Петр Мультатули - «Господь да благословит решение мое...»
Наступил конец 1916 года. В. Н. Воейков вспоминал: «1-го декабря 1916 года Государь Император обратился к Армии и Флоту с приказом, которым подтвердил намерение бороться до восстановления этнографических границ, достижения обладания Царьградом и создания свободной Польши из трех ее частей. Таким образом, были обнародованы находившиеся до тех пор в руках дипломатов переговоры о присоединении, по окончании войны, к России Константинополя и проливов. Англия волей-неволей подписала это соглашение; но, так как вопрос о Константинополе и проливах составлял ее больное место, она усилила поддержку русских революционных деятелей через своего посла, почетного гражданина первопрестольной столицы России — сэра Дж. Бьюкенена»[388].
Февральская революция положила конец планам Босфорской операции. Временное правительство, в лице Милюкова, много об этом говорило, но ничего не смогло предпринять, из-за полной политизации флота и нежелания его воевать. Великая мечта России, которая была так близка к воплощению, снова стала недосягаемой.
А. Керсновский писал по этому поводу: «Величайший грех был совершен весною 1915 года, когда Ставка отказалась от овладения Константинополем, предпочитая ему Дрыщув и погубив без всякой пользы десантные войска на Сане и Днестре. Вывод из строя Турции предотвратил бы удушение России. Овладение Царьградом свело бы на нет ту деморализацию, которая охватила все слои общества к осени, как следствие катастрофического, непродуманного и неорганизованного отступления, проведенного Ставкой под знаком „Ни шагу назад!“ Один лишь Император Николай Александрович чувствовал стратегию. Он знал, что великодержавные интересы России не удовлетворит ни взятие какого-либо „посада Дрыщува“, ни удержание какой-нибудь „высоты 661“. Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России десантной операции, но добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят»[389].
Часть 3
Революция генерал-адъютантов
Глава 1
Объединенный заговор против Николая II
Императора Николая II часто осуждают за то, что, оставив столицу и отправившись в Могилев, он оставил ненадежный и бесконтрольный тыл, который и стал причиной революции. Утверждают также, что, уехав в Ставку, Николай II должен был бы оставить в Петрограде надежного «диктатора», железной рукой давившего бы смуту, пока Царь руководил организацией отпору врагу. В этих утверждениях, наверное, есть своя доля истины. Наверное, лучше было бы, если бы Царь находился в столице и руководил общим управлением государства, а на фронте смелые и опытные генералы били зарвавшихся немцев. Наверное, было бы замечательно, если бы в Петрограде боевой верный генерал, или верноподданный энергичный министр, обеспечивали бы безопасность тыла. Но в том-то и дело, что энергичные, верноподданные и просто порядочные люди стали большой редкостью в верхушке российского общества.
Многие полагают, что Царь должен был беспощадно расстреливать потенциальных мятежников, вводить жесточайшее военное положение и тем самым спасать себя и страну. Такие утверждения не принимают во внимание тот факт, что Николай II мог царствовать только над верноподданным народом. Народ, по его мнению, мог повиноваться своему Царю только на основе свободного выбора. Тот народ, который этот выбор отвергал, не мог иметь над собой Помазанника Божия. Кроме того, совершенно неверно представление, будто бы Николай II был этаким мягкотелым интеллигентом-всепрощенцем. Надо помнить, что его царствование проходило на фоне невиданной войны революционных сил против русской монархии. С 1900 по 1911 год в борьбе с революцией Царь потерял множество преданных соратников: в 1900 году террористом убит министр просвещения Н. П. Боголепов, в 1901 — министр внутренних дел Д. С. Сипягин, в 1903 — уфимский губернатор Н. М. Богданович, в 1904 — министр внутренних дел В. К. Плеве, в 1905 — великий князь Сергей Александрович, в 1906 петербургский градоначальник В.Ф. фон дер Лауниц, в 1911 году — председатель кабинета министров П. А. Столыпин. Несмотря на это, Николай II продолжал политическими и репрессивными мерами бороться с революцией. В 1906 году он подавил самое мощное антиправительственное наступление, длившееся два года. Думать, что все это совершалось без его воли и участия, так же нелепо, как и утверждать, что армией руководил Алексеев, а Царь был так, «для проформы». Достаточно посмотреть на стиль распоряжений, указаний и дневниковых записей Николая II, например, времен первой русской революции 1905–1906 годов, когда революционный террор захлестнул страну, чтобы убедиться в его твердом характере и решительности. Вот указания Императора главе правительства П. А. Столыпину: «Непрекращающееся покушения и убийства должностных лиц и ежедневные дерзкие грабежи приводят страну в состояние полной анархии. Не только занятие честным трудом, но сама жизнь людей находится в опасности. Предписываем Совету министров безотлагательно предоставить мне намеченные меры, принятые наиболее целесообразными для точного исполнения моей непреклонной воли об искоренении крамолы и водворении порядка»[390]. 24 августа 1906 года по личному приказу Николая II в стране вводится действие военно-полевых судов, призванных беспощадно бороться с терроризмом и уголовным разгулом. Историк С. А. Степанов, безо всякой симпатии к Николаю II, пишет: «Эта мера была принята сразу после серии кровавых покушений, в том числе, на самого Столыпина. Возможно, по этой причине общественное мнение связывало полевые суды с именем премьер-министра. Однако, их инициатором являлся Николай II.
