Кристофер Добсон - Правда о «Вильгельме Густлофе»
Фоторепродукция статьи одной из шведских газет служит подтверждением этой записи. Ни название газеты («Стокгольм Тиднинген»), ни дата публикации не приводятся. Статья переведена на русский язык и гласит:
«По сообщению одной из утренних газет немецкий корабль “Вильгельм Густлоф” водоизмещением 20 000 тонн был торпедирован в четверг вскоре после выхода из Данцига и затонул. Из 8000 человек, находившихся на борту, спаслись лишь 988 человек. На корабле были 3700 специалистов-подводников, участвовавших в войне, и 4000 беженцев из Восточной Пруссии. Спустя десять минут после попадания торпед, лайнер начал погружаться и еще через пять минут затонул» (сообщение без упоминания фамилии автора с большими неточностями. — Ю.Л.).
Признание пришло слишком поздно. Хотя теперь имя Маринеско стояло в одном ряду с другими знаменитыми именами и справа от его портрета висели фотографии героев-подводников, тем не менее пятнадцать лет, до 1960 года, он оставался «нежелательной персоной». Ни его имя, ни достижения не упоминались в советской прессе. Музей в то время также был ненамного информативнее. Информацию посетителям подавали так, словно никакого Маринеско никогда не существовало и не было потопления двух немецких лайнеров. Единственным скупым напоминанием о подводной лодке служила картина, написанная маслом, и без всякой подписи висевшая на стене музея. На ней была изображена подводная лодка «С-13» в штормовом море, а на заднем плане — корабль. Сотрудники музея рассказывали об успехах подводной лодки и называли имя ее командира, только когда посетители просили разъяснений.
Отметим, что благодаря усилиям и мужеству писателей Александра Крона и Сергея Смирнова, а также поддержке адмиралов Ивана Исакова и Николая Кузнецова герой войны был реабилитирован, восстановлен в звании и в пенсионном пособии, а также занял место в музейной экспозиции.
В октябре 1963 года на традиционной ежегодной встрече подводников-балтийцев в Кронштадте друзьям Маринеско наконец удалось вручить ему жареного поросенка. Все встали и начали аплодировать Маринеско. Справедливость, наконец, восторжествовала.
Но это произошло с опозданием на восемнадцать лет. Три недели спустя Маринеско умер от рака.
Глава 31
Война на западе закончилась в полночь 8 мая. В последние дни район Балтийского моря — территория, где когда-то все началось — вновь превратился в эпицентр событий.
Эвакуация по Балтийскому морю была последней крупной операцией Третьего рейха. Всегда есть что-то особенно трагическое в последнем сражении войны, в смерти мужчин и женщин в преддверии мира. Возникает вопрос: почему должно было погибнуть так много людей на «Вильгельме Густлофе» и других кораблях в холодных северных морях в тот момент, когда наступление мира уже было совсем близко? Каков истинный результат последних морских операций, принесших так много страданий и лишений?
Чтобы найти ответы на эти вопросы, нужно вспомнить то, что произошло в Европе после окончания войны. В первую очередь следует принять во внимание образование Федеративной Республики Германия и ее интеграцию в новую Европу. В Европу, которая сплотилась в условиях угрожающего давления со стороны Советского Союза. Также интересно выслушать мнение государственных деятелей того времени, которые сегодня имеют возможность спокойно вспомнить события, происходившие тогда.
Гросс-адмирал Карл Дёниц с гордостью утверждает, что невозможно переоценить значение морских операций того времени. Он убежден, что они помогли заложить основу послевоенной Германии. В своих мемуарах он пишет: «В районе Балтийского моря эвакуация солдат и беженцев полностью зависела от транспортных морских операций, проводимых военно-морскими силами. Сухопутный путь русские уже перекрыли. В период с 23 января по 8 мая 1945 года 2 022 602 человека были вывезены, морем на спасительный запад из Курляндии, Восточной и Западной Пруссии, а позднее из Померании и частично из Мекленбурга. Эти рейсы осуществлялись в условиях непрекращающейся борьбы с англо-американской авиацией, русскими подводными лодками и торпедными катерами, зачастую по заминированным коммуникациям. Ужасной была в этой связи гибель транспортных кораблей “Вильгельм Густлоф” с 4000 человек на борту (по последним данным Г. Шёна на корабле находилось свыше 10 000 человек. — Ю.Л.) и “Гойя” с 7000 пассажиров, а также госпитального судна “Штойбен” с 3000 человек. Но даже с учетом огромных потерь они составляли только 1 процент от общего числа перевезенных людей. 99 процентам посчастливилось добраться в морские порты западной части Балтийского моря. Потери при транспортировке беженцев поездами по суше были значительно выше».
