей реакционной партии, которые не желали дать крестьянину ничего, кроме личной свободы. Неожиданным препятствием в тот момент, когда дело комитета было почти закончено, явилась смерть главного человека, способного защитить эти принципы перед лицом государя и в новом собрании делегатов провинциального дворянства, которым предстояло, главным образом, определить количество земли, долженствовавшей отойти к крестьянам в различных частях государства. Когда по смерти Ростовцева его заместителем сделался граф Панин, человек явно нерасположенный в пользу подготавливаемой реформы, Милютин почти ежедневно должен был входить в столкновения с председателем, чтобы спасти основные начала выработанного проекта. Предстояло еще разрешить важный вопрос о той единице, какая должна быть принята при наделении крепостных землею.
