Николай Гейнце - Господин Великий Новгород (сборник)
Дружинники пошли на огонек, и скоро до них стали доноситься голоса людей.
При слабом освещении смоляного факела, который держал один из четырех находившихся в подземелье людей, наши храбрецы, приблизившись к ним, рассмотрели тяжелые своды стен и толстые столбы, подпиравшие закопченный потолок.
За последними скрылись они, чтобы быть незамеченными до времени и стали прислушиваться к разговору неизвестных. Одного из них, впрочем, они вскоре узнали по голосу.
Это был - Павел.
- Ну, Гримм, теперь все кончено! - говорил он. - Девица в наших руках... Что же медлит и не идет рыцарь?
- Ты молодец хоть куда, парень не промах, - отвечал Грамм. - Только доделывай начатое, тогда рыцарь наградит тебя...
- Удавкой, как бешеную собаку; знаю я вас... но вот, кажется шпоры... Это он...
На самом деле, другой факел еще более осветил присутствующих в подземелье.
Его нес оруженосец Доннершварца.
За ним шел и сам он, пошатываясь на каждом шагу.
- Ну, что... добыли ли? - рявкнул он, обращаясь к Павлу.
- Наше слово свято, - отвечал тот, указывая рукой на дверь, видневшуюся в глубине, и повел его к ней.
- Ну, Гримм, черт возьми, - ворчал, следуя за ним, Доннершварц, нашел же ты местечко, куда спрятать ее. Видно, ты заранее привыкаешь к аду...
- Привыкнешь! - лаконически и лукаво отвечал Гримм.
Пропалый подал знак своим, и дружинники погнались за ушедшими.
Павел с шумом отодвинул железный засов. Чугунная дверь, скрипя на ржавых петлях, отворилась.
В низкой, тоже со сводом комнате, отделенной от подземелья полуразрушенной стеной, висела лампада и тускло освещала убогую деревянную кровать, на которой, казалось, покоилась сладким сном прелестная, но бледная, как смерть, девушка.
Шелковый пух ее волос густыми локонами скатывался с бледно-лилейного лица на жесткую из грубого холста подушку, сквозь длинные ресницы полуоткрытых глаз проглядывали крупные слезинки...
Увы! Это был не сладкий сон, а глубокий обморок.
Доннершварц бросил на нее плотоядный взгляд, но приблизившись воскликнул:
- Черт возьми, да это не. Эмма! Это какой-то обглодыш. Жива ли она?
На самом деле Эмма - это была она - исхудала до неузнаваемости. Павел наклонился над лежащей.
- Еще дышит этот живой остов... Она не скоро умрет и здесь, а на свежем воздухе и подавно... Бабы живучи, а это только с их бабьего придурья...
- Но что с ней сделалось...
- Что?.. Испугал я, как, выманивши ее голосом Григория и схватив в охапку, потащил с собой... Сперва она завопила: - Гритлих, Гритлих, где ты?
- Подожди, с того света он придет за тобой, - сказал я ей. - С тех пор она и не двинулась.
Но Эмма шевельнулась, или, скорей, вздрогнула от холода и сырости воздуха, которым было пропитано подземелье.
Доннершварц, стоявший немного поодаль от кровати и пожиравший свою жертву жадными взглядами, сделал уже шаг вперед с распростертыми, как бы для объятий, руками.
- Не терпится более! - шепнул Пропалый и хотел уже кинуться на него, но у несчастной девушки нашелся другой невидимый хранитель.
С потолка оторвался тяжелый камень и упал между ней и Доннершварцем.
Негодяй испугался и отступил.
- Перестаньте, благородный рыцарь, - начал Гримм с чуть заметной иронией в слове "благородный", - разнеживаться теперь над полумертвой... Что тратить время по пустякам. Она от вас не уйдет. Идите-ка лучше собирать в поход своих товарищей и когда они все выберутся из замка, мы с Павлом перенесем ее отсюда к вам. Вы, проводив рыцарей, не захотите марать благородных рук своих в драке с русскими и вернетесь домой... Там вас будет ожидать Эмма и мы с нашими услугами.
- Да, да, пусть сам черт заступается за нее, но она будет моей, воскликнул Доннершварц. - А теперь я на самом деле пойду, - добавил он, уже дрожа от страха.
Предшествуемый оруженосцем с факелом, он ушел. Гримм с Павлом и двумя подкупленными злодеями остались одни.
- Ну, а мы что?.. Улепетнем тоже отсюда, - заговорил Гримм, когда звуки шпор умолкли вдали.
- Скоро утро... несподручно... Да еще вот что мне сомнительно: куда девались мои земляки? Я знаю Чурчилу, как самого себя: он не убежит, разве что в другом месте рыскает за добычей, - отвечал Павел.
- А нам что до них? Этого чугунного рыцаря Доннершварца заведем мы в глушь, а там...
Гримм сделал выразительный жест рукой.
