Митрофан Довнар-Запольский - История Беларуси
Литовцы и белорусы весьма дорожили этими остатками своей самостоятельности, хотя с течением времени обособленность обоих народов постепенно стиралась. Впрочем, надо заметить, что еще до конца 17 в. литовская и белорусская шляхта делала попытки созывания отдельных сеймов от Польши и решения на них вопросов большой государственной важности. Не говоря о годах бескоролевья, когда литовско-русская шляхта держалась обособленно от польской и имела свои особые совещания и сейм, но и в обычное время можно указать на довольно значительные случаи законодательных действий особого Литовско-Русского сейма. Уже вскоре, после унии в 1577 г. мы видим в Волковыске особый съезд рады Великого княжества Литовского, дворцовых чинов, врядников земских, а также послов от всех поветов, специально посланных поветовой шляхтой на съезд в Волковыск. Этот съезд не называется сеймом, но просто съездом или сеймиком головным. Предложение прибыть на этот съезд шляхта получила через вел. кн. Стефана Батория. Но члены съезда протестуют против того, что король созвал не сейм Вел[икого] княжества Литовского, а только съезд и, указывая на то, что важные государственные вопросы должны решаться на вальных сеймах, нынешний съезд, только в виде исключения, делает постановление о сборе податей, предложенное листом вел. князя. Все это значит, что шляхта Литовского княжества упрекает великого князя в том, что он не созывает особого Литовско-Русского сейма, но ограничивается созывом съезда. Интересно и то, что этот головной съезд собрался по — старинному, т. е. в него входили дворцовые и земские врядники, которые, как мы знаем, имели право участия на сеймах литовско-русских и не пользовались таким же правом на сеймах польско-литовских. После смерти короля Стефана все рыцарство Великого княжества Литовского съехалось в столичном городе Вильне и в обстоятельной конституции приняло законодательные меры относительно порядка во всем государстве на время междуцарствия. Эта традиция особых съездов, которые являются по существу великими вальными сеймами Великого княжества, непредвиденным актом унии, продолжалась и в последующее время. Иногда эти съезды назывались конвокационными сеймами. Надо заметить, что по польскому праву конвокационные сеймы созывались только в годы бескоролевья. Но в литовско-русском праве этот термин применялся для съездов рады и послов и при короле и даже по его почину. В 1665 г. конвокационный сейм в Гродно был собран по почину короля и великого князя Яна Казимира и сделал целый ряд постановлений, очевидно, принявших характер сепаративного закона для Великого княжества.
Таким образом, удерживалась традиция сепаратных съездов литовско-русской шляхты.
§ 10. ВЛАСТЬ ГОСПОДАРЯ
Теперь перейдем к третьему стану сейма, занимавшему в нем формально первое место — к великому князю. Первые великие князья литовские, князья-воины, имели обширную власть, соединяя ее, однако, с необходимостью советоваться с боярами, а иногда даже и со всеми воинами. Эта традиция совета не уменьшала размеров власти таких князей, какими были Ольгерд, Кейстут, Витовт. В положении великокняжеской власти была и еще одна сторона. В теории эта власть считалась наследственной в семье Ягеллонов с тех пор, как водворилась эта династия. Но до Ягайло мы видим постоянную смену у князей и сам Ягайло первое время, как мы знаем, с трудом держался на престоле. Традиция смены князей сделала то, что в ней принимало участие и высшее боярство. Таким образом, хотя престол переходил от отца к сыну, но все же не без освящения этого перехода со стороны боярского элемента. Это было политической необходимостью. Даже Ягайло, вступивши на престол по праву наследования, объяснил в 1431 г. в письме к магистру ордена, что он государь и по наследованию и по избранию князей и бояр и рассказывает, что по смерти своего отца он вступил в управление государством с согласия, по выбору, по утверждению и одобрению князей и бояр. Мы знаем уже, что после смерти Витовта княжеская власть переходит каждый раз к тому или другому князю, поддерживаемая той или иной группой населения. Все это подготовляет нас к тому выводу, что хотя литовские и русские бояре и земяне держались династии Ягеллонов, но освящали каждый раз представителя власти своим избранием. Подобно тому, как Ольгерд сговорился со своими вельможами и шляхтой относительно вступления его сына на престол после смерти отца, так и князь Казимир, избранный определенной партией, «с плачем просил панов литовских, чтобы они взяли себе на великокняжеский престол его сына Александра, на что паны согласились, помня хорошее управление Казимира и милость его к ним». Так рассказывает летописец. Однако, по смерти Казимира, литовцы сложили сейм в Вильне, на который прибыли князья, паны, шляхта и здесь объявили и выбрали Александра великим князем. Во время посажения на престол маршалок наивысший Литавор Хребтович подал великому князю обнаженный меч и от имени панов литовских сказал: «возьми наяснейший князь, которого мы выбрали князем и вождем себе, этот меч и с этим мечом получи над нами полную власть». Далее Хребтович советовал великому князю владеть княжеством с мечом в одной руке и с милостью в другой руке, карая злые поступки и поддерживая справедливость. От имени всех станов великого княжества Хребтович просил великого князя править не итальянскими обычаями, не чешскими, не немецкими, но правдивыми литовскими и по примеру Витовта. Великий князь благодарил за приветствия и обещал управлять согласно речи Литавора Хребтовича. И последние Ягеллоны вступили на престол на основании выбора и договора с шляхтой. Так, мы знаем уже, в 15 в. установился обычай подтверждать клятвою конституционную хартию при вступлении на престол. Такую хартию подтвердил Александр, Сигизмунд I и Сигизмунд II.