Когда один из авторов книги посетил адмирала Дёница в июне 1978 года, то не осталось сомнений в том, что этот неординарный человек, сохранивший ясный ум в свои 87 лет, считает успех на переговорах о заключении мира своим высшим достижением.
Одряхлевший, но все еще старающийся сохранить военную выправку, гросс-адмирал Дёниц скрупулезно следил за соблюдением протокола. Он принял Рональда Пейна на своей вилле в Аумюле, комфортабельном поместье под Гамбургом недалеко от Эльбы. Дёниц несколько минут потратил на определение порядка размещения за столом лиц, собравшихся в его гостиной, заставленной книгами.
Сам он уселся на диван перед длинным низеньким кофейным столиком. Напротив него строго определенным образом должны были занять места следующие лица: капитан Райтш, отставной морской офицер, и его адъютант; госпожа Райтш, которая, как мы знаем, командовала в Готенхафене девушками из вспомогательной службы ВМС, и Кристиан Виг, молодой переводчик. Стул Пейна находился в конце стола, справа от адмирала и слева от Райтша.
«Вы англичанин или немец?» — спросил адмирал переводчика, когда был определен порядок размещения.
«Немец».
«Какой нации?» — переспросил плохо слышавший адмирал. Он с трудом воспринимал незнакомый ему голос.
«Немецкий студент», — пролаял капитан Райтш своим образцовым командирским голосом.
Лишь после этого занял место сам адмирал. Он резко выделялся среди присутствовавших своей прямой спиной, темно-серым костюмом на фоне белой рубашки и галстука в полоску. Служанка уже поставила перед ним серебряный поднос с бутылкой минеральной воды, хорошим английским шерри и несколькими серебряными бокалами. Старый адмирал настоял на том, чтобы самому поставить бокал перед каждым присутствующим. Сам он выпил немного минеральной воды.
«Я бы хотел поговорить с господином Пейном на английском языке, — сказал он. — Я не говорил по-английски больше двадцати лет, но хотел бы попробовать».
Он произносил слова медленно, но правильно, тщательно делая ударения. Голос его был высоким и пронзительным, но твердым, когда он задумчиво рассказывал о событиях тридцатитрехлетней давности, которые имели такие тяжелые последствия, и в которых он сам сыграл большую роль. Когда он упомянул о своих попытках заключить сепаратный мир с англичанами и американцами, стало заметно, как трудно ему было решиться произнести неприятное для него словосочетание «немецкая капитуляция». В конце концов, подбадриваемый четой Райтш, он произнес эти слова.
Адмирал достал толстую папку с документами и, чтобы оживить воспоминания, вынул из нее несколько машинописных листков с цифрами. Одно место особенно взволновало его. Речь шла о значении его успехов при спасении соотечественников от русских, а точнее о том времени, когда уже стало очевидной неизбежность поражения Германии, а сама страна погрузилась в хаос.
«Это чрезвычайно важно, — заявил он. — В декабре 1944 года мне стало ясно, что подводная война больше не является главной задачей ВМС Германии. На это уже не было времени. Теперь все силы и средства ВМС были брошены на выполнение одной задачи — переправку людей с востока на запад. Поэтому я старался уговорить правительство, а значит и самого Гитлера, выделить в мое распоряжение все торговые суда. Все, что могло плавать.
Я хотел спасти людей, находившихся в восточных германских землях. Я обладал всей полнотой власти в северной части Германии и сам решал, как расходовать запасы топлива. Я реквизировал горюче-смазочные материалы для транспортировки людей».
Понятно, что адмирал Дёниц был сильно озабочен судьбой людей на востоке, куда прорвалась Красная армия, и он точно знал, что эти люди нужны его стране. Он родился в Берлине. Он происходил из старой прусской династии, служившей государству из поколения в поколение либо в качестве офицеров, либо священников. Маленький коренастый Дёниц не вписывался в столь часто изображаемый карикатурный образ прусского офицера, хотя он, также как и другие, воспитывался в прусских традициях послушания и готовности к самопожертвованию.
