Петер Фрейхен - Зверобои залива Мелвилла
Рокуэлл Симон хотя и не был моряком, но много путешествовал и тоже попадал в кораблекрушения. Он рассказал о знакомых морских офицерах, которые вынуждены были уйти на берег из-за того, что по той или иной причине лишались документа.
Я заметил, что Ольсен хотел бы рассказать о себе. Нас свел случай, мы знали, что скоро расстанемся и никогда больше не встретимся. А это, по-моему, способствует откровенной беседе. У человека порой возникает потребность поговорить, а в арктических районах она проявляется чаще, чем в каком-либо другом месте земного шара. Может быть, это стремление облегчить душу, или же вид защиты, когда человек хочет оправдаться перед самим собой и проверяет на других силу собственных доводов? Мне думается, что именно поэтому Ольсен в конце концов и заговорил.
РАССКАЗ ТОМАСА ОЛЬСЕНА
Мне кажется, я могу угадать, о чем вы думаете, друзья мои. Но вы ошибаетесь, могу вас уверить — я не лишился своих бумаг и не вступил в конфликт с судовладельцами. Для них я всегда был хорош, ведь я привозил им много денег. Нет, ни судна, ни бумаг я не терял — я потерял команду. И это для меня гораздо тяжелее, чем если бы я был осужден.
Я вижу, что вы таращите глаза, но я не оговорился, я сказал осужден. Совершенно точно: было следствие и тому подобное. Меня обвинили в убийстве — ни больше, ни меньше. Но меня оправдали, хотя с тем же успехом могли и осудить. И это оправдание было так же тяжело, как и любое наказание, которое я мог бы получить. Теперь я вам расскажу все, и уж судите сами. Но скажите мне, как бы вы поступили на моем месте? Так вот, я был капитаном, капитаном китобойного судна, и моя единственная ошибка заключалась в том, что я не годился в няньки.
Да, меня обвинили в убийстве, действительно в убийстве. И всего два года тому назад. Меня потащили в суд, и я был вынужден выслушивать все, что мне считали нужным сказать; я должен был сидеть спокойно, не произносить ни слова и выслушивать все, что этот несчастный сопляк, а не человек, мог вытащить из себя перед судьей и всем сборищем людей, явившихся на это представление. Какой-то жалкий сухопутный краб заявил, что я убил его сына. Вы только представьте себе, каково мне было слушать, как этот заморыш кричал изо всех сил: "Я обвиняю вас в том, что вы убили моего сына".
Избить человека до полусмерти — это я понимаю, такое может случиться с каждым из нас. А что еще можно сделать, когда ты оторван ото всех в арктических широтах? Ведь бывает человек так заносится, что вырастает из своих собственных штанов. Бывает, что ты вынужден задать такому человеку хорошенькую трепку, и может случится, что изволтузишь его сильнее, чем надо. Если у парня есть хоть крупица ума, он никогда не станет жаловаться и извлечет из порки хороший урок. Конечно, он устроит скандал, но потом все забудется и вы с ним снова становитесь друзьями. А если какой-нибудь негодяй решит пожаловаться полиции — что ж делать? Ты платишь штраф, но уж ему больше не ходить в плавание всю свою жизнь. Все станут над ним насмехаться, а таким людям не место на борту судна.
Но убийство — это совсем другое. Меня обвиняли в убийстве. Мне не дали права самому защищать себя. Я должен был нанять адвоката. Защитник сказал, что если я отзову этого карлика в сторону и попытаюсь решить дело миром, то все будет испорчено. Ведь этот народ ничего не понимает в жизни моряков, поэтому не имеет никакого смысла разумно говорить с ним. Я не хотел унижаться, оправдываясь перед этими книжными червями. Но я знаю, что вы-то поймете меня, поймете, что произошло; поэтому я расскажу вам все, ведь вы ни полицейские, ни судьи, ни защитники. Что эти люди знают о жизни? Ничего на свете они не видели, кроме своих сводов законов и параграфов.
У меня был свояк, который жил в провинциальном городке. Собственно говоря, он-то и явился причиной всех бед. Но сам по себе он парень неплохой, хотя ни разу в жизни не ходил в море. Зимой я бывал у него, и вот он-то мне и сказал, что у него есть друг — бухгалтер или еще что-то в этом роде, — который очень хочет встретиться со мной. На такую просьбу трудно что-либо возразить. Много людей носятся с романтическими представлениями о морской жизни и китобойном промысле. Такие люди любят потолковать с нами, надеясь услышать о всяких небылицах и необычайных приключениях. Ведь у них нет ни малейшего представления о том жалком существовании, которое влачат зверобои, из года в год отправляющиеся во льды, чтобы выслеживать китов.
