Иван Рожанский - История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи
Можно считать несомненным, что не только определение окружности Земли, но и аргументы в пользу ее шарообразности (за исключением чисто физических) были заимствованы Аристотелем у кого-то из математиков. У кого же именно? По-видимому, у Эвдокса или у кого-нибудь из его школы (Каллиппа?). Но как раз Эвдокс был тем ученым, который, будучи привержен идее шарообразности Земли, постарался обосновать эту идею с помощью астрономических наблюдений. Страбон свидетельствует о том, что Эвдокс наблюдал с о-ва Книд звезду Канопус (а созвездия Киля)[128], которая впоследствии была использована Посидонием для определения размеров земного шара. Естественно предположить, что наблюдения Канопуса Эвдоксом служили той же цели.
К сожалению, о достижениях Эвдокса в области географии мы можем только гадать, потому что его сочинения до нас не дошли (хотя Страбон неоднократно ссылается на его труд, в котором, помимо прочего, содержалось подробное описание Греции)[129].
Но есть одна вещь, которую мы можем приписать Эвдоксу с довольно высокой степенью вероятности. Это учение о зонах (или поясах), излагаемое Аристотелем в «Метеорологике»[130]. Аристотель выделяет на земном шаре пять климатических зон: две полярные (арктическую и антарктическую), две умеренные (в северном и соответственно южном полушарии) и одну экваториальную.
Экваториальная зона отделена от умеренных зон тропиками, а умеренные зоны отграничены от полярных полярными кругами. По мнению Аристотеля, только умеренные зоны пригодны для обитания людей:, в полярных зонах люди не селятся из-за холода, а в экваториальной — из-за жары. Мы живем в северном умеренном поясе; в южном умеренном поясе тоже могут жить люди, только y нас с ними нет никакой связи, поэтому о них мы ничего не знаем. Учение о земных зонах не было, по всей видимости, изобретением Аристотеля. Ему предшествовало предоставление о небесных кругах, которое было отчетливо осознано греческими астрономами по крайней мере в V в. Понятие небесных тропиков было теснейшим образом связано с понятием эклиптики; между тем источники сообщают, что афинский астроном второй половины V в. Эйнопид не только имел представление об эклиптике, но, возможно, пытался измерить угол наклона плоскости эклиптики к плоскости экватора[131]. О Полярном круге, который в то время отождествлялся с кругом не заходящих за горизонт звезд, было известно уже давно. И вот, когда утвердилась идея шарообразности Земли, эти круги были спроектированы на земной шар, выделив на нем несколько поясов, которые естественным образом стали рассматриваться в качестве климатических зон. Подобная проекция небесных кругов на Землю явилась, по всей видимости, заслугой Эвдокса.
Здесь следует сделать такое замечание. Экватор и тропики были теми кругами, которые могли быть определены на земном шаре достаточно точно. Так, тропик Рака (северный тропик) был кругом, на котором вертикальные предметы не отбрасывают тени в момент летнего солнцестояния, поскольку солнце стоит в это время прямо над головой. Соответственно, на тропике Козерога (южном тропике) солнце стоит над головой во время зимнего солнцестояния. Иначе обстояло дело с полярными кругами, если определять их как круги звезд, всегда находящихся над горизонтом. Эти круги зависят от положения наблюдателя. Для Аристотеля, находившегося в Греции, Северный полярный круг проходил где-то через центральные области современной России. Севернее этих областей, по мнению Аристотеля, лежали необитаемые холодные страны.
Таким образом, говорит Аристотель, нелепо изображать обитаемую землю (ойкумену) в виде круглого диска. Ойкумена ограничена по высоте — с севера и с юга. Если же идти по ней с запада на восток, то при условии, что нам не помешают морские пространства, мы придем в ту же точку только с другой стороны. Таким образом, ойкумена это не диск, не овал, не прямоугольник (как полагал историк IV в. Эфор), но, скорее, замкнутая лента, на которой суша чередуется с морями. Если же учитывать только известную нам часть ойкумены (от Индии до Геракловых Столпов с востока на запад и от Меотиды до Эфиопии с севера на юг), то окажется, что ее длина относится к ширине примерно как пять к трем.
В «Метеорологике» разбираются многие вопросы, имеющие прямое отношение к физической географии. Так, Аристотель делает ряд глубоких замечаний о круговороте воды в природе, о периодической смене суши и моря, об изменении течения рек. Объяснения же многих других явлений кажутся нам теперь смехотворно наивными.
