Сергей Кремлёв - 10 мифов о 1941 годе
Молотов
19.35–00.50
Маленков
19.35–23.10
Берия
22.40–00.50
Микоян
23.30–00.50
Как видим, всё время — с 19 часов 35 минут 28 июня 1941 года до почти часа ночи 29 июня 1941 года — у Сталина просидел один Молотов, но за полчаса до полуночи в кабинет, где тогда находился и Берия, зашёл Микоян и оставался там вместе с Молотовым и Берией до конца. Маленков ушёл в ту ночь на полтора часа (если точно — на сто минут) раньше последних посетителей кабинета Сталина…
Что происходило там в эти последние сто минут?
Из всех, кто прошёл 28 июня 1941 года через кабинет Сталина, лишь Молотов и Микоян были профессиональными революционерами и были знакомы с хозяином кабинета ещё до революции. И не просто были знакомы, а вместе с ним эту революцию готовили… Так что разговор на излёте рабочей ночи был наверняка всяким — не только деловым.
Но то, что молодого — по сравнению со Сталиным, Молотовым и Микояном — большевика Берию из кабинета не попросили, говорит об особом доверии Сталина к Берии. Да и земляками они были…
Что было потом?
Потом Сталин уехал на ближнюю дачу. Возможно, он уехал туда с Молотовым, Микояном и Берией, но, так или иначе, с какого-то момента Сталин остался на даче один. Во-первых, он за первую неделю войны дико устал, всё время был на людях, и ему, надо полагать, хотелось побыть наедине с собой.
Во-вторых же…
Во-вторых, на него вполне могла навалиться депрессия.
И, похоже, навалилась.
В Журнале посещений кремлёвского кабинета Сталина, как мы уже знаем, имеется двухдневный перерыв — нет записей за 29 и 30 июня. Зато в письме Берии, написанном в 1953 году после ареста на имя Маленкова, но обращенном ко всем членам Президиума ЦК, есть следующее место, где Лаврентий Павлович обращался к Молотову:
«…Вы прекрасно помните, когда в начале войны было очень плохо и после нашего разговора с т-щем Сталиным у него на ближней даче, Вы вопрос поставили ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины, я Вас тогда целиком поддержал и предложил Вам немедля вызвать на совещание т-ща Маленкова… После… мы все поехали к т-щу Сталину и убедили его [о] немедленной организации Комитета Обороны Страны…»
Есть подобные упоминания и в записях бесед с Молотовым поэта Феликса Чуева, и в других мемуарах, включая «мемуары» Хрущёва, которые в ряде ключевых моментов лживы, но позволяют выносить верные суждения даже тогда, кода мы имеем дело с явной ложью. Хрущёв был фигурой первого ряда, и, хотя его в те дни в Москве не было, он явно слышал рассказы о тех днях от других фигур первого ряда — Молотова, Маленкова, Берии, Микояна, Кагановича.
То есть некая инициативная поездка Молотова и Берии к Сталину на дачу была. И она, скорее всего, не могла произойти раньше вечера 29 июня. При этом, надо полагать, они прихватили с собой не только Маленкова, но и Кагановича, Микояна… И были, надо полагать, невесёлые разговоры со Сталиным…
И резкие слова Сталина наверняка были, и Сталин мог быть в тот момент даже растерян, потому что как раз примерно через неделю после начала войны, после сдачи Минска, он почти неизбежно должен был испытать глубокий душевный кризис.
Временный…
Однако он его быстро, в считаные два десятка часов, преодолел, и этот кризис на общей ситуации не сказался. Уже 30 июня 1941 года Сталин был на своём посту и назначил генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина начальником штаба Северо-Западного фронта. Главным же событием дня 30 июня стало образование Государственного Комитета Обороны. И решение об этом, весьма вероятно, было принято на даче Сталина, а не в Кремле.
В части непосредственного ведения войны власть с 23 июня 1941 года получила Ставка Главного Командования (10 июля 1941 года она была преобразована в Ставку Верховного Командования во главе со Сталиным).
В части же остального по Конституции власть принадлежала Верховному Совету СССР и Совету Народных Комиссаров СССР. Но теперь надо было свести всё в один кулак, и 30 июня 1941 года совместным решением Президиума Верховного Совета СССР. ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР был образован Государственный Комитет Обороны, принявший на себя всю полноту власти в СССР.
Итак, с 1 июля 1941 года Сталин опять был в своем кремлёвском кабинете и до конца войны впрягся в ежедневную военную лямку. Уже 1 июля он, начиная с 16 часов 40 минут, принял до половины второго 2 июля восемнадцать человек.
С самого начала приёма в кабинете, кроме Сталина, находились лишь три человека — Молотов, Берия и Маленков. Через десять минут вошли Щербаков, Тимошенко и Жуков, и в таком составе разговор шёл до 17.10, когда к присутствующим присоединился Каганович.
В 19.00 Тимошенко и Жуков вышли, и я не исключаю, что в первые минуты их разговора со Сталиным тот высказал им всё, что думает и о них, и о высшем генералитете РККА в целом.
А возможно, он, при всей жёсткости тона, говорил только о деле, вначале подробно ознакомившись с текущим положением. Ведь он уже понял, что вскоре ему самому придётся взяться за руководство не только тылом, но и фронтом.
А ведь ещё в конце 1940 года Сталин не принимал прямого участия в играх военных. Я вкладываю в последнее сообщение буквальный смысл, имея в виду те две оперативно-стратегические игры, которые нарком обороны С.К. Тимошенко провёл 2–6 и 8 — 11 января 1941 года после завершения декабрьского (1940) совещания высшего командного состава РККА.
Содержание и обстоятельства этих игр сами по себе давно стали предметом злонамеренного мифотворчества в «исследованиях» «историков», в художественной литературе и кинематографе.
При этом Сталина делают участником как декабрьского совещания, так и этих игр, а генерала армии Жукова (в кино — в исполнении актёра Ульянова) — непонятым пророком, который-де предугадал в начале января 1941 года верные направления немецких ударов…
Что ж, на этих играх нам надо остановиться отдельно.
Повторяю: Сталина ни на играх, ни на совещании не было. В действительности из высшего руководства в совещании приняли участие Жданов и Маленков, а Сталин и другие члены Политбюро присутствовали лишь на разборе игр в Кремле 12 января 1941 года.
На октябрьском (1957) пленуме ЦК КПСС маршал Ерёменко, кое-что за давностью лет перевирая, вспоминал:
«Потом было совещание в декабре 1940 года у Сталина. Тут присутствуют многие товарищи, которые там были. Как мы выглядели на этом совещании? Сталин дал указания, толковые указания; какими должны быть дивизии с точки зрения подвижности, какое соотношение родов войск. Целый ряд указаний был, но ничего не было выполнено. Все присутствовали, знают, в истории эти указания записаны. Так что сейчас обелять себя неправильно…»
Указания-то Сталин давал, но не в декабре 1940 года, а 12 января 1941 года. Однако не в том даже соль вопроса!
Сегодня эти игры начала 1941 года подают как некий выдающийся пример якобы стратегического предвидения Жукова, игравшего за немцев. Мол, Жуков полностью предвосхитил планы вермахта и разгромил Павлова на картах в той же манере, в какой Павлова через полгода реально разгромил командующий войсками группы армий «Центр» фон Бок при помощи танковых групп Гудериана и Гота.
Но, во-первых, Жуков играл за немцев («Синюю» сторону) против «Красной» стороны, за которую играл Павлов, лишь в первой игре. Во второй игре за бывших «Синих», теперь — «Западных», играл уже Павлов, а за бывших «Красных», теперь — «Восточных», играл Жуков.
Во-вторых, вот что сказано в «Справке об оперативно-стратегических играх, проведенных с участниками декабрьского (1940) совещания высшего командного состава РККА» (см. Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12 (1). — М.: ТЕРРА, 1993.», стр. 388–390):
«По условиям игр «Западные» осуществили нападение на «Восточных». Естественно бы выглядело рассмотрение в играх вариантов отражения такого нападения, но самым существенным недостатком игр явилось то, что из розыгрыша полностью исключались операции начального периода войны (выделения везде мои. — С.К.). Из заданий для сторон на первую игру видно, что «Западные», осуществив 15 июля 1941 года нападение на «Восточных», к 23–25 июля достигли рубежа Шауляй, Каунас, Лида, Скидель, Осовец (70 — 120 км от государственной границы), но затем под ударами «Восточных» к 1 августа были отброшены с указанного рубежа в исходное положение… и уже с этого положения разыгрывались дальнейшие действия сторон. По такому же сценарию начиналась война и во второй игре… Ни на совещании, ни на играх их участники даже не пытались рассмотреть ситуацию, которая может сложиться в первых операциях в случае нападения противника…»
