Лев Прозоров - Русская правда. Язычество – наш «золотой век»
Эта версия своей красотой и убедительностью покорила многих. Те же Топоров и Иванов впоследствии отказались от своего «Семероглава» и склонились именно к этой версии. Даже рьяные противники Рыбакова – хотя те-то постарались как раз в очередной раз стащить все к очередному «заимствованию». Правда, каким-то загадочным образом у них в одной статье оказывались утверждения, что о славянах нельзя говорить ранее VI века (какое-то прямо-таки ритуальное убеждение наших «объективистов», по обыкновению имеющее мало общего и со здравым смыслом, и с сообщениями источников), и что Семарьгл заимствован славянами от… скифов, сошедших с исторической арены еще до начала христианского летосчисления. Вот такие вот строго научные методы…
Столь же охотно, хоть, конечно, и по другим причинам, восприняли идею о птице-псе Семарьгле ученые – наследники и единомышленники Бориса Александровича, а также те, кто популяризировал[55], а то и возрождал Веру предков.
Охотно принял бы ее и я, благо такой Семарьгл как раз прекрасно укладывается в схему Пятибожия. Нет, в самом деле, обрисованное Рыбаковым Божество словно напрашивается на нишу покровителя-заступника касты земледельцев-общинников, их полей, их главного богатства – хлеба. Однако же есть, читатель, ряд обстоятельств, которые в данном случае препятствуют мне согласиться с мнением уважаемого ученого.
Первое указал сам же Борис Александрович со ссылкой на работы выдающегося языковеда Измаила Ивановича Срезневского. Словом «кумир» на Руси никогда не называли изображение животного, будь то реального или сказочного, мифического. Лишь человекоподобные изваяния могли называться «кумирами», а значит, и изваяние Семарьгла на Киевском холме, в летописи названное «кумиром», должно было иметь человеческий облик, а никак не звериный. Предположение Рыбакова о Семарьгле, изображенном в качестве барельефа на кумире Мокоши, – домысел исследователя, никак не подкрепленный источниками. Во-вторых, приходит на ум то же возражение, которым сам Борис Александрович разрушал построения тех исследователей, что желали видеть в Роде, Боге Богов древней Руси, обычного… домового. Ученый справедливо возражал им – какой же это «домовой», если он во всех памятниках упомянут всегда и только в единственном числе? Разве может быть на весь мир – да ладно, даже хотя бы и на всю Русь – единственный домовой? Совершенно то же самое можно спросить и у самого Рыбакова – какие могут быть «симарглы», по две-три штуки изображающиеся на каком-нибудь браслете, если Бог Семарьгл везде и всюду упомянут в единственном числе? Ну и в-третьих, и, пожалуй, в главных – совершенно непонятно такое бесследное исчезновение этого Божества из народной памяти. Об угрюмом и опасном Стрибоге остались памятки в местных преданиях, в названиях мест, в однокоренном названии нежити, наконец. Где же память о Семарьгле? Как мог «затеряться» настолько древний – восходящий к мотыжным земледельцам Триполья! – и столь популярный культ? Если изображения Семарьгла столь щедро покрывали украшения и обрядовую утварь, проникая даже в храмы новой религии, если с ним было связано самое важное для земледельцев (бывших, напомню, подавляющим большинством русского народа еще в XX веке) – плодородие Земли, урожай, если его образ освящал один из самых живучих и устойчивых Языческих обрядов на Руси, весенне-летние Русалии – как понять столь полное забвение? Почему уже в трудах книжников-обличителей Язычества в XII–XIV веках возникают вместо него какие-то невнятные Сим и Регл (к концу XV века «эволюционировавший» до совершенно неузнаваемого «Раклея», которого наряду с Перуном, «Гурсом»-Хорсом и Магометом призывает Мамай в «Сказании о Мамаевом побоище»)?
