В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович

Дети Федора Худых, Егора Кузьмина и Ефима Бухбиндера поначалу жили неважнецки: ведь были они детьми врагов народа. Однако постепенно все устаканилось. Они выучились, получили хорошие профессии, стали уважаемыми людьми. Потомки Федора и Егора простили непутевую свою Родину и не держали на нее зла, потому что была она им матерью, их породившей. Потомки Ефима Родину не простили, потому что была она им мачехой, а мачехе не прощают даже самых малых обид. Шипящую злобу и жажду мести они пронесли через поколения. Внуки Ефима дождались своего часа. Улучив подходящий момент, они разрушили красную империю и построили на ее развалинах счастье, но уже не для всех, а только для себя. Построили его на костях внуков Федора Худых и Егора Кузьмина.

Но что это я снова ушел от заданной темы? Инженер Михаил Федорович Худых благополучно выехал в загранкомандировку. Дальнейшая его судьба мне неизвестна, поскольку через пару месяцев после его отъезда меня перевели из Нефтегорска в Москву, где я продолжил службу в центральном аппарате разведки.

Хромой в два часа пополудни

В один из погожих августовских дней 1969 года ко мне в Галле приехал из Магдебурга Виктор Балашов, мой старый приятель — офицер военной разведки. С ним мы познакомились еще в 50-х годах, когда Виктор был розовощеким лейтенантом и командовал комендантским взводом в одном из южных городов России. Я работал там же в органах контрразведки. Прошло несколько лет, и мы оба стали разведчиками, продолжая служить в разных ведомствах. В середине 60-х годов судьба забросила нас в ГДР, где мы быстро нашли друг друга и возобновили наши контакты…

— Впервые вынужден обратиться к тебе по служебному вопросу, — начал Виктор после взаимных приветствий.

— Давай! Помогу, чем могу, — ответил я.

— Вот какое дело. Мой шеф убыл в очередной отпуск, поручив мне встретиться с его агентом, который должен приехать сегодня с Запада. Оставил план проведения встречи, задание агенту, схему места встречи. Одно забыл — указать населенный пункт. Но мне думается, что это у вас, в Галле. Взгляни-ка на схему.

— Конечно, это у нас, — сказал я, рассматривая четко выполненный чертеж. Вот река Заале, вот замок Гибихенштайн, вот парк у стены замка, вот калитка и скамейка рядом с ней.

Под скамейкой стоял крестик и было тонким карандашом едва заметно написано: «Хромой в два часа пополудни».

— Ты его хоть раз видел? — спросил я Виктора.

— Ни разу.

— А фото?

— Не требуется. У него есть особая примета. Он воевал, был ранен и с тех пор сильно хромает на левую ногу. Опять же — пароль и отзыв. Ты мне покажешь это место?

— С удовольствием!

— Ну и ладушки. Заодно посмотришь, нет ли за ним хвоста.

После обеда мы поехали к месту встречи на «опеле» Виктора. Машину припарковали в полукилометре от заветной калитки. В парк вошли порознь. Виктор направился к скамейке, помеченной на схеме крестиком, а я занял удобную позицию метрах в ста от него, намереваясь вести контрнаблюдение. Парк был почти пустынен. Он расположен в отдалении от многолюдных городских кварталов, и народа здесь всегда немного.

Сначала все шло по плану. В 13.55 из боковой аллеи появился пожилой мужчина с портфелем, осмотрелся и прямиком двинулся к Виктору, сидящему на скамейке. Мужчина сильно припадал на левую ногу. Поравнявшись с Виктором, он остановился и что-то сказал. Очевидно, попросил разрешения сесть рядом. Так принято в Германии. Сел. Хвоста за ним не было. Дальнейшее его поведение показалось мне странным и совершенно нелогичным. Не просидев на скамье и пяти минут, он вдруг вскочил и бросился прочь от Виктора, постоянно оглядываясь и все убыстряя шаг. Если бы не больная нога, он перешел бы на бег. Выглядел он в эти мгновения смешным, жалким и до смерти перепуганным.

