Игорь Додонов - Истоки славянской письменности
В феврале 1800 года в возрасте 46 лет после 23 лет дипломатической службы П. П. Дубровский вернулся в Санкт-Петербург. Но родина приняла его не очень ласково. Из-за чиновничьих игр он был отчислен из Коллегии иностранных дел и остался без службы и каких бы то ни было средств.
Интересно свидетельство Бестужева-Рюмина, друга Дубровского, о причинах его опалы, ибо свидетельство это хорошо иллюстрирует нравы, существовавшие в высших кругах власти. «Граф Ростопчин, — пишет Бестужев-Рюмин, — не знал даже лица его, но при вступлении в звание вице-канцлера, в царствование императора Павла I, исключил его, Дубровского, из службы единственно потому, что он не был никому знаком из приближенных к графу, и такою несправедливостью ввергнул его в самое затруднительное положение возвратиться в отечество; и потом, когда он, Дубровский, кое-как возвратился и явился к нему, Ростопчину, он оболгал его перед государем, и Дубровский был выслан из Санкт-Петербурга» (II, 9; 160).
Можно представить положение, в которое попал П. П. Дубровский. Он — коллежский асессор, чиновник 8го класса, без средств, в немилости у государя. И только приход к власти Александра I в 1801 году отменил высылку П. П. Дубровского из Санкт-Петербурга. Высылку-то отменили, но на службу не вернули. И, как сами понимаете, средств у Петра Петровича больше не стало. Видимо, тогда, чтобы как-то свести концы с концами, он стал продавать некоторые ценные рукописи из своей коллекции. Что Сулакадзев у него что-то приобретал, сомнения не вызывает. Вполне возможно, что именно тогда и завязалась между ними дружба, хотя это всего лишь предположение. Дружить они могли и с более ранних времён. Для нас важно то, что как раз в этот период библиотека Анны Ярославны (по крайней мере, некоторые рукописи из неё) могла перейти из коллекции Дубровского в коллекцию Сулакадзева.
Всё постепенно становится на свои места и находит объяснение.
Но мы всё-таки ещё немного задержимся на судьбе Петра Петровича Дубровского и его коллекции. Отвлечение от нашей непосредственной темы в данном случае обоснованно. Оно позволит внести ещё несколько оправдательных для Сулакадзева штрихов в наше изложение.
В 1804–1805 годах П. П. Дубровский устраивает на своей квартире что-то вроде музея, куда он приглашает любителей старины и искусства. У него бывают А. С. Строганов (отец Павла Строганова), бывший в ту пору главным директором императорских библиотек, библиофил П. К. Сухтелин, будущий директор Публичной библиотеки А. Н. Оленин, Е. Болховитинов, немецкий учёный Аделунг и многие другие.
Кстати, Аделунг составил описание библиотеки П. П. Дубровского и опубликовал его в Лейпциге в 1805–1806 годах, причём в этом описании он упомянул и о рунических книгах из библиотеки Анны Ярославны (II, 9; 161). Очевидно, что в это время данная библиотека находилась у Дубровского либо полностью (т. е. она ещё не передавалась Сулакадзеву), либо частично (т. е. только часть книг из неё была передана Сулакадзеву, остальная оставалась у Дубровского).
О библиотеке Анны также сообщала заметка, опубликованная в марте 1805 года в «Вестнике Европы»: «Известно, что сия княжна основала аббатство Санлис, в котором все её книги до наших дней сохранились. В сём месте найдены они господином собирателем (П. П. Дубровским. — И.Д.) и куплены недешёвою ценою. Упомянутая домашняя библиотека состоит большей частью из церковных книг, написанных руническими буквами, и других манускриптов от времён Ольги, Владимира… Наши соотечественники, знатнейшие особы, министры, вельможи, художники и литераторы, с удовольствием посещают скромное жилище г-на Дубровского и осматривают богатейшее сокровище веков, которое, конечно, достойно занимать место в великолепных чертогах» (II, 9; 161–162). Обращаем ваше внимание, что в заметке указывается на наличие именно рунических книг в библиотеке Анны Ярославны. О собрании же Дубровского ещё несколько раз писал «Северный вестник» (II, 9; 162).
Видимо, А. С. Строганов убедил Петра Петровича передать коллекцию государству, дабы можно было её представить должным образом перед европейскими державами (II, 9; 162). А представлять, как вы сами понимаете, было что.
На Невском проспекте возводят для хранения древних рукописей одно из замечательнейших зданий Северной столицы. Это хранилище древних книг получает название «Депо манускриптов», а потом переименовывается в Императорскую публичную библиотеку.
