Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ
И тем не менее вооруженных людей боялись и держали под пристальным контролем.
Каким образом осуществляется этот контроль? Ну, во-первых, на то в КГБ существует специальное подразделение — Третье Главное управление, военная контрразведка. Или точнее — политический сыск в ВПК. Предполагается, что она должна бороться со шпионажем в вооруженных силах. Наверное — борется. Однако не менее остро это управление интересуется состоянием умов в армии.
По мнению чекистов, если передать военную контрразведку в ведение армии — а такие поползновения со стороны Министерства обороны есть, — то государство утеряет всякий контроль над вооруженным людом. Ну, чтобы всякий — я сомневаюсь: слава Богу, в стукачах Отечество недостатка никогда не испытывало. Однако, вероятно, налаженные и простые каналы получения информации будут порушены.
А каналы эти таковы. В каждом полку или даже в каждой менее крупной войсковой части существуют так называемые особые отделы — подразделения КГБ в армии. Они… Впрочем, начну лучше с одной истории.
Однажды ко мне в редакцию пришел… ну, назовем его — полковник Салматов. Принес объемистый труд — страниц 200 машинописного текста. Читать его было довольно трудно — полковник, скажем мягко, не слишком хорошо владел пером. Между тем именно перо, как следовало из этих страниц, было главным, что позволило ему дослужиться до полковника.
Салматов писал доносы на своих коллег-офицеров.
История его была тривиальна. Вскоре после окончания военного училища Салматова, только-только успевшего освоиться в части, вызвали в Особый отдел. Популярно объяснили, сколь велика может быть его помощь партии и всему советскому народу, если он… Короче, вербовали в стукачи. Салматов — так у него в тексте — попытался отказаться. Тогда особист достал несколько листов бумаги и, прикрыв стоящую внизу фамилию, дал прочитать офицеру рассказ о нем самом. Ничего экстраординарного: в компании, в подпитии, Салматов позволил себе какую-то вольность — покритиковал военное начальство, прошелся анекдотом по тогдашнему Генсеку. Дальше особист подробно рассказал Салматову о том, как можно ему испортить жизнь и как он, Салматов, может сам себе помочь сделать карьеру, если… Салматов согласился. Следующие примерно 70 страниц труда полковника были посвящены изложению того, как его дергали особисты, требуя информации, и какое чувство раскаяния у него перед теми, кого он закладывал. Любопытного в этом мало. Заинтересовало меня другое — то, что, оказывается, чекисты из особых отделов любят вербовать в стукачи жен офицеров. Те, как правило, весьма словоохотливы, боятся за своих мужей, да и нередко работают там, где люди склонны распускать язык — в офицерских столовых, клубах, парикмахерских и тому подобное[50].
Короче, по данным некоторых экспертов, от 30 до 40 процентов служащих вооруженных сил являются источниками или доверенными лицами КГБ.{31}
Другой канал контроля за армией со стороны «идеологов» — это политорганы. В начале 1991 года они были ликвидированы и заменены на… военно-политические органы. То есть попросту сменили вывеску. По сведениям из Управления по защите советского конституционного строя, политорганы всегда работали в самой тесной упряжке как с партийными инстанциями, так и… с идеологической контрразведкой: военные люди — друг друга хорошо понимали.
В советской прессе нет-нет да и появлялись статьи о непростых, скажем так, взаимоотношениях между кадровыми армейскими офицерами и их замполитами — заместителями по политической части. Армия вне моих журналистских интересов, но однажды волей случая мне пришлось разговаривать с командиром армейской части в N-ской области[51]. Своей ненависти к замполиту командир не скрывал. И страха перед ним — тоже.