Уже в машине я спросил приятеля, что же, собственно, случилось.

— Сам ничего не понимаю, — ответил Виктор. — Когда я сказал пароль в первый раз, он посмотрел на меня как на идиота. Когда я повторил пароль, он очень вежливо попросил оставить его в покое. Что было после третьего раза, ты сам видел.

— Знаешь, — попытался успокоить я Виктора, — агентура не любит незнакомых оперативных сотрудников. Некоторые вообще отказываются от встреч по паролям.

— Черт с ним! — сказал Виктор. — Пускай шеф сам разбирается с этим делом, когда приедет.

Он ругнулся и пригласил меня в гаштет на кружку пива…

Прошли годы. Я осел в Москве. Виктор стал начальником разведотдела в штабе одного из приграничных округов. Мы потеряли друг друга из виду и перестали встречаться. Но однажды он все-таки разыскал меня в столице, будучи командированным на пару дней в Генштаб. Я пригласил его к себе. За ужином мне почему-то вспомнился случай с хромым агентом.

— Между прочим, — сказал Виктор, — та встреча планировалась в другом городе. Это был Бернбург. Он тоже стоит на Заале, там есть замок, парк и скамейка у калитки.

Мы дружно расхохотались.

И чего только не случается в оперативной работе!

Сети шпионажа

Нигде Сергей не видел столько нищих, как в Париже. Самые живописные из них — клошары, обитающие под мостами через Сену. Постелью им служат газеты. Газетой же клошар прикрывает лицо, когда спит. Каждый клошар втихомолку мечтает об очень большой газете, которую можно было бы использовать в качестве одеяла, но, к сожалению, такой газеты пока никто не издает.

Лиловый смог уже рассеялся, и утреннее солнце заиграло на колокольне, башнях, крыше и нарядных контрфорсах Нотр-Дама, когда Сергей вышел на набережную Монтенбло. Последние бродяги выползали из-под мостов и исчезали в утробе гигантского города. Глядя им вслед, Сергей вспомнил о том, что в годы войны гестапо переловило всех засланных в Париж агентов хваленого СИСа [16], кроме одного — того, что косил под клошара.

Он провел ночь с женщиной, к которой испытывал физическое отвращение, поэтому на душе у него было грязно и паскудно. Душу можно было выстирать в кальвадосе, а алкоголь заесть куском жареной ягнятины, уложенным между двумя ломтями хлеба. Рядом, в Латинском квартале, дешевая арабская кухня была в чести. Однако ни напиваться, ни наедаться не хотелось. Наступила полная опустошенность — признак накатывающейся депрессии. Сергей зашел в бистро и выпил одну за другой две чашки черного кофе. Мозги будто сквозняком продуло. Пришло просветление. «В конце концов, сегодня у меня выходной, — подумал он, — и я могу не ходить на улицу Гренель, а Калюжному все завтра доложу». Он без видимой цели побрел по набережной вдоль реки и шел так, пока не наткнулся на старика с детской коляской, в которой стоял древний музыкальный агрегат — шарманка. Старик поставил коляску в тени могучего платана, положил на тротуар ветхую шляпу и приналег на ручку музыкального ящика. Сергей трижды прослушал весь небогатый репертуар шарманки, состоявший из нескольких забытых шлягеров, швырнул в шляпу старика всю мелочь, какая была в карманах, и, не дожидаясь благодарности, направился на противоположную сторону набережной, где у стен домов вытянулись, покуда видит глаз, книжные ларьки и развалы. Он не собирался ничего покупать там, ему просто нравилось перелистывать старые книги, а кроме того, он внезапно ощутил острую потребность полностью вытравить из сознания нечистую одурь минувшей ночи. Сергей взял с лотка томик Аполлинера, открыл его наугад и прочел первые попавшие на глаза строки:

Он полистал книжку и прочел еще одну строфу: