Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Наверняка в один из таких вечеров, когда уже догорали свечи и половина монахов допилась до поросячьего визга, а зловещие тени их забав дрожали на потолках, покрытых эротичными фресками, Уилкс порадовал собутыльников чтением поэмы своего друга по имени Томас Поттер, побочного сына архиепископа Кентерберийского.
Она называлась «Эссе о женщине». И хотя это был просто глупейший вздор, эта поэма принесла ему много бед. Уилкс участвовал в словесных дуэлях с доктором Джонсоном. Он приятельствовал с графами. Он добился всего по-настоящему. Следующим этапом, следующим модным занятием будет место в парламенте. После одной неудачной попытки в городке Бервик, где он по ошибке не подкупил электорат, в следующий раз он был избран в парламент от Эйлсбери и вошел во фракцию Уильяма Питта-старшего, который позже стал графом Четэмом.
Уилкс не блистал. У него были плохие зубы, невыразительный голос. Но в 1760 году настал его час, когда случился кризис сторонников Питта. Георг II умер, его место занял его правнук Георг III.
Это было еще задолго до его «сумасшествия». Георг III был серьезным парнем тевтонского склада, который начал правление знаменитым гортанным заявлением: «Я слава в имья за Британция!» Он желал своей стране всего только самого лучшего, и его убедили, что для этого нужна более активная роль короля. Власть короля Британии была сильно урезана после гражданской войны, но можно было творчески воспользоваться пробелами в законах. Используя еще сохранившуюся возможность распускать парламент и назначать и смещать министров, монарх мог оказывать серьезное политическое влияние.
Георг III тупоголово решил посмотреть, что получится, если он «будет власть употребит». Он начал с продвижения карьеры своего бывшего учителя, к которому испытывал сыновье почтение, человека, который, по слухам, имел романтические отношения с его матерью, — лорда Бута. В своей первой тронной речи 12 ноября 1760 года он поддержал предложения Бута и объявил, что будет стремиться окончить Семилетнюю войну.
Войны, которые вел Питт за расширение империи, были популярны в Сити. Они увеличивали на карте мира из газеты Daily Telegraph, которая в детстве висела у меня на стене, количество пятен розового цвета — цвета Британской империи — на Индии и Канаде. Они приносили богатство Лондону. А теперь этот ганноверский монарх и его блеклый шотландский выпускник Итона, спящий с его матерью министр, угрожали объявить мир — и всего-то из-за нехватки денег. Как мы сказали бы сегодня, из-за необходимости «урезать» бюджет на оборону. Уильям Питт не хотел даже слышать об этом. Он ушел с поста. Его сторонники негодовали, и Уилкс нашел свое призвание — не оратора, а писателя. Вместе со своим приятелем и таким же вольнодумцем, поэтом Чарльзом Черчиллем, он начал громить режим в печати.
Он начал издавать газету North Briton («Северный британец»), названную так потому, что его главная жертва — Бут — был шотландцем, и заложил традицию яростно травить шотландцев, которую лондонские газеты с тех пор не прерывали. Все эти статьи с жалобами на мафию в кильтах, все это метание молний по поводу голосования парламентариев-шотландцев по английским вопросам и возмущение законодателей, что английские налогоплательщики платят за бесплатное обслуживание и обучение лентяев-шотландцев, — все это берет начало в журнализме Уилкса. Ирония судьбы, что вообще-то ему очень нравились шотландцы, и в 1758 году он объехал всю Шотландию и утверждал, что никогда еще не был так счастлив. Но это и есть журналистика.
Его статьи вызвали такую обиду, что и через десятилетия обозленные шотландские офицеры останавливали его на улице и вызывали на дуэль, а шотландские дети сжигали портреты Джона Уилкса задолго до викторианских времен. Для таких людей, как Уилкс, это был век Просвещения, когда цивилизованный человек мог подражать Вольтеру и говорить в известных пределах все что угодно. А многих других это глубоко шокировало.
Был такой бедняга старый лорд Тэлбот, который выставил себя полным идиотом во время коронации Георга III. Участвуя в церемонии, он должен был въехать верхом в Вестминстер-Холл, отсалютовать королю и попятиться к выходу. Непростая задача для лошади, но лорд провел много тренировок и решил, что все пойдет как по маслу. Увы, в назначенный день животное испугалось шума толпы, развернулось, задрало хвост и продемонстрировало королю свой зад. Увидев это, вся английская знать заревела от смеха и разразилась аплодисментами, чего не положено делать на коронации. Уилкс выжал из этого все что мог. Это был легендарный жеребец, писал он на страницах North Briton. Он был как Росинант Дон Кихота, как одна из мильтоновских блуждающих планет, как небесное тело. У коня такой милый, естественный стиль, говорил он, что ему надо пожаловать пенсию от короны.