До нас дошли некоторые подробности, характеризующие переговоры, веденные Сигизмундом I относительно вступления на престол его сына Сигизмунда Августа. Сигизмунд I добился от рады и сейма того, чтобы еще при его жизни его сын был признан великим князем с 1522 г., а с 1544 г. Сигизмунд Старый совершенно отказался от управления государством и передал его своему сыну. Так как переговоры велись заранее, то рада Великого княжества сверх обычного подтверждения конституционных привилеев, поставила будущему великому князю целый ряд условий, часть которых не вошла в привилей, подтвержденный Сигизмундом Августом. В этом документе рада заявляет, что последний Ягеллон был избран на великое княжество «сгодными голосы и добровольным позволением», т. к. во время выбора великий князь был еще несовершеннолетним, то его отец Сигизмунд Старый подтвердил все права вольности и свободы великого княжества «под присягой его королевской милости телесной на святую евангилию вчиненую», обязавши своего сына принести присягу по совершеннолетии. Все это указывает на формулу, принятую в присяге. Такую же присягу принес и Сигизмунд Август. При этом великим князем был заключен договор такого рода. Если бы Сигизмунд Август оставил после себя потомство мужского рода, которое не удостоилось бы избрания на престол, то это потомство имеет право владеть теми имениями, которыми владеет мать великого князя, королева Бона с тем, чтобы великий князь нашел способы эти владения получить из её рук в свое владение. Очевидно, рада боялась, чтобы эти огромные владения, собранные скупой итальянкой, не попали в чьи-нибудь посторонние руки, особенно, в иностранные руки. [Она] настаивала, чтобы сын получил их от матери, причем рада буквально по формуле жалованных грамот дает право владения этими землями великому князю. Но если бы великий князь не оставил потомства мужского рода, то в таком случае все эти имения, как выморочные, поступают в распоряжение государства. Вся эта сделка была весьма выгодной для скарба Великого княжества Литовского. С точки же зрения публичного права этот договор еще раз подтверждает, что династия Ягеллонов ни в сознании литовского народа, ни в правовом отношении не пользовалась правом наследования престола. Таким образом, великокняжеский престол был избирательным. В данном случае мы встречаемся с традицией, идущей от древнейшего периода в истории Полоцкого, Витебского и частью Смоленского княжений, по которой выборы князя представляли основу государственного права княжества.