Описательной географии Аристотель уделяет мало места: эта наука его, по-видимому, вообще не интересовала. Об Океане он почти ничего не говорит и не упоминает о таком явлении, как приливы и отливы (вероятно, оно осталось ему совершенно неизвестным). Утверждая, что самые большие реки стекают с самых высоких гор, Аристотель приводит в подтверждение этого несколько примеров. В целом же географические пассажи, встречающиеся в «Метеорологике», содержат мало конкретных сведений, которые обнаруживали бы сколько-нибудь существенный прогресс по сравнению с Геродотом.
Эпоха эллинизма. Дикеарх
Как уже было отмечено в начале этой главы, восточный поход Александра в 333–323 гг. сыграл роль грандиозной географической экспедиции, в большой степени расширившей познания греков в отношении стран Ближнего и Среднего Востока. После восточного похода известный грекам мир существенно изменился по сравнению с тем, каким он им представлялся до этого. Этот измененный и намного расширившийся мир подлежал изучению и нанесению на карты географами эллинистической эпохи.
Возникновение эллинистических государств само по себе не добавило многого к тому, что стало известно при жизни Александра. Но уже тот факт, что Селевкиды и Птолемеи установили связи со своими соседями, находившимися ранее за пределами известной грекам ойкумены, не мог не содействовать поступлению информации из стран, бывших до этого совершенно незнакомыми. Так, Селевк I Никатор вступил в контакт и завязал дружеские отношения с индийским царем Чандрагуптой, столица которого — город Паталипутра (по-гречески Палиботра) — находилась на Ганге — реке, о которой ничего не знал не только Геродот, но даже Аристотель. В Вавилон, бывший в то время столицей Селевка, прибыли индийские послы; в свою очередь, к Чандрагупте был направлен Мегасфен, умный и образованный грек, сделавший все возможное для подробного ознакомления с новой страной, ее природой и ее населением. Книга, которую затем написал Мегасфен, до нас не дошла, но из тех ссылок, которые на нее делают Диодор, Страбон и Арриан (в сочинении Ινδική), можно заключить, что эта книга отличалась богатством, полнотой и достоверностью сообщавшихся в ней сведений. Достаточно привести в качестве примера, что Мегасфен дает детальное описание кастовой структуры индийского общества, причем высшую касту — касту браминов — он называет философами. Для образованного грека того времени кастовое общество Индии могло показаться осуществлением идеала общественного устройства, нарисованного в «Государстве» Платона. Как в этом, так и в других пунктах изложение Мегасфена подтверждается индийскими литературными и археологическими памятниками. Надо сделать, однако, следующую оговорку. Сведения Мегасфена ограничивались северной частью Индии. О южной оконечности полуострова и о Декханском плато в центре он не имел, по-видимому, почти никакой информации. В его представлении южный берег Азии образовывал почти прямую линию, проходившую от Персидского залива до восточных окраин Индии. Впрочем, Мегасфен знал о существовании большого острова — Тапробаны (Цейлона) — к югу от Индии, первые сведения о котором греки получили от индийцев еще во время похода Александра.
Новая информация поступала к грекам также из областей Африки, граничивших с царством Птолемеев. При первых царях этой династии произошло окончательное освоение Красного моря, на западном берегу которого греки основали ряд поселений и торговых факторий, служивших промежуточными инстанциями в торговле Египта с Аравией, Индией и Западной Африкой. Вдоль западного берега Африки греческие мореплаватели доплывали до восточной оконечности этого материка — мыса Гандафуй, который у Страбона называется Южным Рогом (Νότου Κέρας)[132]. Прилегающая к этому мысу территория была известна под именем «коричной страны» (Κυνναμωνοφόρος), под которой надо, очевидно, понимать нынешнее Сомали.
Установление власти Птолемеев в Египте имело своим следствием расширение сведений о странах, лежащих к югу от Египта. Если для Геродота последним известным ему пунктом вверх по течению Нила была столица Эфиопии Мероэ[133], то теперь греческие экспедиции, направлявшиеся в эту часть Африки, привели к знакомству с территориями, лежащими у слияния Белого и Голубого Нила и даже еще дальше на юг. Одна из этих экспедиций, посланная Птолемеем I Сотером, возглавлялась неким Филоном, который, по словам Страбона, оставил описание своего путешествия[134]. Это были места, которые, по мнению Аристотеля, должны были считаться необитаемыми из-за невыносимой тропической жары.
