Гордон Брук-Шеферд - Перелетные птицы
В 1963 году Шевченко снова направляют в Нью-Йорк, теперь уже не только экспертом по разоружению, но и во главе ключевого подразделения советского представительства при ООН - по делам Совета Безопасности и политическим вопросам. Среди двадцати восьми дипломатов только семь были мидовцами, остальные - из КГБ и ГРУ.
Он позднее писал о проблемах, возникавших в связи с таким положением. Он постоянно жаловался шефу КГБ в Нью-Йорке генерал-майору Глазкову, что эти псевдодипломаты лишь расшифровывают себя, отказываясь принимать участие в работе представительства. Но к его словам не прислушивались. У генерала были свои "ниши" в представительстве, выделенные Москвой, и только Политбюро могло их отнять. Как бы то ни было, сотрудники КГБ игнорировали работу в представительстве и потому были безразличны и к самой ООН. Для этих кукушек в дипломатическом гнезде мировое сообщество было лишь платформой для проведения разведывательных операций против американцев. Они никогда не вмешивались в решения Шевченко, потому что не испытывали никакого интереса к ним.
Однако такое подавляющее присутствие спецслужб имело и свои плюсы: в КГБ были лучше, чем дипломаты, осведомлены о превалирующих настроениях в Москве, а потому могли знать о ближайших поворотах в советской внешней политике. Они курсировали то в Москву, то обратно и приносили "внутреннюю информацию", которую Шевченко и его коллеги по крупицам собирали. Телеграммы из МИДа, как обычно, мало помогали его работе, если вообще помогали, особенно во время такого крупного дипломатического кризиса, приковавшего внимание всей ООН, как Шестидневная война между Израилем и арабскими странами в 1967 году. МИД не давал никаких инструкций и лишь тогда, когда стала ясна победа Израиля, в экстраординарной форме - открытым текстом по телефону - велели представительству следовать американской линии на заключение перемирия любой ценой. Москва, конечно, имела стратегические цели на Ближнем Востоке и в арабском мире - расширить свое влияние, подорвать позиции Запада и создать таким образом трамплин для экспансии в Средиземноморье и в Индийском океане, - но не имела соответствующей политики для воплощения этих целей в жизнь. Решения принимались сугубо прагматические. Масштабные теории не пользовались доверием членов Политбюро. Выступать с инициативами было опасно, потому что в случае неуспеха автору больше всех и досталось бы. Москва реагировала на события, а не предпринимала превентивные шаги. Решения, принимаемые внутри советской орбиты влияния, как, например, о вторжении в Чехословакию в 1968 году с целью заморозить "пражскую весну" - это было другое дело. Это был уже вопрос не дипломатии, а самосохранения.
Весной 1970 года у Шевченко закончился срок командировки и он вернулся в Москву, оказавшись впервые в жизни на расстоянии вытянутой руки от вершин власти в Советском Союзе. Андрей Громыко, его покровитель с первых шагов его карьеры и по-прежнему министр иностранных дел, предложил ему пост личного советника. Он сразу же согласился на это предложение, хотя ему предлагали перейти в ЦК. В свои сорок Шевченко был нарасхват, как мы видим, и в правительственных, и в партийных кругах. Его статус и зарплата в Нью-Йорке (где он дошел до полномочного посланника) дали ему возможность купить первую большую квартиру для Лены и двух детей и хорошую дачу в лесной местности под Москвой. Это были материальные символы его принадлежности к номенклатуре. Он вошел в эту элиту до возвращения через три года в Нью-Йорк на престижнейший пост, который окажется для него судьбоносным. В Москве он пробыл с апреля 1970 по апрель 1973 года качестве и близко соприкоснулся с верховной властью, - конечно, через своего министра, который имел тесный контакт и значительное влияние на Леонида Брежнева. Громыко проницательно поддерживал Брежнева и в хрущевские времена.
Портрет, который Шевченко дает своему шефу, не сильно отличается от тех представлений, что существуют на Западе: холодный, настойчивый, сдержанный, неутомимый, без юмора, и прежде всего высокий профессионал, робот типа Талейрана в том, что касается дипломатического искусства. Однако Шевченко сумел пролить новый свет на эту известную фигуру. На Западе Громыко называли "Мистер Нет", он был воплощением советской враждебности и непримиримости, а Шевченко утверждает, что он на самом деле был настолько поглощен советско-американскими отношениями и необходимостью держать их "на ровном киле", что сторонники жесткого курса в Политбюро часто критиковали его за излишнюю приверженность к "реальполитик". Критика приглушилась, когда, в 1973 году, Громыко самого ввели в Политбюро. С тех пор и до постепенного отхода на задний план при Горбачеве у него была прочная база для действий, какой он раньше никогда не имел, но он и не стремился к обретению более широкой власти в партии. Один из секретов его выживаемости состоял в том, что он был уникально ценен в своей сфере и не старался выходить за её пределы. Все кремлевские лидеры от Хрущева до Андропова полагались на него в разработке и реализации вопросов советской внешней политики. Никто из них не имел ни малейших оснований опасаться в нем соперника. Действительно, он специально отгораживал себя от внутрипартийного соперничества и вообще от внутренних проблем страны. Может, потому, что считал их ещё более трудноразрешимыми, чем запутанные международные проблемы.