Не только в силу того, что великий князь был выборный, но в силу постепенного ослабления власти конституционными хартиями, власть великого князя была весьма ограничена. Он не распоряжался податями, посполитым рушением, укреплением замков, не пользовался самостоятельно законодательной властью и пр. Он давал ряд обязательств, что должен делать и чего не должен делать, кого он мог назначать на должности и кого он не мог назначать на должности. Наконец, и круг назначаемых должностей уменьшился введением земской реформы. Но все же до 1569 г. власть великого князя пользовалась известного рода престижем и ореолом на Литве и на Руси. Великий князь мог назначать в раду своих приверженцев, ибо мог выбирать кандидатов, правда, из тесного круга родовитой знати. Правда, эти должности были пожизненными и, следовательно, только от доброй воли получившего должность зависело поддерживать великого князя или нет. Но вел[икие] князья Казимир и Сигизмунд I пользовались значительным личным влиянием и сверх того они были очень богаты и могли покупать повиновение себе раздачей староств и держав. В ином положении с течением времени очутился Сигизмунд Авгув. Счастливый наследник богатых отца и матери, он довольно быстро растерял свои громадные поземельные владения. Огромная масса их оказалась в залоге, так что Речь Посполитая до самого падения своего не могла их выкупить. Двор весь был в долгу настолько, что после смерти Сигизмунда Августа придворная челядь не выдала трупа великого князя государству до тех пор, пока паны рады не заплатили ей жалованья, задержанного за много лет господарем. Вещи тоже были в залоге. Все эти неудачные хозяйственные операции проистекали из двух условий: Сигизмунд Август отличался расточительностью, а когда началась Ливонская война, то он закладывал свои владения для наема войск, потому что податей не хватало. И вообще престиж власти при последнем Ягеллоне сильно пал. Это был человек сам по себе мягкий, весьма образованный, как все гуманисты в этом периоде, искренно желавший блага отечеству, но зато был человек чрезвычайно нерешительный, откладывавший всякое решение вопроса. Недаром он был прозван современниками, «государем завтра». Его нерешительность сказывалась во всем и в особенно остром тогда религиозном вопросе. Он ел по средам скоромное, подсмеивался над ксендзами, ласкал протестантов и в то же время выстаивал все службы в католической церкви. Его личная жизнь неудачно сложилась. Только в период своей женитьбы на Варваре Радзивилл он проявлял известную твердость духа и даже, в разрез своему нерешительному характеру, настойчиво провел идею свободы выбора брака. Но он был счастлив недолго. Великая княгиня Варвара была единственной его привязанностью и поддержкой в трудном деле управления государством, когда у государя нет никакой реальной власти. После ее смерти Сигизмунд Август стал быстро опускаться. Он постоянно был окружен жадной придворной камарильею, торговавшей подписями великого князя. Заботы о наследнике, которого судьба ему не давала, поглощали все внимание быстро старевшего Ягеллона. Между тем, бремя власти уплотнилось и особенно осложнилось в Ливонскую войну. В этот период нередко просыпалось в Сигизмунде сознание важности совершающихся событий. Он произнес немало красивых и пророческих речей на сеймах, но его личность и власть не пользовались престижем среди польской и литовской шляхты, а закон тщетно оберегал государство от проявлений государственной воли. Такой государь мог понимать пропасть, в которую идет государство, но не мог удержать его от падения. После унии 1569 г. падение власти, ее совершенное обессиление идет с поразительной быстротой. Во время междуцарствия вся власть переходила к шляхте, во главе ее становился примас католической церкви архиепископ Гнезненский. Длительные периоды междуцарствия повергали страну в анархию, которая не скоро проходила, когда появлялся, наконец, избранный король и великий князь. У поляков, частью и у литовцев, подражавших в этом случае полякам, развилась какая-то болезнь царебоязни. Шляхта с болезненным самолюбием боялась всякого нововведения, потому что всякое новшество казалось ей нарушением ее свободы. Когда государству приходилось плохо, она обращала свои взоры к отдаленному прошлому и была глубоко уверена в том, что страна может быть счастливой только при соблюдении доброго старого строя. Охраняя старину, сеймующая шляхта по существу вводила целый ряд нововведений, целью которых было уменьшение власти короля и великого князя и усиление власти сеймующей шляхты. Таким образом, фактически вводилась столь одиозная новизна. Усилению шляхты способствовало обеднение Короны. Король Польский и великий князь Литовский влачил довольно жалкое существование с материальной точки зрения. Стефан Баторий, который мечтал о широких политических планах, уже оказался без государственной казны в самое нужное военное время. По словам канцлера Яна Замойского, Стефан Баторий исчерпал свою личную казну до последнего шелега «Чего же Вы хотите от него — спрашивал канцлер сеймующих польских и литовских послов. — Вы, вероятно, хотите, чтобы он дал с себя кожу содрать. Он сделал бы и это, если бы нашлась такая алхимия, чтобы могла из нее чеканить деньги». Бедность позднейших королей и великих князей иногда отливалась в самые жалкие формы. По словам Альбрехта Радзивилла, двор польского короля иногда блистал роскошью, а иногда терпел недостаток.