Вопреки распространенному заблуждению, последний Царь не был мягким и нерешительным, по крайней мере, в делах подобного рода. Он всегда поощрял крутые меры»[391]. Узнав о восстании на броненосце «Потемкин», Государь записал в дневник: «Надо будет крепко наказать начальников и жестоко мятежников!»[392]
В письме министру внутренних дел НА. Маклакову 18 октября 1913 года Царь поддерживает его предложение дать жесткий отпор думской оппозиции и пишет: «С теми мыслями, которые Вы желаете высказать в Думе, я вполне согласен. Это именно то, что им давно следовало услышать от имени моего правительства. Лично думаю, что такая речь министра внутренних дел своей неожиданностью разрядит атмосферу и заставит г. Родзянко и его присных закусить языки. Если же, паче чаяния, как Вы пишите, поднимется буря, и боевые настроения перекинутся за стены Таврического дворца, — тогда нужно привести предполагаемые Вами меры в исполнение: роспуск думы и объявление Питера и Москвы на положении чрезвычайной охраны. Переговорите с председательствующим в Совете Министров об изготовлении и высылке мне указов относительно обеих мер. Также считаю необходимым и благонамеренным немедленно обсудить в Совете Министров статью учреждения Государственной Думы, в силу которой, если Дума не согласится с изменениями Государственного Совета и не утвердит проекта, то законопроект уничтожается. Это — при отсутствии у нас конституции — есть полная бессмыслица. Представление на выбор и утверждение Государя мнений и большинства и меньшинства будет хорошим возвращением к прежнему спокойному течению законодательной деятельности, и притом в русском духе»[393].
Где же в этих бумагах Царя хотя бы намек на мягкость и нерешительность? Где всепрощенчество? Да, последний русский Император был великодушен и милостив, но он не был слабохарактерным и трусливым, не был он и конформистом. Николай II не привык сдаваться без боя. Видимая легкость, с какой произошло его так называемое отречение от престола, на самом деле скрывает тяжелейшую и упорную схватку царя с изменившими ему генералами, политиками и общественными деятелями.
Императору Николаю II было не из кого выбирать, говоря словами Александра I, «некем брать». «Император Николай II, — говорится в книге Е. Е. Алферьева, — должен был обладать большой силой воли, недюжинной твердостью характера и весьма широким кругозором вождя, чтобы остаться непоколебимым в своем судьбоносном решении и смело принять вызов и внешних врагов и внутренних, в том числе, немощных людей своего окружения»[394]. Поэтому с такой горечью и презрением Царь говорил о думских ораторах: «Все эти господа воображают, что помогают мне, а на самом деле только грызутся между собой. Дали бы мне войну закончить». «Государь чувствовал, что может доверять лишь немногим из своего окружения», — писал великий князь Кирилл Владимирович[395]. По существу, доверять Царь мог только самому верному и бескорыстному человеку — Императрице Александре Федоровне, уповая на милость Божию. Когда великий князь Александр Михайлович, в очередной раз, начал советовать Николаю II пойти на уступки думской оппозиции и провести «либеральные» преобразования, он заметил, что в глазах царя «появились недоверие и холодность. За всю нашу сорокаоднолетнюю дружбу я еще никогда не видел такого взгляда. — Ты кажется, больше не доверяешь своим друзьям, Ники? — спросил я его полушутливо. — Я никому не доверяю, кроме жены. Ответил он холодно, смотря мимо меня в окно»[396]. Многие историки ставят это Царю в упрек: дескать, доверял «взбалмошной» жене, а умным и проницательным людям не верил. Но если посмотреть на вещи непредвзято, то неужели те, кто в годы войны, когда речь шла о жизни и смерти России, предлагал какие-то реформы, кричал о «похождениях» Распутина, занимался сплетнями и интригами, являлись теми «умными и проницательными»? Сам великий князь Александр Михайлович совершенно верно писал о той атмосфере политиканства, которая царила в русском обществе: «Политиканы мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности часто бывать в Петербурге, и я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом. „Правда ли, что Царь запил?“ „А вы слышали, что Государя пользует какой-то бурят, и он прописал ему монгольское лекарство, которое разрушает мозг?“ „Известно ли вам, что Штюрмер, которого поставили во главе нашего правительства, регулярно общается с германскими агентами в Стокгольме?“ „А вам рассказали о последней выходке Распутина?“ И никогда ни одного вопроса об армии! И ни слова радости о победе Брусилова! Ничего, кроме лжи и сплетен, выдаваемых за истину только потому, что их распускают высшие придворные чины»[397].