В наши дни это сочли бы милым юмором. Но лорд Тэлбот пришел в ярость. Он хотел знать, был ли Уилкс автором анонимной сатиры, и требовал сатисфакции. 5 октября 1762 года они сошлись на дуэли в Бэгшот-Хит, зловещем месте, где шалили разбойники с большой дороги. Уилкс приехал с секундантом, одетый в красный офицерский мундир Бакингемширской милиции. Он страдал от страшного похмелья, прокутив до 4 утра с монахами из Медменхэма, и думал, что дуэль состоится не раньше следующего дня. Тэлбот настаивал на дуэли в ту же ночь и страшно разъярился. Был Уилкс автором или нет? Он требовал ответа. Уилкс отказался отвечать на вопрос из принципа и сказал, что Бог дал ему твердость духа такую же, как его светлости.
На самом деле Уилкс оказался в ужасном положении. У него было слабое зрение, тогда как Тэлбот был здоровяком с зоркими глазами. Хуже того, если бы он убил Тэлбота, его, вероятно, повесили бы, тогда как Тэлбот наверняка заслужил бы королевское прощение. В 7 часов вечера, при яркой луне, они прошли в сад постоялого двора Red Lyon. Они стали спина к спине. Они разошлись на семь с небольшим метров, по команде развернулись и одновременно выстрелили.
В том, что оба они промахнулись, виновата или баллистика XVIII века, или их обоюдный страх, но Уилкс вел себя храбро и достойно. Он подошел к Тэлботу и сказал, да, он был автором обидной сатиры, а Тэлбот сказал ему, что он — благороднейший из всех Богом созданных парней.
В каком-то смысле все дело выглядело глупо. Тэлбота чудовищно подвело его чувство юмора, а Уилкс сознавал, что может прославиться, участвуя в благородной дуэли. Было в этом еще кое-что. Тэлбот представлял правительство и выражал возмущение анонимными наскоками. Уилкс стоял за право журналистов писать и публиковать анонимные выпады, не опасаясь возмездия. Репутация Уилкса взмыла до небес, а с нею выросли и его романтические шансы.
Он писал Черчиллю, что «милая девушка, по которой я безответно вздыхал все эти четыре месяца, теперь говорит мне, что доверит свою честь человеку, который так заботится о собственной чести. Разве не здорово сказано? Молю вас, посмотрите слово “честь” в словаре, а то у меня здесь нет никакого словаря, чтобы я мог понять это милое существо».
В определенном смысле для Уилкса это была отличная игра. Он знал, что делал это отчасти для саморекламы, и, как любой опытный полемист, знал, что часто говорит громче и злее, чем того заслуживают его жертвы. Когда позже в Италии он встретил Босуэлла, то признал, что молотил Джонсона за преступления, которых этот великий человек не совершал. Он обошелся с ним как с «наглым выскочкой-литератором, хотя я так и не считаю, но это все равно. Таков уж мой способ действий». Политические писатели подобны Зевсу в конце «Илиады», говорил он позже, они произвольно раздают благословения и проклятия из бочек с добром и злом.
Иногда они очерняют своих жертв, а иногда обеляют. Сегодня большинство политиков согласны, что так и работает журналистика. Они наращивают толстую кожу. А министры Георга III были не такими. После того как Уилкс признался в своем авторстве Тэлботу, другие персонажи начали подавать на него в суд, а так как тираж North Briton рос — до головокружительных высот в две тысячи экземпляров! — противоречия становились все жарче и жарче. Брут, обруганный Уилксом как шотландец и ищущий мира королевский подхалим, обнаружил, что толпа шипит на него и забрасывает камнями.
Уилксу предлагали различные виды взяток, чтобы он заткнулся: губернаторство Канады, пост директора Ист-Индской компании. Он отказался. Когда в 1763 году был подписан Парижский мирный договор, он сказал, что этот мир, как «мир Божий, который превыше всякого ума». 23 апреля 1763 года он опубликовал 45-й номер North Briton, где страница за страницей шли атаки на министров. В одном месте он выступал против налога на сидр, который есть средство для властей, говорил он, при помощи которого можно врываться в дома свободнорожденных англичан под предлогом проверки на нелегальный самогон. Неконституционно обыскивать дома людей, чтобы проверить, не делают ли они брагу из яблочного сока, говорил он и призывал к сопротивлению. Для короля Георга III это было уже слишком.