Я спросила его: «Почему вы так его боитесь, вы же — подполковник, он — майор». Командир усмехнулся: «Почему? Что он пишет в свое политическое управление, и не только, как вы понимаете, туда — я не знаю. Но если пропишет меня в своих донесениях — это конец, хана. Здесь до города сто километров — какая-никакая цивилизация. Захотят — зашлют куда-нибудь к черту на кулички, где ни школы нормальной, ни магазинов, ни больницы — о театре уже и не говорю. А у меня семья, дети. Здесь жена как-никак работает — у нее высшее образование, а где-нибудь на севере, на «точке» — что она будет делать? Уйдет…» — «А отказаться ехать на точку вы не можете?» — наивно спросила я. — «Отказаться? — он посмотрел на меня как на идиотку. — Я же военный человек… Ну, уволюсь из армии. И что я буду делать? Кто мне квартиру даст?… Хочу вот в Академию поступать. Нужна характеристика из политорганов — вот сижу и думаю, что эти сукины дети там «нарисуют». Не поступлю — значит, так всю жизнь здесь и торчать…» Он помолчал и добавил: «Вы, на гражданке, даже не представляете, насколько мы, военные, рабы…»
«КГБ имеет огромное значение в армии, — рассказывал другой офицер, из другой части и другого рода войск. — В Главке, где я служил, было 300 человек. Но главным кабинетом был кабинет сотрудника КГБ. Он мог вызвать любого офицера и мог сделать с любым все что угодно».{32}
«Все что угодно» — это вовсе не обязательно арест, военный трибунал или психушка. Хотя и такое было не редкость, о чем свидетельств масса. Например, письмо одного раскаявшегося особиста майора Бориса Бугрова в газету «Комсомольская правда»: «Да, я бывший старший оперуполномоченный особого отдела КГБ, тот, который работал в в/ч, где ты, Иван Рябов, служил курсантом и рядовым… Ты решил, что только ООН способна навести у нас порядок. (Курсант написал в ООН письмо о творящихся в СССР беззакониях — Е.А.) Я помещал тебя в психбольницу — не по реальной необходимости, а чтобы иметь справку о твоем психическом состоянии, и тогда искренне считал, что это необходимо…»{33} Так вот, «все что угодно» — это далеко не всегда спецбольница, лагерь или репрессии, с чем обычно ассоциируется деятельность КГБ. В стране, где наличие в твоем холодильнике колбасы, мяса, молока зависит от географической точки, где живешь; в стране, где мера цивилизованности твоей жизни — скажем, тротуары, а не грязь по колено, туалет в квартире, а не на дворе, квартира, а не жалкая комнатушка в барачном строении, в котором и скотине-то плохо, — зависит от того же; в стране, где самое понятие «жизнь» давно уже заменено понятием «выжить», с человеком можно действительно сделать все что угодно, не прибегая к крайним мерам. Сами условия нашего существования, наш замордованный быт плодят стукачей и увеличивают силу КГБ.
Понятно, что мера присутствия органов безопасности в другой, и наиболее важной, сфере деятельности ВПК — в научно-исследовательских институтах, на заводах, испытательных полигонах, в лабораториях, — то есть там, где разрабатывается и производится оружие, многократно больше, нежели чем в армии. Что объяснимо: военные секреты принято охранять во всем мире. В КГБ за это отвечает Шестое управление. Но, конечно, задействовано не только оно.
Собственно, сам наш ВПК, особенно в той его части, что занимается ядерным оружием, рождался под крышей госбезопасности. Честь создания знаменитого «Средьмаша» — Министерства среднего машиностроения, где разрабатывались атомная и прочие иные бомбы (почему «среднего» — сие тайна или, точнее, еще один советский идиотизм, но теперь уже в области секретности), принадлежит не кому-нибудь, а Лаврентию Берии. Он курировал всю эту отрасль вплоть до 53 года, когда был объявлен «английским шпионом». Люди Берии, а потом и его преемники держали под неусыпным оком не только главных конструкторов, но их жен, любовниц, друзей. Эти же люди вполне прижились в ВПК и после всех хрущевских «разборок» с органами. Скажем, один из бывших заместителей расстрелянного Хрущевым министра ГБ Абакумова, генерал-полковник Огольцов, исключенный из партии и уволенный из органов, много лет, вплоть до ухода на пенсию, был заместителем директора по режиму одного страшно секретного, главным образом для соотечественников, НИИ № 1. Стоит ли говорить, что и сегодня, несмотря на все перестройки и перетряски, заместителями по режиму подобных институтов являются полковники (плюс — минус звание) КГБ.
По словам людей, не десять и даже не двадцать лет проработавших в ВПК, органы госбезопасности прослушивают все служебные, а часто и личные телефоны сотрудников институтов. Они же отвечают за оформление командировок ученых внутри страны — для этого есть специальный человек. Через чекистов проходит и оформление всех закрытых кандидатских и докторских диссертаций — это сфера компетенции так называемого первого отдела. Первые отделы существуют также на всех оборонных заводах. Эти отделы, кстати сказать, являются и одним из каналов вербовки новых чекистов среди сотрудников заводов или институтов[52]. Есть такие отделы и в самых обычных, отнюдь не режимных научно-исследовательских заведениях, в том числе в вузах. Но работают там, как правило, не кадровые офицеры КГБ — вышедшие на пенсию чекисты или уволенные в запас военные.