Нельзя сказать, что Б.А. Рыбаков совершенно не замечал этих вопросов. Он старался ответить на них в книге «Язычество древней Руси», но эти его ответы, увы, не выглядят вполне убедительными. Борис Александрович утверждал, что в XII–XIII веках имя Семарьгла уже оказалось… забыто, как книжниками, так и большинством русских людей, как непонятное и заимствованное, а сменил древнего Бога Переплут[56], которого в одном из списков «Слова об идолах» упоминают на месте, где в других списках фигурирует Семарьгл. Переплута Борис Александрович сопоставил с литовским и прусским божеством растительности Пергрубием, которому, по словам автора XVI века Менеция, в день святого Георгия (23 апреля) литовские племена приносили жертву несколько акробатическим образом. Именно – жрец-вуршкайт, держа в правой руке полную пива чашу, воспевал прогоняющего зиму Пергрубия, а затем ухватывал чашу зубами и выпивал ее, не прикасаясь руками, и перебрасывал (любопытно – тоже зубами?) опустошенную чашу назад через голову. Переплуту же, согласно сообщению составителя того же «Слова об идолах», «вертячеся ему пиют в розех, забывши Бога». Некоторую аналогию здесь действительно можно усмотреть. Б.А. Рыбаков также проводит параллель между заключительным слогом имени Переплута и греческим «плутос» – богатство (сравните «плутократия» – власть богатых). Если выводы ученого касательно Переплута верны, то вхождение его в «Слове об идолах» в триаду со Стрибогом и Даждьбогом в качестве «замыкающего» можно рассмотреть не только в космическом плане (Небо и ветры, Солнце, плодородная Земля), как то делал сам Б.А. Рыбаков, но и в кастовом – все Божества оказываются покровителями трех основных каст – воинов, жрецов и земледельцев соответственно. Очевидно, «Переплут» было местное прозвище этого Божества. В самом деле, наивно было бы ожидать, что только на «Поморье Варяжском» славянской Прибалтики общеславянские Божества получали местные прозвища вроде Радагаст, Свентовит, Триглав или Чернобог.
Однако если Переплута Б.А. Рыбаков сумел весьма убедительно разъяснить и связать Его с Семарьглом, то все прочие вопросы еще более запутались. О каком «недавнем заимствовании» можно говорить в отношении Божества, чей образ восходит к Трипольской эпохе? Далее, если бы это и было скифо-сарматское заимствование, то что ж с того? Таковым признает Б.А. Рыбаков (и многие другие исследователи) и Хорса – что не помешало тому оставить весомый след в именах людей и мест по всем заселенным славянами землям, да и в самом русском языке, отметиться в «Слове о полку Игореве», собственно, такой яркий след оставили вообще все три предыдущих Бога из киевского святилища; далее мы убедимся, читатель, что и его единственная Богиня не оказалась исключением. Отчего же тогда нет ни имен людей – Семарьглов и Переплутов, ни названных в честь этого (этих) Божества (Божеств) рек, гор, низин, островов, ни поговорок в честь них, не преданий об их святилищах? Наконец, о каком «забвении» Семарьгла в XII–XIV веках можно говорить, если буквально на тех же страницах исследователь говорит, что именно в XII–XIII столетиях изображения Семарьгла (и странного существа с птичьим телом, звериными лапами и человеческой головою, которое Рыбаков признал изображением Переплута, окончательно запутав вопрос – о каком замещении Семарьгла Переплутом идет разговор, если оба Бога украшают своими изображениями один и тот же браслет?) щедро усыпали произведения русских мастеров? Фактически здесь исследователь внезапно и не очень оправданно переходит на позиции «школы заимствований». Однако, по моему разумению, если уж остальные четыре Божества капища 980 года не были забыты народом, совершенно невероятно, чтобы подобная участь постигла пятого, да еще того, кто был связан с самыми насущными нуждами самого многочисленного слоя населения Руси, Московии и Российской империи. Значит, надо искать следы культа киевского Семарьгла среди самых распространенных и живучих. Замена Семарьгла Переплутом в противоязыческих поучениях, на которую указал Б.А. Рыбаков, закрепляет нас в уверенности, что поиски надо производить в весенней обрядности плодородия и заклинания урожая.
И эти поиски выводят нас на след. В 1884 уже упоминавшийся на этих страницах А.С. Фаминцын в своей работе «Божества древних славян» высказывает весьма остроумное предположение. Согласно ему, загадочное имя Семарьгл, причинившее столько головной боли исследователям, породившее столько гипотез, не более чем… описка. Описка, освященная авторитетом святого Нестора и закрепленная последующими писцами – напоминаю, читатель, что вне летописи мы встречаем имя Семарьгла исключительно в перечнях Богов, очевиднейшим образом списанных с того же летописного. Переписчики приняли за две буквы – «ьг» – одну, «ы».
Читать, по мысли Фаминцына, следует Сем Ерыл, или Сем Ярил, точнее, Сем Ярила – ведь это имя употребляется в источниках всегда в родительном падеже (напомню, что древнерусское «Я» писалось как «ia»). Слово Сем Фаминцын истолковывал от древнеиталийского Semo – полубог, находя много сходств в культе италиков с одной стороны, и древних славян – с другой. Надо сказать, что и современные ученые говорят о ранних и близких контактах италиков и праславян.