- Нет, пусть они уберутся завтра, а мы разгромим кладовые и отправимся в надежное местечко... Ведь мы с тобой одной шерсти, небось, уживемся везде...
- А эту полуживую девчонку похороним здесь! Я не намерен делать угодное Доннершварцу.
- И теперь же! Неужели же дожидаться ее смерти? Может, она еще и за горами...
- А у вас за плечами! - крикнул Иван Пропалый, и бросился на них.
Дружинники последовали за ним.
Павел ускользнул, воспользовавшись суматохой.
Гримм пырнул ножом одного русского, но сам пал под узловатым кистенем Пропалого. Двое других тоже были убиты.
Побоище кончилось и все умыслы злодеев рассеялись прахом.
- Куда же девался этот искариотский Павел? - спросил один из дружинников, отирая свой окровавленный меч.
- Поищем и его, но прежде надобно сделать расправу с этой падалью! отвечал Пропалый, указывая на мертвых и шевелившегося посреди них Гримма.
- А, прикинулся! А, кажись, удар был верен, без промаха!.. Чу, отдыхает, силится сказать что-то! - промолвил другой дружинник, наблюдая за Гриммом.
- Возьмите вот тут... у меня за поясом все, что найдете, прерывистым голосом заговорил последний, - только не добивайте меня!
- Эк, что сморозил! Да мы и без того оберем тебя, - заметил Иван, обыскивая его, и, нащупав в указанном месте большую кису, вытащил ее и радостно воскликнул. - Правда, эта собака стоит того, чтобы задать ему светлую смерть!
В эту минуту Эмма очнулась, приподнялась и смотрела на всех мутными, но не испуганными глазами.
Иван Пропалый подошел к ней и помог ей встать.
Она продолжала обводить всех диким взглядом.
- Наконец, я умерла! - заговорила она слабым голосом. - Гритлих, ты взял меня к себе!.. Как я рада!.. Как мне хорошо теперь!.. Что жить без жизни!.. Да, где же ты... О, дай мне полюбоваться на тебя...
Она протягивала руки в пространство.
- Нет, ты не умерла, ты жива, красная девица... Мы вырвали тебя у смерти... Вот твои вороги, - сказал Пропалый.
Эмма взглянула бессмысленным взглядом на трупы.
- А они давно уже умерли? Вместе со мной?.. Это вы, батюшка?.. Теперь мы не расстанемся с Гритлихом!
- Да она полоумная, брось ее, что проку возиться с ней! - закричали Ивану товарищи.
- Нет, возьмем ее с собой из этой преисподней. Тут побыть, так и мы заблажим... Давайте-ка на ее место этого старого Кащея! - сказал Иван.
Гримма потащили на кровать.
Он всеми силами выбивался из рук несших его, но, видя, что усилия тщетны, закричал, что есть силы, зовя кого-нибудь на помощь.
- Захмелел, горлопятина! Погоди, скоро не так запоешь! - говорил Пропалый, укладывая его и связывая своим кушаком.
Дружинники натаскали обломки скамеек, древков от валявшихся в подземелье копий и, навалив их кучей под постель, зажгли факелом.
Гримм продолжал изрыгать ругательства, но скоро затих, охваченный дымом и пламенем.
- Собаке - собачья смерть! Но куда девался окаянный Павел! - заметил Иван.
- Черт в зубах унес! - отвечали ему товарищи, освещая впереди и около себя все места и неся на руках слабую, безмолвную Эмму.
Они обыскали все обширное подземелье и, бросив поиски, поднялись через другую лестницу в необитаемую часть замка.
XXIII. Пожар
В этой необитаемой части замка Гельмст стены обвивали полуувядшие плющи, высовывались наружу из полуразрушенных окон; совы и филины летали на просторе и, натыкаясь на огонь факела, который принесли с собой из подземелья русские дружинники, чуть не гасили его и в испуге шлепались на землю.
Эмму положили на пол. Воздух освежил ее. Она стала дышать ровнее и свободнее.
Иван Пропалый, невзирая на сильный холод, окутал ее своим зипуном и, сам не зная, что с ней делать, куда ее девать и куда самим деться, согласился с прочими, что пора действовать.
Они начали подставлять факел к рваным обоям; последние быстро вспыхивали, но вскоре гасли, шипя от сырости.
Видя, что это не действует, дружинники стали собирать горючий материал и, наконец, достигли того, что пламя охватило всю комнату.
- Пора! Чу! Петухи перекликаются. Чай, теперь давно за полночь? Наши продрогнут от холода и заждутся. Пожалуй, еще за упокой поминать начнут, подумав, что мы погрязли в этой западне по самые уши, - заметил Иван, подпаливая последнюю стену.
Все работали усердно, кто шапкой, кто чем попало, раздувая огонь, и скоро пламя широкими языками начало выбивать из окон.
- Авось, теперь не погаснет огонь. Он прожорлив: как разбежится, так не уймешь, начнет метаться во все стороны: любо-дорого смотреть, слышались замечания дружинников.
