Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 1
Никто из предводителей пограничных ополчений, даже сам Конецпольский, не усвоил себе татарской тактики и стратегии в такой степени, как Стефан Хмелецкий. По отзывам современников, он первый показал свету, что Орду можно не только настигнуть, но и принудить к битве в открытом поле. Популярность Хмелецкого, как охранителя границ, возросла до баснословности, и дала ему средства соединить под своим предводительством все наличные средства защиты польско-русской колонизации от азиатских чужеядников.
Напрасно Кантемир выжидал возможности обновить свою наездническую славу. Наконец ему показалось, что благоприятное для того время наступило. В 1629 году Конецпольский был поглощен борьбой с Густавом Адольфом больше, нежели когда-либо, а реестровые казаки, остававшиеся в Украине под старшинством Михаила Дорошенка, снова поладили с крымцами, и, собрав толпу выписанной из реестра голоты, пошли в Крым на помощь одному Гирею против другого. Они явили себя там героями, достойными лучшего дела, но были разбиты турками, принявшими участие в крымской усобице, и голова падшего в битве Дорошенка была взоткнута на стенах Кафы, разоренной, лет восемь тому назад, Сагайдачным. Хмелецкий лишился в днепровских казаках важной поддержки; но и без них отразил Кантемира так блистательно, что затмил славу самого Конецпольского.
Победа знаменитого коронного гетмана над Кровавым Мечом в 1624 году была прославляема в современных «новинах», как в России — Мамаево побоище. Важность оказанной Хмелецким польско-русскому краю услуги засвидетельствована современниками еще выразительнее. История «шляхетского народа» не представляет другого подобного примера общественной награды за военные подвиги. В это время киевский воевода Фома Замойский занял пост коронного канцлера, и преложил в сенате сделать его рукодайного слугу, Хмелецкого, вместо самого себя, киевским воеводою. Предложение было необычайное; но паны Рады, всегда делившиеся на партии в вопросах о дигнитарствах, не воспротивились тому, чтобы «панского слугу» посадить, как воеводу, в сенаторские кресла.
То был самый разумный политический шаг. Один Хмелецкий был способен воеводский пост в Киевском крае сделать устоем казако-шляхетской взаимности. Казак по ремеслу, он был талантом воина равен Сагайдачному, которого превосходил мягкостью сердца и умственным развитием. Своею популярностью и своим уменьем соединять в одно предприятие дикие элементы общества с элементами культурными, он мог бы совершать подвиги, превосходящие все, чем был полезен Польше гениальный наездник. Но гибельная судьба аристократической республики не дала шляхетскому народу видеть результаты его истинно гражданственного отношения к талантам панского слуги и прославить отечество той людскостью, которою была проникнута польская жизнь, пока не исказили её клерикалы. Хмелецкий скончался, не успевши вступить в свою должность.
С его смертью польский горизонт затмился снова тучею, которая была разогнана Конецпольским у Курукова Озера. Блестящие действия коронного гетмана против шведов заставили Густава Адольфа просить у Польши мира; но шведский поход повлек за собой новый поход против казаков.
Это великое для Польши несчастье произошло, главным образом, из того источника, из которого вытекли самые гибельные политические и общественные бедствия польско-русской республики.
При неограниченной почти свободе каждой шляхетской личности, государственные доходы в Польше собирались беспорядочно, а контролировались еще беспорядочнее.
Королевская казна никогда не имела средств, которые были бы достаточны для ведения с кем-бы то ни было войны, а правительственные лица всячески противодействовали королю в учреждении постоянного войска. Они заставляли короля делить между собой государственные имущества в виде староств и вечистых пожалований, с обязательством помогать государству, как деньгами, так и людьми, — с обязательством, которое было гарантировано только общественным мнением. Деньги собирались в казну с королевских и панских имений не иначе, как по приговору земских послов. Тем же приговором определялось и количество так называемого платного или грошевого войска. В поддержку набираемой в короткое время армии, землевладельцы снаряжали на собственный счет военных людей, под именем панских почтов, надворных казаков, драгун, рейтар, которыми паны нередко предводительствовали лично, в качестве вольных гетманов. Эти дружины вербовались из безземельной шляхты, которая, по ремеслу своему, составляла в польско-русском обществе самое древнее, исконное казачество, но большею частью — из настоящих казаков, именно тех, которые находили более для себя выгодным служить в надворном панском войске, нежели в так называемом Запорожском. Подобно тому, как члены шляхетского общества, обеднев, или провинясь перед королем и республикой, вступали в казацкое товарищество, члены этого товарищества, будучи выписаны из казацкого реестра, искали службы панской.