В награду за передачу своей коллекции государству П. П. Дубровский получает должность хранителя «Депо манускриптов». Ему выделяют великолепную квартиру в том же здании. Он начинает жить, как вельможа. Александр I подписывает указ о восстановлении Петра Петровича в Коллегии иностранных дел в чине надворного советника. В 1807 году в награду за труды в Публичной библиотеке ему присваивают чин коллежского советника и награждают орденом св. Владимира 4й степени.
Всё идёт хорошо. Собрание «Депо манускриптов» сравнивали с книжным собранием Ватикана, его считали одним из пяти богатейших в Европе (II, 9; 162, 166). Дубровский ведёт активную научную деятельность по сбору и описанию древних рукописей, составляет каталог вверенной ему библиотеки. В эти годы с ним активно сотрудничает А. И. Сулакадзев. Как считает А. И. Асов, «в сущности, они основывают тайную Русскую академию — в противовес официальной Академии, в коей все посты принадлежали норманнистам» (II, 9; 163).
Итак, всё шло хорошо, пока не разразился скандал. А инициатором его выступил уже однажды упомянутый нами А. Н. Оленин.
Кто же такой этот Оленин? В. П. Козлов в своей книге почтительно именует его археологом (II, 34; 160). Скажем сразу: археологом в современном смысле этого слова он не был. Тогда, в начале XIX века, археологами называли людей, собирающих всевозможные древности, интересующихся ими. То есть слово «археолог» было синонимом слова «антиквар». В таком же смысле был «археологом» и А. И. Сулакадзев. Более того, к последнему можно применить и современное значение этого слова, ибо существуют свидетельства, что Александр Иванович вёл раскопки в Новгороде и на развалинах дворца татарских ханов в Сарае (II, 9; 140). Оленин же был, говоря современным языком, функционер от науки. Принадлежал к высшей знати, был действительным статским советником, статс-секретарём. Приходился племянником графу Г. С. Волконскому, отцу декабриста С. Г. Волконского. Его современник Ф. Ф. Вигель выразился о нём так: «Он прослужил целый век…» (II, 9; 164).
Примечательно, что Оленин был одним из первых, кто начал очернять Сулакадзева и утверждать, что коллекция его не имеет никакой ценности (II, 9; 122–123, 182–183). А. Х. Востоков в этом деле — лишь продолжатель, внесший немалый вклад.
Роль «злого гения» Оленин сыграл не только в судьбе Сулакадзева, но и в судьбе П. П. Дубровского. Что двигало этим человеком в его нападках на Дубровского и Сулакадзева? Научные ли его убеждения, основанные на недостаточных знаниях, личная ли неприязнь, основанная на аристократической спеси? Скорее всего, и то, и другое.
В отношении первого скажем, что считать Оленина каким-то научным авторитетом и ссылаться на него в критике того же Сулакадзева, как это делают некоторые современные исследователи, просто смешно (II, 34; 160,164–165). Да, он имел высокие должности и звания, слыл в определённых кругах образованным человеком. Но при этом, повторяем, был всего лишь функционером от науки, а познания его носили, по свидетельству более проницательных современников, весьма поверхностный характер (II, 9; 164). Лично знавший А. Н. Оленина А. С. Пушкин отозвался о нём так: «Пролаз, нулёк на ножках», что наряду с уровнем познаний характеризует и человеческие качества Оленина. Кроме того, Оленин был ярым норманнистом («то ли по убеждению, то ли по выгодности данной позиции в тогдашнем обществе», как отмечает А. И. Асов (II, 9; 164)), близким другом Шлецера, Маттеи, потом Востокова (о последних двух господах мы ещё упомянем). Всё это вместе, видимо, и сформировало у него то негативное отношение к деятельности Дубровского и Сулакадзева, которое впоследствии оказалось гибельным для собрания «Депо манускриптов».
Что до личной неприязни к Дубровскому и Сулакадзеву, то для неё у Оленина были весьма веские, с его точки зрения, основания. Он мог просто завидовать этим «худородным», по его мнению, выскочкам. О почестях, которых был удостоен Александром I Пётр Петрович Дубровский, мы уже говорили. А ведь на должность хранителя «Депо манускриптов» Оленин претендовал сам. Александр Иванович Сулакадзев таких милостей монарших особ не удостоился. Однако есть сведения, что как антиквар он был представлен двум императорам: Павлу I и Александру I (II, 9; 140, 168–169). Но Сулакадзев — простой титулярный советник, тогда как Оленин был действительным статским советником (это значительно выше). В общем, основания для злобы, ненависти и зависти у аристократа Оленина были.