Еще выяснилось, что у этого слюнтяя и его жены есть сын, которого они никак не могут пристроить. Он окончил школу, его несколько раз пробовали отдать в учение, но ничего из этого не выходило. Наконец, малый настолько отбился от рук, что вмешалась полиция, и ему пришлось отсидеть в тюрьме. А вы сами понимаете, что значит отбыть срок, когда живешь в маленьком городишке. Все друг друга знают, бабы судачат: "Уж, конечно, вина родителей… наверное, он пошел в отца… никакого воспитания, бедный мальчик, его не научили слушаться…" Не мне вам говорить, как это бывает.
Вот у родителей и появилась мысль отправить малого со мной в Гренландию. Они предполагали, что, может быть, эта поездка сделает из него человека. Родители всегда так говорят, когда хотят отделаться от непутевого сына. На самом же деле этот жалкий парень нуждался в гораздо большей опеке, чем они могли ему дать; но этого они не понимали. Однако, несмотря ни на что, я все же обещал взять его с собой, когда в марте мы выйдем в море.
Я охотно соглашусь, что с таким недоноском возни, конечно, много. Нечего скрывать — стоило взглянуть на него и становилось ясно, что проку от этого человека не жди. Впрочем, о покойниках плохо не говорят. Но ведь и хорошего-то в нем ничего не было. Он был самым большим лодырем, с каким мне приходилось сталкиваться, выходя в море; он только и стремился, как бы увильнуть от работы или свалить ее на других; на все у него находилось оправдание: он был хитер как бестия. Естественно, никаким авторитетом в кубрике он не пользовался, и ему разными способами давали понять, как к нему относятся. Само собой разумеется, я не знал, что там происходит, но могу представить, что ему тоже было не особенно сладко.
Этот слюнтяй принес с собой несчастье! Мы дошли до Гренландии, но не обнаружили ни одного кита. Сначала я направился в Кумберлендский пролив, где всегда много китов, но в то время там стояла адская погода. Никогда в жизни я не видел такого количества льда; огромные массы плотного льда далеко в море — никакой надежды пробиться в прибрежные воды, в которых обычно плавают киты. В конце концов я решил послать все это к черту и попытать счастья в заливе Мелвилла; но приходилось торопиться, чтобы попасть туда раньше других китобоев.
Ветер и погода благоприятствовали нам, и мы быстро продвинулись на север. Крепкий зюйд-вест помог нам мгновенно проскочить через пролив Девиса. Льда почти не было. Круглые сутки начало светить солнце, что тоже поднимало настроение. Ведь если вначале немного не повезет, нечего сразу падать духом; это хорошо всем известно, но, однако, чертовски тяжело так рассуждать, когда попадаешь в беду. Легко об этом говорить только тогда, когда благополучно добрался до дому.
* * *
Как я уже сказал, все как будто складывалось удачно. Единственное, что вызывало беспокойство — это проклятые киты. Шли дни, а ни одного кита не показывалось. Нас это не пугало — ведь сезон только начался; но все-таки меня не покидало предчувствие чего-то плохого. В тот год мой брат отправился к восточным берегам Гренландии; он, понимаете ли, хотел перехитрить меня и вернуться домой с лучшим уловом. А мне очень хотелось доказать ему, кто в нашей семье понимает, что такое охота на китов.
Так вот, мы вошли в залив Мелвилла. Дул свежий ветер, и море было неспокойно. Но едва показался остров Тома, как погода переменилась. Такую погоду можно наблюдать только в Гренландии. В течение недели, а то и больше дуют стремительные ветры, но вдруг все затихает, и долгие дни, а иногда и недели ничего не шелохнется; кругом так тихо, что не задует и спички. Именно такой погоды следует опасаться.
Когда лед вдруг снова начинает передвигаться, то это происходит с такой быстротой, что корабль неизбежно затрет. Пока сообразишь, лед окружит тебя настолько плотным кольцом, что открытой воды нигде не увидишь. А через несколько часов… да что говорить, ведь вы это знаете не хуже меня.
Штормовая погода подняла чертову зыбь с обеих сторон, так как мы находились вблизи от кромки льда, от которой шли отраженные волны. Море так раскачивало шхуну, что нас всех чуть не вытряхнуло. Я думал, что нам стоит подождать здесь еще несколько дней, и поэтому решил подойти поближе ко льдам, чтобы избежать качки.
Тут мы вдруг услышали из бочки крик впередсмотрящего — возглас, которого мы так долго ждали. Я взобрался на мачту с быстротой обезьяны; действительно, появился фонтан прекрасного большого гренландского кита. Он был сравнительно недалеко, и я мог видеть, насколько он велик: его туша поблескивала на солнце.