Шевченко повезло работать с Громыко во время, когда министр иностранных дел купался в фаворе Брежнева, находившегося тогда на пике своего влияния. И правда, за три года, что Шевченко работал в советниках у Громыко, ни одно из предложений Громыко по внешней политике не только не было отвергнуто, но и существенно подправлено руководством. Если бы министр почуял в воздухе какую-либо оппозицию, он сразу предпринял бы меры, пойдя напрямую к Брежневу за спиной Политбюро. Его поведение потому не вызывало большой враждебности, что все знали: он отстаивает свои интересы, а не амбиции.
У него было немало и других желающих помогать в формировании внешней политики - КГБ, военные и Международный отдел ЦК. Связи Громыко с КГБ неизбежно усилились после его вхождения в Политбюро. Его секретариат в МИДе раздался за счет охраны из КГБ, новых советников, которые обрабатывали для него телеграммы КГБ и ГРУ из-за рубежа, сотрудников по связи со штаб-квартирой КГБ. Громыко давал разведывательным службам всё, что им было нужно с точки зрения дипломатического прикрытия за рубежом, но всячески дистанциировался от них лично. Его всегда раздражало, когда возникали дипломатические проблемы из-за репрессий КГБ против, например, диссидентов или "отказников". Типичным для него был тот факт, что он никогда не ступалногой в здание КГБ для обсуждения вопросов обоюдного интереса, а только принимал у себя. Одним из слабых мест этого верного слуги партии было то, что он не понял, как важны для международной арены стали вопросы прав человека.
С военными у Громыко постоянно возникали конфликты. Его главным противником здесь был сторонник жесткой линии министр обороны маршал Гречко, злейший противник разрядки вообще и переговоров по разоружению в частности. Как специалист в этой области, Шевченко часто приходилось видеть их противостояние в действии. Когда, например, начинались переговоры по первому договору об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1), возник спор по поводу того, кто должен возглавлять советскую делегацию. Громыко хотел, чтобы главой был военный, а Гречко настаивал на цивильном лице. Каждый готовил оправдания, чтобы в случае неудачи вину за это не повесили на его ведомство. Согласно Шевченко, у Гречко была навязчивая идея - не выдать бы секреты. Он боялся, что военного, не искушенного в тонкостях дипломатии, прожженные американские участники переговоров вымянят за пределы данных ему инструкций и тот может выдать важные детали об истинной ситуации в Советском Союзе в ядерных делах. Этот раунд выиграл маршал, и во главе делегации поставили гражданское лицо.
Там, где в советскую дипломатию привносились геополитические интересы (нельзя сказать, чтобы это было нечасто), Громыко и Гречко часто руководствовались разными мотивами. Прежде всего это касалось отношений с "третьим миром", где советские военные поставки составляли главную опору советского влияния. Министры, или их заместители, вместе вели переговоры с этими странами и вместе подписывали соглашения. Споры часто начинались после, в Москве, как это было, по описаниям Шевченко, в драматическом случае с поставками оружия Египту. После осуществления первых поставок Министерство обороны, предположительно с одобрения Политбюро, начало оказывать давление на египетского президента Анвара Садата, человека с независимым мышлением, придерживая поставки жизненнр важных запчастей для армад устаревших советских самолетов и танков, поставленных Египту. Громыко, хотя и не получал должных советов от посла в Каире Виноградова, тем не менее был озабочен перспективой того, что Садат может рассердиться на игру Москвы и прикрыть тот политический и стратегический плацдарм, на котором удалось закрепиться русским в Египте. Громыко оказался прав. В июле 1972 года терпение Садата из-за задержек с запчастями лопнуло. Он одним махом закрыл все советские военные базы по стране, включая важнейшую военно-морскую базу в Александрии, и выкинул из Египта сотни советских советников при вооруженных силах Египта. До настоящего времени Советский Союз так и не нашел сравнимого с Александрией оплота в Средиземноморье, хотя, конечно, можно возразить, что с каждой ступенью развития ракетной техники такие базы становятся все менее важными.