Таким образом число казакующего народа никогда не уменьшалось в Польше, напротив, постоянно увеличивалось, грозя подавить классы экономические, как это наконец и случилось.
Побежденные в Медвежьих Лозах казаки показывали число своего боевого и добычного класса в 50.000 человек. Варшава полагала, что казаков на Украине и на Запорожье не меньше 60.000. Но это число далеко не обнимает всех тех, которые кормились в Польском государстве мечом и грабежом под именем реестровых и выписанных казаков, или под именем послушных и непослушных мещан, под именем платных надворных казаков, чабанов, будников, могильников, винников, броварников и всякого рода гультаев-нетяг. Многие из местных уроженцев и забродников турецких, греческих, славянских, прошедши ускус украинского наездника, гайдамака, грабителя, вора, служили дунайским князькам; другие проживали утикачами, заволоками и ренегатами-потурнаками в крымских улусах, в буджацких уймаках; третьи гостили на Дону, или промышляли в Северщине. Множество казаков можно было встретить в армиях Тилли и Валленштейна, не говоря уж о казаках Лисовского, в сообществе которых бывали казаки Сагайдачного, донцы и даже герои воровского Тушинского лагеря, кровные Москвичи. Невыносимые для голышей порядки турецкие, немецкие, польские и московские созидали антикультурное скопище чужеядных номадов, которое, в качестве христиан и мусульман, долго нарушало равновесие между двумя половинами северной славянщины, склоняясь то на одну, то на другую сторону со времен Менгли-Гиреевских, и наконец, в половине XVII века, дало перевес половине московской.
Полагаясь на свои шляхетские ресурсы, и с высоты культурного величия презирая безземельников и бездомовников, именитые поляко-руссы воспитывали хищный дух казачества в таких войнах, как московская, турецкая, шведская, и воспитали его наконец до отваги — ринуться заодно с мусульманами-ордынцами на беспорядочное, но цветущее сельским хозяйством государство.
Война с Густавом Адольфом заставила шляхетных обладателей Малороссии вывести в поле всех, которые, в силу Куруковского договора, были (разумеется, только на бумаге) возвращены к промыслам мирным. С другой стороны, необходимость отражать татар панскими почтами дома принудила землевладельцев снаряжать в казаки и тех подданных, которые когда-либо участвовали в запорожском промысле, или только мечтали о казачестве. Крымские усобицы давали между тем работу корчемной голоте, а старые связи с донцами и северяками поддерживали разбойно-героическое настроение во всех тяготившихся ремесленным и земледельческим бытом. Так сельскохозяйственная республика, чрез посредство самих же сельских хозяев, претворялась в республику воинственную, и производительные силы польско-русского общества терялись в массах чужеядников.
Со смертью Стефана Хмелецкого и Михаила Дорошенка и с благополучным окончанием шведской войны многие тысячи гулящего народа наполнили городские и сельские общины, пропивая свою добычу, снискивая себе пропитание тягостною для воина и мародера работою и поэтизируя в хмельных песнях своих казацкое житье, на соблазн и разврат мечтательных умов.
Между тем Конецпольский был поставлен своим правительством в обычное для польского фельдмаршала затруднение: ему нечем было выплатить жалованье войску, навербованному для войны с Густавом Адольфом. Чтобы не допустить жолнеров до неизбежного в таких случаях бунта, коронный гетман расквартировал их по Киевской Украине таким образом, чтобы хоругвь от хоругви была отделена значительным расстоянием. Он предпочел бы расквартировать свое войско в более населенных и спокойных местностях, чем эта вечно волнующаяся страна, богатая от природы и бедная от татарских набегов и казацкого буйства. Но внутренние области польско-русской республики были истощены постоями и переходами жолнеров, которые в буйстве не уступали казакам.
